Венок из звёзд (сборник), стр. 6

— Разумеется.

Снук, нахмурившись, взглянул на восточный небосклон. Планета Торнтона, хотя невидимая и нереальная, уже сыграла роль дурного знамения, как любое другое небесное явление.

Глава 3

К весне 1996 года прохождение Планеты Торнтона уже почти исчезло из памяти тех людей, которые были наиболее встревожены ее приближением к Земле. Планета прошла в «космическое игольное ушко», представлявшее собой пространство между Землей и Луной, но, как и предсказывали эксперты, на человека это не оказало никакого физического воздействия. Пока объект удалялся, уменьшаясь до размеров обычной планеты из тех, что видны на небосклоне, с такой же быстротой уменьшалось и значение этого явления для среднего человека, перед которым по-прежнему стояла задача выжить в этом все более голодном и раздробленном мире. Планету Торнтона до сих пор мог увидеть любой, кто наденет магнитолюктовые очки и потратит время, чтобы отыскать ее, но даже тот удивительный факт, что иногда можно было посмотреть под ноги и увидеть новую звезду, просвечивающую сквозь толщу Земли, казался всего лишь трюком. От этого не было, как говорится, ни тепло, ни холодно, и вообще никак с практической точки зрения. Поэтому планету очень быстро занесли в тот же разряд астрономических чудес, к которому причисляют северное сияние и падающие звезды.

Для ученых же всего мира ситуация складывалась иная. Сама природа небесного пришельца в какой-то степени препятствовала его наблюдению и изучению, но еще задолго до того, как Планета Торнтона пронеслась мимо Земли, стало ясно, что она захвачена притяжением Солнца. Войдя под углом в плоскость эклиптики, она нырнула внутрь орбиты Меркурия, постоянно набирая скорость, обернулась вокруг Солнца, а затем опять ушла к границам Солнечной системы. Ее поведение несколько отличалось от поведения планеты из нормальной адронной материи, но вычисления показывали, что она теперь движется по сильно вытянутой прецессирующей эллиптической орбите с периодом обращения вокруг Солнца чуть больше двадцати четырех лет. Элементы орбиты позволяли считать, что Планета Торнтона вновь окажется в окрестностях Земли только через четыре оборота, то есть примерно через сто лет после первого ее появления.

Информация встретила различный прием среди ученых, но все они, окажись в их распоряжении начальные данные в качестве теоретического упражнения, в один голос заявили бы, что антинейтринное тело должно пройти сквозь Солнечную систему по прямой и притяжение Солнца не может влиять на него никоим образом. Большинство при виде угрозы бастионам земной науки, вызванной случайным беспечным пришельцем из бесконечности, впали в отчаянье. Другие приняли новый вызов человеческому интеллекту с восторгом. И лишь немногие наотрез отказывались как-то интерпретировать полученные данные, утверждая, что Планета Торнтона вообще не является объективной реальностью.

Гилберту Снуку, со своей стороны, не приходилось сомневаться в реальности Планеты Торнтона. Он видел ее бледно-голубое слепое лицо и ощутил, как рушится вся его жизнь.

В его новой карьере в республике Баранди, существующей всего девять лет, многое было ему не по душе, хотя справедливости ради он признавал, что большинство трудностей создал себе сам. Первая возможность для этого представилась через какую-то минуту после того, как истребитель «скайвип» совершил посадку на главном военном аэродроме Баранди, располагавшемся на северном берегу озера Виктория.

После коротких переговоров на местной волне лейтенант Чарлтон договорился о благоприятном приеме для себя. А когда внизу поняли, что он преподносит в дар Баранди боевой самолет, предназначенный для карательных операций, плюс свои услуги в качестве пилота, прием вырос до размеров миниатюрной государственной церемонии с присутствием нескольких высокопоставленных офицеров и их жен.

Запоздалое открытие алмазов в западной Кении резко обострило идущий в этом регионе процесс дробления стран мелкими сепаратистскими группировками. Сильное централизованное управление тем временем становилось все проблематичнее. Баранди, одно из крохотных новых государств, образовавшихся в этом регионе, существовало, как и все остальные, на грани законного признания, и там готовы были принять любую боевую технику, которая помогла бы республике укрепиться. Поэтому прием происходил в атмосфере самопоздравлений и веселья среди группы высокопоставленных лиц, собравшихся поприветствовать своих благодетелей, спустившихся с северных небес.

К несчастью, Снук испортил торжество. Едва оказавшись на земле, он набросился на Чарлтона, и врезал ему так, как он никогда никого не бил. Если бы ему хотелось просто лишить Чарлтона сознания, он бы, наверное, ударил его в солнечное сплетение или в подбородок, но Снука охватило ошеломляющее желание оставить пилоту след на физиономии, и он врезал ему прямо по переносице. В результате Чарлтон заполучил два черных пятна вокруг глаз, как у гималайского медведя, и чудовищно распухший нос, что в значительной степени подпортило образ молодого привлекательного воздухоплавателя.

Это произошло почти три года назад, но в те дни, когда на душе у Снука скребли кошки, воспоминание о том, как первая неделя светской деятельности Чарлтона в приютившей его стране была начисто загублена безобразными синяками на физиономии, помогало ему справиться с тоской.

Его же собственная жизнь после этого происшествия сильно осложнилась. Два дня, пока Чарлтон решал, мстить или нет, Снука продержали в тюрьме, потом целый день допрашивали с целью выяснения его политических настроений и еще на месяц продлили заключение после того, как он наотрез отказался обслуживать и «скайвип», и любой другой барандийский самолет. В конце концов его выпустили, запретили покидать страну, и, зная о его инженерных способностях, заставили обучать неграмотных африканцев, работавших в глубоких шахтах к западу от Кисуму.

Снук считал, что его пост просто фикция, часть плана, цель которого придать Баранди хотя бы видимость статуса в глазах ЮНЕСКО, но тем не менее ему удалось наладить вполне приемлемые отношения с окружавшими его людьми и даже обнаружить некоторые стороны жизни, делавшие ее приятной. Одной из них оказался огромный запас превосходного арабского кофе, и Снук завел привычку выпивать каждое утро по четыре большие чашки. Только после кофе он начинал думать о работе.

Именно в это время, на заре, Снук получал от жизни наибольшее удовольствие, и поэтому, когда до него донесся какой-то шум у входа в шахту, он спокойно продолжал допивать четвертую чашку. Неприятности, в чем бы они там ни заключались, не казались ему достаточно серьезными. В общем гомоне голосов выделялся один высокий крик — видимо, кто-то впал в истерику. Снук решил, что этот кто-то либо заболел лихорадкой, либо просто перепил. Ни то ни другое его не касалось: вшей в Баранде всегда хватало, а валяющиеся на улицах пьяные тоже никого не удивляли.

Мысль об алкоголе напомнила Снуку о его собственном вчерашнем переборе. Переходя из маленькой кухни его бунгало в жилую комнату, он обнаружил две пустые бутылки из-под джина и стакан. Вид второй бутылки вызвал у него мгновенный приступ отвращения к себе: Снуку казалось, что вчера обе бутылки были уже неполные, но какие-то сомнения все же оставались, и это доказывало, что пить он стал слишком много. Видимо, пришла пора двигаться куда-нибудь в другое место, невзирая на отстутствие паспорта и прочие трудности.

Снук прошел за дом и во время ставшего уже церемониальным битья зеленых бутылок о гору блестящих осколков в баке для отходов вдруг понял, что до сих пор слышит вдали одинокий голос, и только сейчас уловил звучащие в нем нотки страха. Снова в нем шевельнулось знакомое, но каждый раз пугающее ощущение, что он уже знает будущее. С другой стороны дома донесся звук торопливых шагов, и Снук увидел Джорджа Мерфи, мастера с шахты. Мерфи был кенийцем по происхождению, но новое правительство Баранди не поощряло использование древних имен народа суахили, слишком тесно связанных с прошлым, как, впрочем, и ритуальные танцы, и вырезание деревянных фигурок для туристов. Каждый житель страны получил новое имя на английский манер.