Пляж исполненных желаний, стр. 15

Теперь все мы смотрели на нее.

– Слава богу, что не у нас! – прошептала повариха.

– Валера как?

– Переживает. Вчера телеграмму родителям дал, в морг ездил… Ой…

– Главное, – снова заговорила женщина, – семья у Юльки бедная. Они только на ее зарплату жили. Она сварщицей работала.

– Надо деньги собрать, – предложила Валя. – Только жадные все, не допросишься.

– В обед объявить, – предложила мама.

– Точно! И пусть только попробуют отказаться!

На обеде над столами висит напряженная тишина. Только бухает трансовая музыка. Но к ней, кажется, все уже привыкли, воспринимают как звуковой фон.

После обеда Валентина со строгим лицом важно пересчитывала собранные деньги. Она доставала смятые купюры из полиэтиленового пакета и складывала в аккуратную пачку. Поварихи вытягивали шеи, стараясь вычислить сумму.

Валентина скорбно покачивала головой и молчала.

– Ну, сколько там? – не выдержала одна из них.

– Мало, трех тысяч не набирается.

– Хоть так…

– Жлобы, пропивают больше! По десять рублей положили, и словно облагодетельствовали.

– Может, денег нет, – предположила Аня.

– Ладно, не защищай! – отмахнулась Валентина.

Мы и не защищали. Дело в том, что Ольга попыталась выпросить денег у дикарей. Но попытка не увенчалась успехом. Сейчас нам было стыдно, мы боялись, что нас спросят об этих деньгах. Но никто не спросил.

Аня тянет меня идти к Ивану, вот еще пытка! Я пытаюсь отговориться, но она не отстает.

– Иди сама, я-то тебе зачем!

Аня краснеет:

– Ты же прекрасно понимаешь, что я не могу идти одна. – Оправдывается она.

Приходится тащиться за ней вверх, по знакомой тропинке и ругать себя последними словами.

Поднявшись, мы увидели наглухо застегнутую мокрую палатку, сырое кострище и никаких признаков хозяина.

– Как же так, – растерялась Аня.

– А вот так, надоело ему играть в детский сад, ушел человек по своим делам. Может, в поселок, может, на дольмены…

– А мы?

– Господи! Да увидишь ты своего Ваньку, к вечеру вернется. Вещи-то его здесь. – Я злюсь. Сама знаю, что не права, и Аня, в общем, ни при чем, но все равно я злюсь, на себя.

День седьмой

Туча повисла над морем: тяжелая, лилово-серая, взбаламученная, словно грязные комья войлока. Она тянула к воде длинные синюшные щупальца и ворчала далеким громом.

Советский прибыл рано утром и тревожно бегал по берегу. Вместо белых штанов – зеленый водолазный костюм с черными вставками. Он стал похож на экзотического ящера, только что сбросившего хвост. Дождь то принимался сыпать торопливо, то затихал. И тогда все замирало, даже море, странно притихшее, серое, как-то робко шевелило гальку на пляже.

Мы миновали влажный, по-особенному просторный берег, перешли пересохшее русло речки. В столовой народу было немного. Поварихи испуганно смотрели на тучу.

– Доброе утро…

– Ой, доброе, – они явно досадовали.

– Как вы думаете, это ураган? – глупее я ничего не придумала.

– Откуда я знаю! – в сердцах бросила одна из женщин.

– Но вы же боитесь. Я вижу. То есть вы можете предположить, чем все это чревато, – не унималась я.

– Да чем угодно! Может просто пронести и все. А может… Все что угодно может!

– Понятно… – Ничего мне не было понятно. Хотелось узнать у старожилов о погоде, но старожилы прогнозы делать не рисковали.

Во время завтрака снова пошел дождь. Но теперь он окреп, лил тугими, частыми струями, потом вода хлынула без удержу, как будто в небесном водоеме вывалилось дно. Женька и Андрей предложили Ольге проверить дикарей. Мы остались под навесом, слушали и смотрели, как дождь превращается в ливень, как скапливается вода и заливает землю, как она собирается в лужи, и лужи вскипают и пузырятся, подбираются к ногам, окружают столовскую печь…

– Как настроение? – крикнул мокрый Советский, забегая под навес.

– Нормально, – ответила мама. – Как ты?

– Устал. – Он попросил себе стакан чая.

Я опередила Мишу, налила сама.

– Есть не хочешь?

– Какой там, – он отмахнулся.

– Может, тебе валерьяночки накапать? У меня есть.

– Не, спасибо… уже накапали. Слушай, у тебя, случайно нет медицинского образования?

– Нет.

– Жалко. Я подумал: уколы делаешь, в лекарствах разбираешься… Вдруг есть. Мне медсестра нужна.

– А Эля?

– Я ее выгнал. Дал зарплату и пожелал всего хорошего. Сегодня. Всех отправил: родителей и сестру Юли с телом…

– Они приезжали?

– Да.

– И как?

– Веселого мало. Чем мог, помог. У нас, сама знаешь: кому горе, а кому – куш сорвать… Вся эта бюрократия… Уф-ф!

– Деньги успели передать?

– Деньги? Да, Иван принес. Я им еще пятнадцать тысяч от себя дал.

– Администрация как-нибудь поучаствовала?

– Что? Не смеши меня! Они ж только брать приучены.

Так вот куда исчез Иван. Оказывается, он ходил в поселок, передавал Валере деньги, собранные для семьи погибшей девушки. Но куда он потом девался?

– Ты у ребят на островке был? – спросила мама.

– Был. Да вот, пацаны бегут, оттуда.

Женька и Андрей быстро прыгнули под навес.

– Как там?

– Пока нормально, – ответил Валера. – Но я предупредил: если будет заливать, чтоб хватали вещи и бежали на склон. – Распорядился и нырнул в ливень.

По руслу хлынула вода. Бурые потоки слились, объединились, и помчалась грозная горная река. Она кинулась в ворчащее море, схватилась с ним, и воды встали на дыбы, как два борца, сжимающие друг друга в мощном захвате. Море взревело гневно, но река не отступила, ее мутные воды замутили грязью прибрежные волны, и все кипело, кипело…

Повариха с застывшим лицом смотрела на ливневую стену.

– Ой, мамочка, мама, – шептали ее губы.

Ребята решили проверить, можно ли перейти реку вброд, но их вернули с руганью.

– Вы думаете, переходить реку опасно? – невинно поинтересовалась я.

– Опасно?! – поварихи возмущенно посмотрели на меня. – Да пожалуйста! Переходите! Только если вас собьет с ног несущимся бревном… – Они фыркнули почти в унисон, дав мне понять, что вопрос мой настолько глуп, что даже не заслуживает полного ответа.

– Нет, нет, конечно. Я просто так спросила. Я же не дурочка…

Мы с Аней накрылись зонтом и пошли к реке. На другом берегу стояли дикари и Ольга с ними. Они что-то кричали и махали руками, но слышно не было: потоки жидкой грязи, проносящиеся с ревом, шум ливня и рев моря заглушали их голоса. Я видела, что вода в реке поднимается, с моей стороны небольшой обрыв еще мог ее сдержать в русле, но островок с вигвамом был в большей опасности, и я не знала, сколько он еще сможет держать прибывающую реку.

Неожиданным рывком возник ветер, он разорвал тучу, отбросил ее в море, расчистил небо над ущельем. Дождь прекратился резко, словно его выключили. Вода в реке, дойдя до самой последней, критической отметки, все еще оставалась грозным горным потоком, но уровень ее установился. И, хотя мы оставались отрезанными от остальной базы, ощущение опасности отступило. Народ высыпал на берег, поглазеть на разыгравшуюся стихию. Кто посмелее, закатывали штаны, пытались войти в реку, держались за руки, кричали. Вода еще была сильной, еще сбивала с ног, еще могла протащить в море, но она уже устала. Она спадала, успокаивалась, разбивалась на потоки, и только у самого моря, впадая в узкое глубокое жерло, ею же промытое, еще ярилась, толкая штормовую волну.

– Вы не знаете, как отсюда уехать? – спросила Валя экономистка. Она возвращалась с берега, остановилась возле нас и с тоскливой обреченностью принялась швырять гальку в ревущую реку.

– Так же, как и приехали. – Я пожала плечами. – Автобус от Криницы идет в шесть утра – это прямой. Но можно и на перекладных…

– Как надоело все-е!

– Разве так плохо? – спросила участливо.