Охотники до чужих денежек, стр. 4
Глава 2
Архитектурное решение дома, в котором проживала Эльмира со своими родителями с первых дней своей жизни, являло собой изыски взбесившегося градостроителя. Вернее, с самим домом все было в порядке. Уродством был их подъезд, возведенный через два года после сдачи дома в эксплуатацию.
А началось все с того, что между их домом и домом, стоящим напротив, образовалось некое подобие аэродинамической трубы. Там даже в жаркий летний полдень гулял жуткой силы сквозняк. Кому-то из высших чинов, проживающих в доме напротив, этот самый разгул ветров жутко действовал на нервы, и пришлось архитектурному отделу их района начать почесывать лысины. Слишком долго они голов не ломали.
Дом, где проживал этот самый недовольный чин, имел П-образную форму. Дом, в который впоследствии заселились родители Эльмиры, стоял торцом к нему. И вот эти самые недолго думающие градостроители ничего лучшего не придумали, как пристроить еще один подъезд, чтобы перекрыть буйные потоки воздуха.
И на свет божий появилась семиэтажная округлая башня, уродливым придатком прилепившаяся к торцу дома. Существовала она как бы обособленно. Двери подъезда выходили совсем на другую сторону, нежели все прочие подъездные двери дома. Планировка жилых комнат также была отличной от общего плана. Здесь на одной лестничной клетке мирно уживались и варианты хрущоб, и просторные комфортабельные квартиры с большими кухнями и широкими лоджиями. И все бы устраивало въехавших в эту башню жильцов, кабы не вид из окна. Об этом горе-проектировщики не удосужились подумать.
Устранив проблему ветродуя, они воздвигли дополнительный подъезд таким образом, что он буквально вклинивался во двор П-образного дома. И бедным новоселам открывался из окон лишь вид на окна соседнего дома и его жильцов, если те забывали задергивать шторы.
Квартира, куда въехали родители Эльмиры с новорожденной дочерью, располагалась на четвертом этаже и имела лишь одно-единственное окно, выходившее на соседнюю улицу, – кухонное. Все остальные смотрели во двор.
Мать Эльмиры, высокая стройная блондинка с глубоким контральто, очень часто выражала возмущение по этому поводу. Но отец, высокий мужчина с округленьким животиком и копной темно-русых волос, посеребренных сединой, посмеиваясь, говаривал своей супруге:
– Ну, Ангелиночка, полноте... Хорошо же живем! Весь мир как на ладони...
На что Ангелиночка, театрально потирая виски, стенала:
– Алик, дорогой, я не могу с тобой согласиться... – В этом месте она делала трагическую паузу и затем, бесовски блеснув глазами, заканчивала: – Ну на кой черт мне видеть, какого цвета панталоны у этой толстухи со второго этажа третьего подъезда?! А этот парень!.. Он же не носит трусов!..
Алик подхватывал «дирижерскую» палочку домашнего театрализованного представления и, удовлетворенно потирая руки, как бы мечтательно ронял:
– Да?.. Не знаю, дорогая, не знаю... Меня лично размер груди этой томной молодой леди с четвертого очень даже вдохновляет...
Они принимались дурачиться, хохотать, бегать, словно дети, друг за другом по комнатам (благо разбежаться было где), а Эльмирке в эти моменты хотелось мурлыкать от счастья.
Родителей своих она очень любила. Все ее детство, отрочество и юность прошли под лозунгом – люби ближнего, как самого себя. Ангелина и Алик были великолепной парой. Она не помнила, чтобы они когда-нибудь всерьез ругались. Единственным камнем преткновения было имя дочери. Нет, выбрали они его быстро и без споров. Но вот потом...
Мать, упорно не признавая никаких других производных от имени дочери, называла Эльмиру – Эммой. Отец, не желая ничего слушать, – Мирой. Подруги, не мудрствуя лукаво, – Элкой. Ну, а соседи, склоняясь из уважения к мнению опереточной певицы, величали ее Эмкой...
Так и жила она, откликаясь сразу на несколько имен. Совершенно не переживая по этому поводу и никогда не задаваясь вопросом: какое же из этих имен ей больше нравится. Должно быть, все. Главное, чтобы произносилось имя с должным теплом, уважением, любовью. В чем, в чем, а в этом она ущемлена не была никогда.
В школе ее неформальное лидерство было признано едва ли не с первого класса. В университете вокруг нее мгновенно возникали тусовки. И соседи по подъезду ласково глядели ей вслед. Ну, а о родителях и говорить нечего: они свою дочуню боготворили.
Эльмира была благодарным ребенком и старалась предков не огорчать. Отличная учеба, почти примерное поведение, веселый нрав. Было только одно маленькое но... Девочка совершенно не интересовалась мальчиками. Минула ее шестнадцатая весна, затем восемнадцатая. Все подружки, как говорится, давно разобрались по парам, а Эмма сидела одна.
Мать частенько ночами усаживалась на дочкину кровать и пыталась вызвать на откровенность, но та лишь хохотала ей в ответ:
– Ма, со мной все в порядке. Я не лесбиянка, не извращенка, не педофилка. Просто мое время еще не пришло...
– Как же так?! – Мать непонимающе скользила взглядом по фигуре дочери, позавидовать которой могла любая кинодива. – Ты созрела...
– Физически – да. Но нравственно... Нет, ма, я не хочу, как девчонки мои: целоваться и тискаться по углам с ровесниками, а потом глотать пригоршнями гормональные противозачаточные или бежать, округлив глаза, в аптеку за тестом на беременность. Это не мое. Я мечтаю, чтобы все было красиво! Как у вас с папой.
Ангелина притворно вздыхала, совершенно не собираясь посвящать дочь в их с папой маленькие семейные тайны. Отец появился на горизонте опереточной артисточки в тот момент, когда она была близка к мысли покончить жизнь самоубийством после очередного громкого романа, закончившегося жутким скандалом для обоих любовников.
Алик возник в ее жизни внезапно и как бы ниоткуда. Проработав в их труппе с год театральным художником, он пришел однажды к Ангелине в ее маленькую комнатку в коммуналке с букетом роз, да так там и остался. Более того, он прочно обосновался в ее жизни и сердце. Она просто жизни себе не представляла без милого Алика.
Алик на самом деле был милым. Более того, он был надежным, качество крайне редкое у современных мужчин. Он был верным. И до одури любил свою малышку Миру. Все материнские страхи по поводу ее запоздалого развития отец отметал со смешком:
– Мирка в меня. Я полюбил поздно, единожды и на всю жизнь. У нее будет так же, вот увидишь...
Поэтому Эльмира не особенно переживала по поводу вздохов матери. Она верила отцу. К тому же он почти всегда был прав.
Оказался он прав и в другом...
– Мы умрем с тобой, дорогая, в один день, – говаривал он, усаживая свою любимую Ангелиночку на подлокотник своего кресла и целуя ей ладонь. – Будем жить долго и счастливо и умрем в один день.
Жили они действительно счастливо, но недолго.
Тот страшный день, восьмое марта прошлого года – суматошный праздничный день, Эльмира запомнила отлично.
Спала в тот день она допоздна. Разбудил ее запах пирогов с корицей, особенно хорошо удававшихся матери. Потом над ухом раздался родной голос отца, оповестивший ее о том, что «солнце встало, что оно горячим светом по листам затрепетало». Эльмира сладко щурилась, улыбалась и все никак не хотела открывать глаз.
– Эммочка, кисуня моя, – промурлыкала мать с другого бока. – Вставай. Нам с папой нужно отлучиться ненадолго.
– Куда? – Эльмира приподняла голову и сонно заморгала. – Как отлучиться? Мы же собирались в гости к Симаковым!
– Будут и гости, вставай. – Мать ласково потрепала ее по розовой со сна щеке.
– Спать хочу, – обреченно выдала Эльмира и вновь уронила голову на подушку.
– Мирка, ну давай же попьем вместе чаю с пирогами! – слегка обиженно пробормотал отец, пощекотав ее за пятку. – А то уедем сейчас, а ты все пышки слопаешь.
– Не слопаю, я вас дождусь, – пообещала Эльмира. – Я вас дождусь. С чего это вдруг вам приспичило уезжать ни свет ни заря...
Родители рассмеялись, указав ей на то, что время давно перевалило за полдень. Попытались еще минут пять поднять упрямое чадо и, наконец взяв с нее твердое обещание не садиться без них за стол, укатили за каким-то непонятным сюрпризом.