Сердце крысы, стр. 56

Ну, ясное дело, в «Сатиру» мы пошли с Милевым. Над сценой висел транспорант – «Королю эпизода 60 на 90».

Когда я увидел это сообщение, я вдруг чуть-чуть взгрустнул по своей Елене…

Но только здесь это иной смысл – 90 – от роду, из них – 60 на сцене.

Я огляделся. Опа-на! В зале вся Москва – высоко сортировочная. То есть, вы уже научились понимать наш секретный язык? – все сорта нашей славной элиты. Да и само чествование вышло вполне на славу. Тут и мои братья по крови – цыгане. И балерун в дамском. И просто бурый медведь собственной персоной, но на привязи. И ещё бог знает кто…

Веселье закончилось заполночь. Король, порядком захмелевший от винных паров, густо клубившихся над сценой, уснул на своем троне, счастливо улыбаясь. И его унесли на руках за кулисы. Это было так мило и трогательно, что я даже перестал злиться на, не в меру болтливого, Милева и его пахнущую дешевой пудрой подружку.

Мы двинули на стоянку такси. Безлошадных было немало, и это вышел не самый правильный поступок за этот, и без того полный всяких казусов вечер.

Мы затеяли сначала вялую, а потом вполне похожую на перепалку, беседу. Фразы, как воллейбольный мяч у игроков-любителей, монотонно кочевали туда – сюда, иногда просто менялся порядок слов в них, а мысли, тем более, новой, могло и вовсе не быть, но мы продолжали сотрясать воздух, наверно, опасаясь неуютной черноты нашего красноречивого молчания.

Милев, то и дело, вставлял свои излюбленные галлицизмы – си-лянс! Мон анфан! Же ву при! И прочее.

Когда настала моя очередь сотрясать пустоту, я, в наглой честности, признался – мне говорить больше ничего не хочется, потому что – нечего. На самом деле, я просто хотел посмотреть, как он выкрутится в режиме возвратного монолога. Поначалу он справлялся неплохо, и это меня лишь подзадорило. Он сказал, улыбаясь, как человек из рекламы: «И из ничего можно сделать нечто».

На это надо было отвечать, и я признался: «Это только господь Бог из ничего создал мир, да и то не все в это верят».

Счет был 1:0 в мою пользу. Игра пошла (в обоих смыслах), и мне стало немного веселее. Но бесструнная балалайка Милев тут же громким голосом вывел своё: «Ты – спесивец, мон шер, а люди, между тем, вокруг достойные».

Стоявший за нами господин в кожаной куртке на вязаный свитер тут же обозначил попытку обидеться.

«С чего это им кичиться перед нами?» – и решительно выставил пузо вперед.

Инициатива явно уходила из рук. Ладно, ударим по французу, раз ничего другого в голову не приходит. И я сказал: «Хотите анекдот в форме загадки? – они, конечно, хотели, и я невинным голосом начал: Один молодой повеса отправился за границу учиться, но загулял и быстро промотался. Однако сообщить отцу напрямую, что нуждается в деньгах, он постеснялся и написал в телеграмме следующие слова – „шесть щек целуют жирного кота“. Ответ жестокого пришел незамедлительно: „здесь десять“».

Милев, как и следовало ожидать, поднял бровки и вежливо хихикнул. Остальные любители галлицизмов постно молчали. А всего-то и надо было, что перевести эти слова на французский – «си жу без гро ша», и ответ – «и си ди».

Однако после паузы Милев нашелся. – «Вот всегда ты так – поперек коллектива!»

Ну, Милев, не тонкая ли это бестия? Когда только успел так уплотнить свои ряды? Выходит, я не вовсе не с ним. Или – просто «меж люды», как бы сказали наши ридны браття с Украины. Я – на публике! И эта публика не очень-то благоволит мне! Театр! Для одного хорошего актера и кучи нудных зрителей…

Рядом с кожанкой стояла жасминная дамочка, та самая, что донимала меня запахом своей дешевой пудры весь вечер. Теперь она благоухала новым кошмарным букетом – опять же недорогими и очень противными духами «Жасмин», вероятно, подарком её нового кавалера.

Жасмином глушили трупный запах – во время сельских похорон летом, не выношу этот запах…

– Да брось ты, всамделе, – плаксиво сказала она, обращаясь к Милеву, наверное, они крепко знакомы.

– Я-то брошу, а вдруг кто подберет? Обидно не будет? И это пока – его последняя реплика.

Мой невольный сакрифис жертвенно гримасничал, нервно дергая правым подглазьем, а дама Жасмин бурно всхлипывала от нахлынувших чувств и требовала невозможного – «кис ми квик!»

На такой подвиг никто из присутствующих в данный момент не был готов. Это освежающее душу зрелище пробудило во мне странное желание – немедленно всю площадь Маяковского запахать бульдозерами!

Поразительно, как быстро я довожу людей до ручки! – «Отклонись от зла и сотвори добро!» – шептало мне на ухо благоразумие, но я его не слушал: свора бесенят резвилась в извилинах моего мыслительного инструмента, а совесть, тощенькая кредиторша, ещё ранее отправилась почивать.

И я зажег сигарету, последнюю в моей пачке, потом раздумал и затушил. Захотелось напиться и вернуться домой в полумертовом состоянии, броситься на постель, даже не ополоснув лица. Мне стало казаться, что Милев смотрит на меня так, словно собирается пару раз вильнуть хвостом и ласково лизнуть мою руку! Я хотел, было, сказать, к ноге! Но вместо этого спросил Милева в лоб:

– Тебе сколько хотелось бы жить?

Он ничего не сказал и пожал плечами. Его приятели вежливо замолчали.

– А что? – спросил после долгой паузы кожаный тип.

– Имена доживших до сорока останутся в преданиях – такие теперь времена. Так что живите впрок, пока можете.

– Как это? – теперь уже поинтересовалась мадам Жасмин.

– Просто любите цикад, пауков и лягушек и никогда не кушайте их на ужин.

Я достал из кармана жвачку, развернул её и бросил бродячей собаке, коих всегда вертится великое множество там, где долго стоят люди. Собака подбежала, понюхала жвачку и разочарованно отошла прочь, не совсем понимая, чего же от неё хотят. Мои собеседники прижались друг к другу, как шпроты в банке, и захихикали о чем-то о своем…

Я снова подозвал собаку, погладил её по густой темной шерсти, она не убегала.

– Кто она? – спросил я у Милева, и компания вмиг перестала верещать. Мадам Жасмин смотрела на меня водянистыми и бесцветными в свете фонарей глазами в разводах польского «Мирракулюма», не без оснований надеясь схлопатать увесистый комплимент.