Боря + Лена = Л…, стр. 3

Завуч у них жандарм в юбке. Чуть что, замечание в дневник: «Прошу родителей явиться в школу». В прошлом году у Ленки книгу отняла, так и не отдала. Сказала: «Пусть родители за ней придут, – потом вспомнила и поправилась: – Бабушка». Как же! Разбежалась – догоняйте! Она не дурочка, чтобы отправить бабушку за книжкой «Сто вопросов и ответов про ЭТО». Ленке ее Наташка дала почитать, подружка из соседнего подъезда, пришлось потом ехать на Арбат и покупать такую же. Подруге без этого пособия не обойтись. Она всегда влюблена. Так устроена. Сейчас она встречается с Эдиком из одиннадцатого класса. А вот Ленка, наоборот, еще ни разу серьезно не влюблялась. А честно признаться – хочется быть как все.

У них в классе многие стрелой Амура поражены. Лиза Кукушкина в одного из близнецов влюблена, парень в другой школе учится. Ее подружка Туся – в Толика Сюсюку. Теперь он, конечно, никакой не Сюсюка, а нормальный парень, к тому же талантливый баскетболист. У Маринки роман со студентом из иняза, говорят, он был слепой, а потом прозрел. Чего только в жизни не случается?.. Максим вон Елкин на нее поглядывать стал. А все вокруг думали, что он влюблен в Кукушкину навечно. Только Макс ей ни капли не нравится, и потом он отличник. О чем она с ним разговаривать будет? О компьютерах, что ли?

Лена провела рукой по растрепавшимся волнистым волосам и мельком взглянула на свое отражение. Ну миловидная, ну блондинка с длинными волосами, ну глаза голубые… Подумаешь! Все это она уже не раз видела. А с Борькой все как-нибудь само решится. Надоест ему ее тяжелый рюкзак таскать, он и отстанет.

– Ба, я пришла! – крикнула Лена громко.

Песня оборвалась, на кухне завозились, уничтожая следы застолья. А вскоре и ба появилась в дверях. Высокая, дородная, с добродушным круглым лицом и раскрасневшимися щеками.

– Когда это ты вошла? – Ба деловито вытерла руки о передник. – Что же это я не слыхала, чтобы ключ ворочался?

– Так вы же о любви пели, – сказала Лена, пошла в ванную мыть руки и услышала:

– Пойду я, Ксения Матвеевна, ты меня не провожай, сама дорогу найду. Ты лучше девчонкам еду разогрей, небось щас и Катька с экскурсии вернется.

Семеновна, вернее сказать, Мария Семеновна Романова, пошла к выходу, но остановилась у открытой двери ванной и, молча понаблюдав, как Ленка намыливает руки, произнесла:

– Ты, Ленка, на бабку не обижайся. Сама знаешь, какая у нее жисть тяжелая.

Ленка обернулась. Худенькая Семеновна смотрела на Ленку пронзительными и мудрыми глазами.

– Я и не обижаюсь, с чего вы взяли, Мария Семеновна?

– Вот и не обижайся, – снова повторила она, уже без укора. – А то, что мы сегодня по рюмочке-другой выпили, так нам сам Бог велел. Во-первых, пенсия сегодня. А во-вторых, день такой – грех не выпить. – Она мельком обернулась назад и голос понизила, чтобы бабушка не услышала. – Мать вашу пропащую помянули.

«Пропащую» сказала, не «пропавшую». Ну что это, если не оговорка по Фрейду, о котором Семеновна, наверное, и не слышала никогда? Соседка ушла, а Лену захлестнули воспоминания, которые она хранила глубоко в себе. Она словно вернулась на пять лет назад в тот февральский вечер, когда мать собралась в магазин.

«Нужно здоровье поправить!» – сказала она, набрасывая черное пальто, и Катька, глупая, которой было пять лет от роду, повторила за ней: «Нужно здоровье поправить!» А Ленка едва не заплакала. Она хорошо понимала, что означают эти слова. Мать после смерти отца стала спиваться. За три года непутевой жизни и красоту свою растеряла, и саму жизнь. «Не родись красивой, а родись счастливой», – приговаривала мать всякий раз, поправляя здоровье. А когда она напивалась, то плакала и говорила, что не для счастья родилась, и их жалела – сиротами называла.

В тот февральский вечер она домой так и не вернулась. Катька спала, а Ленка сидела и тревожно вглядывалась в темноту за окном. Она очень хорошо помнит, как тогда на улице мело и вьюжило. На следующий день кто-то из соседей сказал, что видел, будто из магазина мать уходила под ручку с каким-то мужчиной нетрезвой наружности. Так это или нет, теперь никто не узнает. Только мать после этого пропала, да так, что милиция не смогла разыскать. Сердобольная Семеновна отбила на свои кровные пенсионные телеграмму, приехала бабушка из Волгограда, и они стали жить втроем. Первое время Лена все ждала, что вот откроется дверь и мама войдет в квартиру, потом ждать перестала, а спустя два года поверила, что матери больше нет в живых.

Заслышав шум на кухне, Лена утерла слезы тыльной стороной ладони. Торопливо сполоснула лицо холодной водой. Плакать нельзя. Нельзя, чтобы увидела бабушка, расстроится еще больше, а у нее и так давление высокое. Надо же, как все сложилось сегодня, и Борька ее о родителях вдруг спросил. Она же его не обманула, просто не сказала всей правды. Да и как об этом рассказывать. Стыдно. Когда это случилось с мамой, на Лену столько слухов и сплетен обрушилось, что она долго мучилась вопросом: «Почему люди бывают так жестоки?» Она и в школу другую перевелась, чтобы избежать разговоров в старой.

«Хватит об этом думать, – приказала себе Лена, – поесть быстренько – и за машинку». Ей нужно было дошить к воскресенью платье из крепа соседке по этажу. Та собиралась отмечать свой день рождения в ресторане «Прага». У нее праздник, у Лены – деньги за работу. Бабушкиной пенсии надолго не хватит, все же их трое, а цены на продукты все время вверх ползут, и еще нужно квартиру трехкомнатную оплатить, и телефон – как-никак начало месяца. Да и обновкой хотелось себя порадовать ко Дню святого Валентина. Нужны были туфли. Обувь Лена пока не научилась шить. Она присмотрела одни бежевые лодочки на тонких скошенных каблучках за шестьсот тридцать рублей на распродаже. Из кожи молодой клеенки, конечно, но вполне приличные. Только бы их никто до нее не купил.

– Садись за стол, – сказала ба, едва Лена вошла в кухню, и потерла ладонью желудок.

Ба казалось, что она сделала это незаметно, но внучка увидела и нахмурилась:

– Ба, у тебя опять болит?

– Селедочку жирную съела, вот и заныло немножко. Пройдет, – суетилась она у плиты.

– Сколько раз просила, сходи к врачу. – Лена усадила ба на стул и сама налила себе щей. Щи на куриных потрошках получились наваристые, в звездочках. – Ты же не маленькая, чтобы тебя за руку вести, – ворчала Лена, уплетая за обе щеки.

Прогулка по воздуху нагуляла аппетит. На плите еще стояла кастрюлька с картошкой-пюре, а на столе та самая селедочка.

– Схожу, схожу как-нибудь, – рассеянно пообещала ба в сотый раз.

Лена в сотый раз поверила. Знакомая картина, не правда ли? Вместо того чтобы настоять и, если нужно, за руку отвести, мы всегда выбираем путь наименьшего сопротивления.

3

– Лен, а нарисуй моей Ритке новое платье.

Старая швейная машинка «Радом» замедлила ход: раньше поляки умели делать, двадцать лет этой машинке, а бегает как новая, при должном уходе, разумеется.

– Мне некогда, Кать. Давай завтра, у меня что-то пройма сборит, – огорченно отозвалась Лена. – Сама знаешь, у Нины Васильевны день рождения, она платье ждет.

– У моей Риты тоже день рождения, – схитрила Катька. – Что же получается, у соседки будет наряд к празднику, а у моей любимой куклы нет?

Машинка остановилась. Лена подняла голову от шитья. На нее смотрели самые доверчивые глаза в мире, но и самые хитрые. Катька была похожа на отца. Лена на маму. У Катьки были темно-каштановые волосы, заплетенные в косы, и карие глаза. Их редко принимали за сестер, но это не мешало Ленке горячо любить младшую сестру. Та хорошо училась, несмотря на свою неусидчивость. И память у нее была отличная. Прочитает один раз параграф – и шпарит как по писаному. Ленке, в отличие от сестренки, приходилось трудиться над уроками, чтобы средненько учиться.

– Лен! – напомнила Катька елейным голоском.

– Ладно, – сдалась Ленка. – Тащи сюда куклу.