Флирт на грани фола, стр. 24
– …Я привезла его к себе домой, положила в ванну, постаралась сделать так, чтобы ему было хорошо… У меня совсем не было опыта, мистер Бэгшо. Я понятия не имела, как обращаться с… ну… вы понимаете.
– О да! Но вы научились.
– Да. У меня был хороший учитель.
– И не сомневаюсь, что вы стали прекрасной ученицей.
– Я старалась день и ночь. К тому же на работе случились некоторые неприятности, результатом которых стал неожиданный и довольно познавательный оплаченный отпуск.
– Познавательный? Благодарю вас, я запомню это прелестное определение. Так что там дальше с Джозефом?
– А, ну да. Каждый час, проведенный под одной крышей, сближал нас все больше, очень скоро я по-настоящему привязалась к нему…
– А о чувствах той женщины вы не думали?
– Уверяю вас, она не знает, что такое чувства. Только низменные животные инстинкты и физиологические потребности.
– Как вам не стыдно, она ведь мать…
– Не исключено. Но Джозефа она просто съела бы.
– Да она бы костями подавилась!
– В каждом деле свой риск.
– Мисс Слай!.. И вы полагаете, Джозеф испытывает к вам ответные чувства и не жалеет, что не остался с той женщиной?
– О, в последнем я совершенно уверена. Любая встреча с ней – смерть для Джозефа.
В шоколадных глазах плескались пузырьки смеха, но ослепленный яростью и ревностью Хью этого уже не замечал. Голос его вибрировал от сдерживаемого напряжения, хотя сам Хью был уверен, что говорит вкрадчиво и саркастически.
– Тогда позвольте совсем уж нескромный вопрос: Джозеф все время проводит с вами?
– Да. Мы не расстаемся ни на минуту, когда я дома, разумеется.
– Ага! И сейчас он…
– В ванной.
– В ванной. Как мило. Что ж, с вашего позволения, я подожду, пока он выйдет. Очень хочется с ним познакомиться.
Моника наклонила голову, еле сдерживая рвущийся наружу хохот.
– Боюсь… вам придется… долго ждать… мистер Бэгшо…
– А я сегодня совершенно свободен, знаете ли. Отлично выспался за те дни, когда вас не было на работе. Никто не приставал ко мне с графиком и бумагами на подпись. Больше того, обо мне вообще ни одна собака не вспоминала… Так что я подожду. Булочку вот съем!
Он решительно схватил золотистую булку и впился в нее зубами, однако кусок застрял у него в горле, когда Моника Слай подняла голову и очень спокойно изрекла:
– Пожалуй, будет лучше, если я провожу вас к нему. Прямо в ванную.
– Экхм… гр-р-р… знаете, мисс Слай, это что-то потрясающее… Такой цинизм… Думаете, я не пойду?
– Почему? Вы – мужчина, он – мужчина. Я могу постоять в дверях.
– Вы думаете, меня остановят этические соображения? Так вот, у меня их нет! И никакого Джозефа у вас в ванной тоже нет, вы просто делаете хорошую мину…
– Пойдемте.
И бесконечно наглая, бесстыдная, шоколадная и коричная мисс Слай с голыми коленками взяла обалдевшего и разъяренного Хью за руку и повела по коридору в ванную комнату. И он пошел, пошел, как теленок, идущий на заклание!
Моника Слай распахнула дверь, вспыхнул свет.
– Позвольте представить: Джозеф. Джозеф, это мистер Бэгшо. Хью Бэгшо.
Хью машинально сделал несколько шагов вперед. В ванной плавали большие зеленые листья какого-то комнатного растения, а между ними…
…лениво шевелил плавниками громадный серебристый карп. Часть чешуи блестела чуть ярче, глаза были темно-золотистыми и смотрели прямо на Хью. Тот против воли сделал еще шаг, оказался у самой ванны, протянул руку…
Потом обернулся и пробормотал:
– Моника, я, видимо, опять свалял дурака…
Она прислонилась к косяку и улыбалась. Она была так хороша, что хотелось завыть в голос. Частично от облегчения, потому что Джозеф оказался совсем не тем, который… Но ведь есть еще и второй! Брови Хью вновь сошлись на переносице.
– А с кем это вы секретничали сегодня на улице?! И этот же костлявый тип открывал мне дверь, когда я приезжал… короче, в прошлый раз!
Она округлила глаза, приложила ладонь к губам в шутливом ужасе.
– Ты за мной следил, Хью?! Ты подсматривал, с кем я встречаюсь?
– Не твое дело, поняла? Кто это был?!
– Александер.
– Кто?!
– Александер. Он продавец в зоомагазине. Абсолютно помешан на рыбах и аквариумах. Знает о них все. У него красавица-жена и куча детишек, все ужасно смешные и тоже не выговаривают букву «р». Он меня с ними познакомил в тот самый, видимо, день, когда ты приезжал. Я тогда даже не вышла открывать, заваривала чай. Александер посмотрел Джозефа, и мы пошли к нему в гости.
Хью некоторое время хлопал глазами, а потом жалобно протянул:
– И взять с собой в Грейт-Фолс ты хотела…
– Вовсе не своего любовника, а карпа по имени Джозеф, чтобы выпустить его в заповедную реку, где никто его не станет ловить.
– Я идиот…
– Да.
– Что?
– Ты идиот. И я тебя люблю.
Моника Слай оторвалась от косяка, шагнула вперед, обхватила Хью за шею и крепко поцеловала прямо в губы.
Хоть здесь Хью оказался на высоте. Вернее, его тело. Пока рассудок пребывал в коматозе, руки, ноги, губы и прочие части организма не подкачали, сделали все правильно. И Моника Слай оказалась ровно такой, какой и представлялась ему в последнее время: шоколад и корица, ландыш и мед, мирра и елей, дождь освежающий и огненная пещь…
Он уже приступил к вполне осмысленным действиям, когда она, задыхаясь, уперлась ему в грудь руками и пискнула:
– Только не здесь! Я… не могу при Джозефе… Ты только не смейся…
Хью покосился на карпа, тот ехидно сверкнул золотым глазом. Хорошо, что она первая это сказала.
Потому что Хью тоже не смог бы при Джозефе!
11
Все любовники каким-то образом оказываются в постели впервые. Ну, или не в постели, а на скамейке в парке, в машине, в чистом поле, на рояле – это уже технические мелочи.
Так вот, первый этот путь всегда бестолков и неловок. Хью и Моника не стали исключением.
Они посшибали все встреченные на пути углы, они чудом не свалились с лестницы, когда Хью наступил на носок Моники, они разбросали всю одежду Хью вдоль всего пройденного до спальни маршрута – и все это время они непрерывно целовались.
Они задыхались от ощущения вечности, навалившейся на них. Время убыстрило свой бег, потом остановилось вовсе, а затем свернулось в тугую серебряную спираль и улетело в небеса, оказавшиеся странно близкими.
Сердца бились со скоростью, неподвластной измерению. Это больше не было сокращением мышц, это было ровным гулом в груди, в висках, на губах – сердца стали чем-то единым – и иным.
И кровь превратилась сначала в обжигающе холодное шампанское, а потом – в раскаленную лаву, выжигающую тела изнутри. Выжженные и легкие, они взлетели туда, в распахнувшиеся небеса, и понеслись в вихре под названием Страсть…
Она ничего не знала и не умела. Она помнила про любовь, что это ритмичные вздохи, ненатуральные стоны и подозрительные чавкающие звуки – все в соседней комнате, где телевизор. Она сама никогда на это не смотрела.
И правильно делала, потому что это – не любовь.
И даже не секс.
Хорошо, что ей нечего было вспоминать. За нее все помнила Та, Другая, которая жила глубоко внутри, которую в прежней Монике Слай выдавали только шоколадные глаза…
Та, Другая, выплеснулась наружу шампанским и лавой, нежными прикосновениями и страстными объятиями, смелостью опытной куртизанки и пугливостью утреннего цветка…
Та, Другая, растворилась в дыхании мужчины, стала с ним единым целым, сплавилась кожей, кровью, золотом в жилах, единственными словами, имеющими значение для женщины…
Люблю. Твоя…
Он много их знал. Разных – симпатичных, красавиц, хорошеньких, милых, опытных… Даже профессионалок, пожалуй. И хорошо, что он знал только их. Потому что они тоже не имели никакого отношения к любви. Разве только к сексу…