Божественная комедия, стр. 1

Часть вторая

ЧИСТИЛИЩЕ: ПЛЕННЫЙ ДУХ

БЕЛЫЙ КВАДРАТ (за пять лет до рая)

«…упал фужер.

Залаяли иностранцы.

Белые перчатки до локтей.

Бриллиантовые запонки, лица в экземе. От зависти, наверное.

«Вы тоже из них?» – физик Расти (Ростислав) Маленков (почетный гость) смотрел на стену, которую могло украшать полотно Снукера (Родецкого). Мадам Катрин кивнула: «Наверное. Но без зависти». Тридцать на тридцать пять. Желтый смычок, струящийся по коричневым струнам. Так могло выглядеть потерянное еще в прошлом веке полотно знаменитого художника.

«Видите человека в черном костюме? Да, да. Усатый. Он написал толстенную книгу, доказывая, что мы еще найдем знаменитое полотно».

«Вы в это не верите?»

Физик рассмеялся: «Как и в то, что вы останетесь в России».

«Жаль, право. Я не о себе. У Родецкого был шанс, но он его не использовал. Он прячется, как Рушди. Только я не понимаю, почему проститутку нужно бояться больше, чем всех исламистов».

«Власть времени».

«Вы о возрасте?»

«Не совсем. У каждой страны свои загадки. – Баронесса Катрин фон Баум сводила Маленкова с ума. – Каждому времени сопутствуют явления, порождаемые только самим временем. – Он опять рассмеялся. – Я думаю, например, что первые христиане не нуждались в квантовой физике».

«А в чем они нуждались?» – легкий взмах ресниц.

«В последователях. И только. Неадекватное восприятие мира разрушает личность».

Негромкие голоса, покашливания. «Только Леонардо сумел приблизиться к более или менее правильному пониманию времени». Галстуки и прически. «Время разделяет ужаснее, чем пространство». Волны зависти, непонимания, изумления. «Мы никогда не сможем поговорить с Родецким, неизвестно даже, жив ли он еще». Бананы в углу (нелепая инсталляция), их сладковатый запах. Из-за колонны, поддерживающей круглый, как небо, свод, внимательно смотрела на белый квадрат девчонка. Круглое лицо, не румяное, нет, платиновый отлив коротко постриженных волос, темная родинка чуть выше верхней губы, справа. Глаза чуть разной величины, но, может, это так свет падал. «И я второе царство воспою, где души обретают очищенье и к вечному восходят бытию ».

«Это вы о чистилище?»

Физик посмотрел на мадам Катрин с уважением.

«Конечно. Ведь говорить стоит только о глубинных уровнях. О скрытых уровнях, недоступных общему сознанию. Ваш роман тоже привнес в мир долю дикости. В этом нет ничего страшного. Постоянно меняется ценностная ориентация. Раньше ходили на Репина, потом на импрессионистов, теперь на белый квадрат. Утрата ценностей уже не рассматривается как катастрофа. Видели, во что превращается розовый коралл, извлеченный из моря?»

«Просто в камень».

«Тогда, сестра, к чему распространяться? Уже я вижу тот грядущий час, которого недолго дожидаться, когда с амвона огласят указ, чтоб воспретить бесстыжим флорентийкам разгуливать с сосцами напоказ… » Какими духами вы пользуетесь?»

«Шанель Эгоист Платинум ». – Улыбка мадам Катрин начиналась в уголках красивых губ, потом нежной вспышкой (так казалось Маленкову) озаряла салон. Конечно, присутствующим не хватало скандала. Конечно, они предпочли бы иметь дело с самим Снукером. Не с его знаменитым полотном (загадка греет), а с пьяным матом, который так сладко унижает интеллигентное собрание. На писателя оглядывались. Он что-то должен сказать. Оглядывались и на физика. «Но если бы сейчас на стене появилось полотно Снукера…»

«Они обиделись бы? Почему?»

«Потому что истина никогда не укладывается только в одну человеческую жизнь».

«Может, дело в нашей скоротечности? В том, что мы проходим слишком быстро? В том, что мы заключены в своих собственных телах, навечно заключены, и именно это определяет движения нашего пленного духа? Сами подумайте, как это парить тучному человеку на пуантах, или как уроду шептать о любви красавице?»

«В точку, – негромко засмеялся физик. – Просто вы сформулировали все немного иначе. Нам действительно не вырваться из собственных тел. Пленный дух . Вы хорошо сказали. Жизнь человека ограничена семью-восемью десятками лет. То, что до нас, и то, что после нас – каждому из нас недостижимо. Трудно с этим смириться».

«Это вы о себе?»

«Простите, но и о вас тоже».

«Тюрьму можно украсить, – улыбнулась мадам Катрин. – Бриллианты на шее, – она повернула голову и камни на шее вспыхнули. – Золото в ушах, кольца, наряды, шляпки, ну вы знаете».

«И все равно вы останетесь в тюрьме. Никогда из нее не выйдете. Ваша жизнь еще до рождения обречена на одно бренное тело… даже если оно прекрасно… и ничего вы с этим не сделаете. Ровно столько любви, сколько может попасть в отпущенный вам временной интервал, ровно столько страданий…»

«Вы говорите так, будто до чего-то додумались».

«Слышали о теории относительности?»

«А-а-а, изыскания этого великого клерка! Однажды в Берне я видела фотовыставку, посвященную его житию. На одной из фотографий он неприлично показывал язык. Это запомнилось. Тем более, что журналисты писали, что это он показывал язык Богу, а может, Природе, я сейчас не помню. Но я-то уверена, что он показывал язык журналистам».

Наконец, она меня увидела! – обрадовался Маленков. Влажные губы, нежный блеск глаз, поворот головы. Я ее заинтересовал . Чудесные гладкие ноги, заброшенные одна на другую (мадам Катрин опустилась в кресло). Плевать на Снукера. Я хочу ее. Плевать на смычок, я хочу скользить губами по ее плечу. Важна музыка, а не инструменты.

«Я думаю, из любой тюрьмы можно выйти».

«Пленный дух… Испущенный дух… Вы об этом?»

«Ну что вы! Смерть – никогда не выход, если вы имеете в виду смерть. Тюрьма заперта, да. Но к любой тюрьме можно подобрать ключи».

«Неужели вы уже готовы позвенеть ими передо мной?»

«Почти».

Мадам Катрин вопросительно улыбнулась.

«Не хватает самого малого. Круговой лазер. Слышали о таком?»

«Нет. Но, конечно, это требует больших вложений?»

«Гораздо бо льших, чем вы подумали».

«И тогда перед нами откроется рай?»

«Можно сказать и так».

«Значит, речь идет минимум о миллиарде евро?»