Параллельный катаклизм, стр. 18
12. Киргизский бешбармак
А впереди ухает, совсем уже громко, цель-пряник – финишная красная лента этого рейда. Просто не верится, что до нее десять-двенадцать минут ходу, невозможно, что прошли они по тылам добрые сорок километров и до сих пор невидимы. Кто поверит когда-нибудь, во счастливом всеобщем социализме, что были возможны такие штуки? Джумахунов нагибается, уклоняясь от веток. Сергей Лоза больше не лезет с успокоительными для себя вопросами, его большая голова занята внутренней перемоткой проведенного непланируемого боя, а может, это совсем не так и, сбросив в бою напряжение, он просто поет про себя свои длинные песни? Нет смысла спрашивать, только засмущается парень, устыдится непонятно чего, как будто все остальные не люди и могут управлять своими мыслями-скакунами в черепах. Например Джумахунов, если бы его спросили прямо, вполне мог бы рассказать про оловянных солдатиков далекого детства, ведь это случилось столь давно, что, можно сказать, только условно, по договоренности имеет к нему теперешнему какое-то отношение.
Вскоре они останавливаются, осталось совсем-совсем немного до цели – дальнобойной немецкой батареи. Почему-то ее никак не может угомонить авиация, и приходится призывать на дело старых проверенных лошадок. Лейтенант Сологуба быстро раздает указания. Когда начнется бой, не время командовать, тогда все покатится само собой по выбранной, а может статься, и по неожиданной колее. Все и так знают свои обязанности назубок – все вокруг, съевшие собаку в сабельных боях, ветераны. И тогда отряд рассыпается на части – каждая пойдет теперь своей дорогой, дабы взять злосчастную батарею в кольцо.
У Джумахунова и тех, кто с ним, путь самый простой – по прямой. И они движутся к неумолимой цели. А предохранители у оружия уже сняты и пальцы около курков. Как чешутся эти пальцы.
– Тихо, Огонек, – говорит Джумахунов лошади, уже почуявшей развязку.
Потом, сквозь перекаты в ушах, он различает каркающую речь фрицев. На мгновение он оглядывается на едущих позади и все всё понимают: не стоит выдавать себя автоматной стрельбой у самой цели – к шайтану курки, предохранитель на место, а вот шашки наголо.
– Гони, Огонек!
И они несутся сквозь этот бесконечный кустарник, хлещущий по щекам, сквозь ветки, желающие выколоть глаз. Да, стрельба может случиться не по их вине, но тут уж стоит рискнуть. За дело, сабля! Только одно беспокоит Джумахунова, пора ли вызывать из-под старого сундука запасное воинство – может, сберечь его до следующего случая?
А впереди внезапно ржут лошади. Черт возьми, это всего лишь немецкая полевая кухня со сменой поваров. Ну, что ж, не повезло снабженцам – сейчас из них самих сделают фарш. И визжат зарезанные, и падают разрубленные от плеча пополам. На миг один из воинов Джумахунова замирает над колесной кухней, свешивается с седла – жуть как интересно посмотреть, что едят артиллеристы.
– Все сожрали, сволочи! – сообщает он остальным. – Товарищ Ренат, возьмем их тепленькими и сытыми.
Все ржут, только кони тяжело дышат, а Джумахунов улыбается без улыбки.
И снова они врезаются в высокий кустарник, и нет ему конца-края. И опять шашки в ножны, а палец вблизи курка.
– Гони, Огонек!
Но вот она – гаубичная батарея. Пушкари зажмурились и зажимают уши ладонями – роковой момент команды «огонь!». Гахает так, что чуть не падает на ровном месте Огонек. А фрицы расплющивают глаза – уже видят, но еще не слышат, оглушенного, рокового грома «ура!».
А автоматные очереди уже высекают искры из их тяжелой, но не могущей защитить хозяев техники. А откуда-то из далекого-далекого угла выскакивают, шайтанами из табакерки, могучие деревянные воины, сами, без всякой помощи маленького Рената. Ему некогда оглядываться на них, но он знает – они здесь.
И если враг не сдается, его…
Кто-то сообразительный из орудийного расчета выбрасывает вверх руки.
Но первое правило необязательно.
Свистит, режет воздух заточенная сабля.
13. Новые винтики в старую резьбу
А освободительный поход набирал темп.
Заводы «Шкода». Чехословакия. Март, 1942 год.
– Так говорите, что не сотрудничали с фашистами? – Следователь улыбается так мило, что даже не соответствует застегнутой на все пуговицы гимнастерке, и говорит почти без акцента.
Марек Благович слушает его в некотором замешательстве: черт знает куда клонит этот русский. Но он все еще верит в разумное, доброе, вечное, ему только тридцать лет, из них под фашистами он прожил менее одной десятой, под коммунистами месяц – он еще не уразумел.
– Понимаете, гражданин следователь, – слово «товарищ» Благович некоторое время назад перестал употреблять, когда однажды укрывающая его благостная аура на мгновение рассеялась и он заметил перемену в лице следователя при пролетарской форме обращения. – Как я могу сотрудничать с фашистами, если я сам коммунист, вот уже два года скоро.
– Да, да мы в курсе, пан Благович. Но как вы объясните факт своей работы на заводе?
– Но ведь нужно было маскироваться. – Марек еще в большей растерянности. – Нужно в конце концов семью кормить. У меня двое. – Он заискивающе улыбается, возможно, впервые в жизни так наигранно.
– Вы в курсе, что после захвата Гитлером вашего производства выпуск танка «Прага» не прекратился, а даже возрос?
– Нет, по-моему, все-таки делать стали меньше. У вас неверные сведения, поймите…
– Это грозное оружие усилило агрессора. Вы знаете, сколько мы захватили их вблизи границы. У немцев они назывались «38(т)», я не ошибаюсь?
– Нет, все правильно, но ведь…
– А вы говорите, – шутовски грозит Мареку пальцем следователь. – Теперь вот просмотрите-ка эту бумагу и распишитесь, что вы ее читали.
Благович некоторое время читает, он все еще не верит, ему даже смешно. Вскользь, словно из амбразуры, он бросает взгляд на следователя, желая найти в его выражении улыбку: тот без юмора и без выражения смотрит на весенний пейзаж за стеклом. Стекла у них уже вставлены, отмечает вдруг Марек, нигде еще нет, а у них уже все чистенько, аккуратно, аж зло берет.
– Прочли? – вяло интересуется русский, не поворачивая головы.
Марек все еще постигает, желает проникнуть между строк, выловить скрытый смысл. Он переживает, как когда-то на экзаменах. Попался не тот билет.
– Ну что? – говорит следователь.
– Бред какой-то. Как я мог сотрудничать с англичанами, если наша страна оккупирована немцами. Да и к тому же даже если бы так: англичане ведь союзники, и наши и ваши, как я понимаю.
– «И наши и ваши», – загадочно повторяет следователь и наконец улыбается. – Но вы, пан Благович, все же подпишите, вы ведь ознакомились с содержанием.
Марек подписывает.
Больше он никогда не увидит своих близких. Через десять дней он несется в теплушке в бескрайние дали. Он еще не ведает, как ему повезло. Ехать ему еще очень далеко, но ближе чем другим: он сойдет на Урале. Там разворачивается новый Нижнетагильский танковый гигант. Нужны рабочие руки, но ведь эвакуации не было – где их взять?
Здесь Марек увидит технологическое и военное чудо: серийное производство сверхнадежного пятиступенчатого «Т-34», даже по массе в три раза превосходящего его родную «Прагу». Век живи, век учись.