Денарий кесаря, стр. 46

– Не знаю. Не Тиберий?

– Гай Юлий Цезарь, по прозвищу Калигула. Сын Германика, приемный внук Тиберия, пребывающий в подростковом возрасте. Тиберию править еще шесть лет, никто пока не думает видеть на его месте юного садиста.

– Мало ли каких денариев ходит в Риме?

– Здесь действует закон об оскорблении императора. Наказание – смертная казнь.

– Я принес только триста денариев!

– Но каким-то образом ухитрился отдать сразу двести.

– Ученикам надо было уплатить подушную подать Риму, – понурился зеленоглазый. – Денег у них не было…

– Сам когда-то учил меня: народ в прошлом приметливый! – с досадой сказал Аким. – У них есть время рассматривать! Крупная партия странных денариев поступила в казну, налицо все признаки созревшего заговора. Сеян прислал в Иудею сенатора с заданием найти, изобличить…

– Откуда знаешь?

– Этот сенатор освободил меня. Я его сопровождаю. Твои приметы известны, сейчас по Иерусалиму шныряют ищейки Пилата. Пока они не догадались, как я, найти расторопного иудея, пообещать ему большие деньги… Уходить тебе надо, Кузьма! Немедленно…

– Я не могу! – воскликнул человек, которого Аким назвал Кузьмой. – Все случится в эти дни! Я девять месяцев ходил за Господом, чтоб увидеть все самому.

– Тебя повесят на кресте!

– Если рядом с ним, то пусть!

– Умерь гордыню! Кто будет рядом с Господом, давно известно. Тебя могут тихо задушить в тюрьме или утопить в море. Что я скажу Рите?

– Она поймет!

– Не думаю…

Аким с Кузьмой принялись горячо спорить. Их разговор стал непонятен, и я отошел от ограды. Открывшаяся тайна огорчила меня. Мне было обидно: Аким обманывал нас с отцом! Не приходилось сомневаться: он еще в Риме знал, кто привез в Иудею денарии с неправильным профилем. Я зря мечтал: отец раскроет заговор, Сеян сделает его легатом, а я стану трибуном. За бродягу, пришедшего в Иудею с тремястами фальшивыми денариями, награды не будет. Все зря!..

Погруженный в свои думы, я не заметил, как преодолел обратный путь до претория. Дежурный центурион сказал, что сенатор у себя. Я поднялся к отцу и все рассказал. Он выслушал меня, не перебивая.

– Отведешь меня к ним? – спросил отец, когда я закончил. – Дорогу помнишь?

Я кивнул. Во дворе претория отец сказал несколько слов дежурному центуриону, тот дал команду и десять солдат взяли нас в плотное кольцо. Отец, в отличие от меня, помнил, что мы живем среди враждебного народа. У домика в пригородном селении отец велел солдатам быть наготове и толкнул створку ворот. При виде сенатора лицо Акима стало изумленным. Затем он увидел меня и побагровел.

– Щенок! Выследил… Да я тебя!.. – он выхватил "сику".

Кузьма издал предостерегающий возглас, но Аким уже ринулся ко мне. Я был безоружен, к тому же странное оцепенение овладело мной. Аким замахнулся, но в тот же миг отец подцепил его лодыжку сводом стопы. Аким грохнулся навзничь. Отец точным ударом сандалии вышиб "сику" из его руки. Подбежавшие солдаты скрутили Акима и его друга.

– Клятвопреступник! – сердито сказал отец Акиму, когда солдаты поставили его на ноги. – Я освободил тебя! Я накормил тебя и одел! Все эти месяцы ты видел от нас только добро. Ты обещал защищать меня и сына, а сам хотел зарезать!

– Прости его, сенатор! – вмешался Кузьма. – Он защищал меня. Мой друг бывает горяч…

– У тебя будет возможность просить за себя! – холодно ответил отец…

4.

Допрос вел Пилат. Он сам пожелал этого, отец не стал возражать. Прокуратор обладал полной властью в Иудее, даже сенатор, прибывший по поручению консула, не мог помешать ему отправлять правосудие. Зеленоглазого привели на допрос со связанными за спиной руками и поставили посреди зала. Прокуратор молча разглядывал преступника. К моему удивлению зеленоглазый не выглядел испуганным или подавленным. В свою очередь он с интересом смотрел на Пилата, и я не увидел в его глазах страха или хотя бы смущения – только любопытство. И, что самое удивительное, жалость. Прокуратор тоже уловил это и нахмурился.

– Твое имя? – спросил сердито.

– Козма, – сказал зеленоглазый звучным голосом.

– Грек?

– Нет. Моя страна лежит к северу за Понтом Эвксинским.

– Ты привез в Иудею фальшивые денарии?

– Я.

– Зачем?

– На еду и кров.

– Почему не взял настоящие?

– У нас они столь редки, что за один денарий требуют горсть золота. Я не беден, но платить столько не могу. Поэтому купил слиток серебра, отдал мастеру и тот отчеканил мне денарии. Я не знал, что он ошибся.

– Ошибку совершил ты – когда делал заказ! – усмехнулся Пилат. – За подделку монеты в Риме строго наказывают!

– Я знал это.

– Привез бы монеты своей страны, здесь обменял на денарии, – пожал плечами Пилат. – Все так делают.

– В нашей стране не чеканят монеты из серебра и золота, – пояснил Козма. – Медные слишком тяжелы.

– Варвары… – хмыкнул Пилат. – Продать бы тебя в рабство… Я наказал бы тебя сам, Козма, но ты нужен сенатору. Думаю, в Риме тебя распнут.

– Меня повезут в Рим?

– Консул Сеян поручил сенатору найти тех, кто чеканил фальшивые денарии.

– Если сенатор думает представить меня Сеяну, то это напрасные хлопоты.

– Почему?

– Пока будем плыть в Рим, Сеяна не станет.

– Умрет? – удивился Пилат.

– Казнят. По приговору императора Тиберия. Консул послал сенатора в Иудею раскрыть мнимый заговор, а сам составил настоящий.

Пилат с отцом переглянулись, лица их посуровели.

– Откуда знаешь? – отрывисто спросил прокуратор.

– Умею предсказывать будущее.

Лицо Пилата отмякло.

– Предскажи мое!

– Это не трудно. Ты будешь править Иудеей еще шесть лет – пока не умрет Тиберий. Затем тебя вызовут в Рим, и новый император отправит тебя в изгнание. Там ты и умрешь. Всеми забытый и без славы.

– Пугаешь, надеясь избежать наказания, – улыбнулся Пилат. – Думаю, ты обычный обманщик. Зачем пришел в Иудею?

– Увидеть бога.

– Ты выбрал удачно! – захохотал прокуратор. – Как можно увидеть то, чего нет? Иудейский бог не имеет облика!

– Сын имеет.

– У Иеговы появился сын? Давно?

– Тридцать лет назад.

– Значит, уже взрослый… – Пилат продолжал смеяться. – Хотел бы я посмотреть…

– Ты увидишь его! Обещаю!

– Угрожаешь мне? – нахмурился прокуратор.

– Мои руки связаны, а вокруг – солдаты, – улыбнулся Козма. – Разве ты боишься меня?

– Ты дерзок! – покачал головой прокуратор. – И смел. Я люблю храбрых! Если суждено умереть, лучше сделать это весело. Кессарийский трактирщик сказал сенатору: ты лекарь! Это так?

– Трактирщик сказал правду.

– Скажи тогда, чем я болен?

– Ты здоров, прокуратор. Сенатор и его сын, которые сидят рядом, тоже здоровы. В этом зале только один человек болен – солдат у дверей. Он пил много сикера и погубил свою печень. Его уже не спасти…

В наступившей тишине особенно громким показался звук металла, ударившего о камень. Солдат, стоявший у дверей, выронил пилум.

– Авл! – сердито окликнул Пилат. – Подойди!

Провинившийся легионер подошел, ступая негнущимися от страха ногами.

– Ближе!

Прокуратор внимательно осмотрел дрожащего солдата.

– Ноги отекли, глаза пожелтели, – заключил он. – Похоже, ты прав! Почему решил, что он пил сикер? Мои солдаты любят вино.

– От Авла пахнет сикером.

– Всегда считал, что сикер – яд! – заключил прокуратор. – Уведи Авла! – велел он центуриону. – И вели дать двадцать палок! Солдат не должен бояться смерти!

– А ты не боишься ее, прокуратор?

Вопрос Козмы был настолько дерзок, что я похолодел. Я увидел, как у Пилата дернулась бровь, но вспышки гнева почему-то не последовало.

– Все боятся смерти, – спокойно ответил Пилат. – Но храбрый солдат, видя ее, не бросает оружие.

– Солдату суждено пасть от руки врага или быть казненным за трусость, – продолжил Козма. – Выбор небогатый.

– У кого он лучше? – пожал плечами Пилат.