Флирт на грани фола, стр. 17
Утром она проснулась и не смогла открыть глаз – веки сильно опухли, хотя она не помнила собственного плача. Лежа в постели, Моника тщетно пыталась таращиться в потолок – получалось только щуриться. Затем в проснувшийся мозг стали поступать сигналы из внешнего мира – и Моника поняла, что внизу надсадно звонит телефон.
Она медленно поплелась к аппарату, по звонкам догадываясь, что звонят из-за границы. Значит, мама…
– Алло?
– Ты что себе позволяешь, Моника Слай, хотела бы я знать?!
– Доброе утро, мама, я тоже рада тебя слышать…
– Рада? Чему тут радоваться?! За три дня ты откуда-то берешь громадную сумму денег – и немедленно спускаешь ее на невесть что! За три дня просто НЕВОЗМОЖНО истратить такие деньги. Особенно тебе!
Ошеломленная Моника не заметила, как открылись глаза. Потом поняла смысл сказанного и едва не взвыла.
Дрю и Энди завели собственные счета в банке еще в школе. Дрю откладывала на наряды, Энди – на машину. Мама даже гордилась такой финансовой «независимостью» младших, а Моника… у них с мамой имелся один общий счет. Вернее, формально их было два, на имя Моники и Юлалии, но мама всегда могла контролировать траты старшей дочери, хотя особой надобности в этом не было, как и самих трат. Кстати, теоретически и Моника могла контролировать маму…
Выдав Монике платиновую карточку, Хью Бэгшо поступил вполне – и на удивление! – благородно, чтобы не ставить ее в двусмысленное положение. Он перевел карту на ее имя и на ее счет. И мама, очевидно, решив снять какую-то сумму со своего счета, по традиции сунулась с проверкой – и напоролась на всю эту банковскую операцию.
Полмиллиона баков плюс, да сто пятьдесят тысяч минус, да за три дня – тут любой ангел осатанеет, а Юлалия Слай ангелом не была никогда.
Минуточку, а в каком это смысле «Особенно тебе!»?
8
Моника осторожно положила трубку, изрыгавшую гневные попискивания, на столик для ключей, подошла к зеркалу и с силой растерла лицо ладонями, потом взъерошила волосы, тряхнула головой и уставилась на собственное отражение.
Темноволосая, стройная девушка с усталыми шоколадными глазами смотрела на нее. Симпатичная, ладненькая, очень заспанная. Нежная кожа уже не хранит отпечатков подушки, волосы вновь лежат в художественном беспорядке – слава Жози! – и белоснежные зубы закусили абсолютно коралловую губку, а брови сурово сдвинулись к переносице. Эта девушка в зеркале… она не будет блеять невнятные объяснения, которым никто и никогда не поверит. ЭТА девушка точно знает, что ни в чем не виновата – а стало быть, и оправдываться не в чем и не перед кем.
Моника набрала воздуха в грудь, выдохнула и решительно взяла трубку со столика.
– Мама, если ты перестанешь орать хотя бы на минуту, я смогу тебе все объяснить. Если нет – продолжай в той же тональности.
– Я… ЧТО?!
В голосе Юлалии прозвучало пока еще даже не изумление – лишь слегка поколебленная уверенность в том, что она просто ослышалась.
– Я сказала – прекрати кричать, если хочешь что-то узнать.
– Алло! Алло! Моника, это ты?! Кто говорит?! Девушка, проверьте связь!
– Мама, это я, и связь просто отличная. Я тебя слышу, ты меня тоже.
– Я не понимаю…
– Разумеется, не понимаешь. Всю жизнь считать меня бессловесным деревом – и вдруг выяснить, что у меня есть голос.
– Ты что, пьяная?!
– А ты полагаешь, с тобой можно разговаривать, только хлопнув для храбрости?
– Моника, я не…
– Выслушай меня, мама. Эти деньги не имеют к тебе никакого отношения, ко мне, впрочем, тоже. Их выделили… на модернизацию производства!
– Да? А почему на наш счет?
– На мой счет, мама. Их выделили на мой счет, а ты, по обыкновению, влезла его проконтролировать.
– Раньше ты так не говорила со мной…
– Да, виновата. Терпела. Но и ты никогда особенно меня не стесняла. Унижала – да, не уважала – конечно, но уж в денежных вопросах всегда доверяла.
– Моника, это полмиллиона…
– Это мой счет. Один доллар на нем или миллион – тебя это не касается. Я уже четыре года, как совершеннолетняя, и три года зарабатываю в два раза больше, чем ты, Энди и Дрю вместе взятые.
– Но я…
– Я плачу налоги, а еще я плачу за воду, свет и газ, кроме того, я выплачиваю кредит Энди за машину, и если тебе срочно надо вылететь в Австралию, именно я бронирую и выкупаю билеты на самолет.
– Моника…
– И при этом вы трое еще имеете нахальство выставлять меня перед окружающими этакой девочкой-дауном, тупиковой ветвью эволюции, что-то типа «а это наша Моника, не обращайте внимания, она у нас нескладеха». Мама, а теперь постарайся мне внятно объяснить, ЗАЧЕМ вы это делаете? Ведь я прекрасно знаю, что на самом деле ты меня любишь. Что Дрю в детстве очень радовалась наличию старшей сестры. Что из тебя Энди не вытряс бы ни цента на свою несчастную машину. И что уйди я из дома, очень, очень многим редким животным Австралии не дождаться встречи с тобой, моя драгоценная мамочка.
В трубке воцарилась почти полная тишина, если не считать попискивания и потрескивания на линии. Потом Юлалия произнесла напряженным и почти заискивающим тоном:
– Моника, мы все немного перегнули палку, я полагаю… Я излишне резка, есть такой грех, но пойми и ты – ведь полмиллиона! Естественно, материнское сердце встревожилось…
– Не пошла ли я по кривой дорожке? К сожалению, нет, мама. Пока еще нет. Но я очень надеюсь свернуть на нее в течение ближайших выходных. Чао!
И повесила трубку.
Обычно в такой ситуации Юлалия перезвонила бы. То есть раньше-то такой ситуации в принципе не могло возникнуть, но если бы возникла… Точно перезвонила бы! Видимо, в небесных сферах что-то изменилось, и значит, жизнь Моники тоже пошла несколько по другой орбите…
Все на свете зачем-нибудь да нужно. Вот и звонок Юлалии Слай послужил невольно тем самым запалом, от которого взорвалась холодная глыба неуверенности в груди Моники. Она больше не сомневалась и не стеснялась. Она собиралась использовать свой шанс на всю катушку.
У нее осталось три дня. Через три дня она либо изменится навсегда, либо… либо у нее отберут платиновую карточку, и мир все равно не рухнет. Нужно пробовать, нужно действовать, нужно жить!
Она позвонила доктору Пардью еще до полудня, чем несказанно его удивила – и обрадовала. Достойный Шеймас Пардью уже вошел в азарт скульптора, которому в глыбе розового мрамора неожиданно привиделся пленительный изгиб бедра будущей нимфы. Он переживал за Монику Слай так, как если бы работал с нею не один месяц. И еще ему очень хотелось посмотреть, что в понедельник случится с теми, кто привык видеть в Монике серую мышь и хроническую идиотку.
Будучи прирожденным бабником, Шеймас Пардью умел оценить женщину, даже столь глубоко забившуюся в свою раковину, как Моника Слай. Будем объективны, не сразу, не с первого взгляда – но зато теперь он с уверенностью мог сказать: этот алмаз еще сверкнет так, что всем мало не покажется!
Самым трудным оказалось начать. Моника даже малодушно укрылась с телефоном в ванной, потому что Джозеф необъяснимым образом вселял в нее уверенность.
Она ожидала неприличных вопросов, а они оказались совершенно нормальными, просто очень подробными и неожиданными.
Как звали куклу, которую тебе так и не подарили?
Самая страшная тайна, которую ты так и не рассказала лучшей подружке?
Сколько денег тебе давали в одиннадцать лет, а сколько – в тринадцать?
Если надо было купить вату или тампоны, ты шла в аптеку или в супермаркет?
Когда ты поцеловалась в первый раз?
А в последний?..
Это была долгая и кропотливая работа. Они устали оба, и доктор, и пациентка, но зато вечером Моника сделала то, чего в прошлой жизни не сделала бы никогда и ни за что. Она позвонила миссис Призл и поблагодарила ее за советы, которые помогли ей изменить себя… Нет, не совсем уж кардинально… Это сюрприз!.. Все увидите в понедельник… Да, и она немного задержится, предупредите мистера Бэгшо, ладно? До встречи…