Великий Дракон Т-34, стр. 35
– Я – принцесса Энни, дочь короля Энкогса Айена, правителя Глиона, сестра Рэнкса Айена, епископа Глиона. Объясните мне еще раз, кто вы и по какому праву напали на меня, – голос принцессы звучал спокойно и без вызова, как будто безраздельно владела ситуацией она, а не четверо людей в необычной черной одежде.
Именно в этот предутренний час в дворцовой части Ферраса царил молчаливый, почти беззвучный переполох. Принцесса второй день отказывалась от пищи, передавая через старшую даму свой неизменный ответ:
– В дни, когда все мы молимся об успехе похода, возглавляемого нашим братом и господином епископом Глиона Рэнксом Айеном, мы, принцесса Энни Айен, отказываемся от пищи и иных мирских утех и довольствуемся скудной монашеской трапезой в священном уединении.
Когда отсутствие принцессы и ее упорное нежелание общаться с придворными и отцом превысило сутки, что было для неугомонной Энни немыслимым пределом затворничества, по приказу короля Энкогса и в его высочайшем присутствии плотником была выломана дверь в опочивальню принцессы. Там была обнаружена старшая дама со свитком, содержавшим ответы на все вероятные вопросы. Свиток был написан собственноручно принцессой. Дама рыдала, не в состоянии объяснить отсутствие госпожи. Свиток также не содержал главного ответа: куда отправилась принцесса? Энкогс Айен стоял посреди пустой опочивальни дочери и думал, хрустя суставами пальцев.
Глава 5
Принцессу быстро убедили, что ни Дракон, ни его свита, присутствовавшая в домике в полном составе, не злоумышляет против Ее Высочества, а напротив, предоставляет Ее Высочеству защиту от всех недоброжелателей. Выяснение остальных подробностей было отложено на будущее в связи с необходимостью выспаться. Энни была отдана комната с великолепной кроватью. Слуги Дракона улеглись следующим образом: Марис и Виктор отправились на чердак, благоухавший прошлогодним сеном, Иван растянулся на длинной широкой скамье между столом и простенком, Александр устроился возле порога входной двери.
Простая здоровая пища в сочетании с деревенским воздухом и нежным вином действовала сильнее любого снотворного. Очень скоро все участники невероятных событий спали крепким сном. Последним уснул Александр, злобно вертясь и вздыхая. Ему не давал покоя образ замечательной крепкой кровати, на которой спала юная принцесса. Принцесса или не принцесса, а хороша до умопомрачения. Капитан Ковалев беззаветно любил женщин и был тонким знатоком и ценителем их прелести. Изо всех сил капитан гнал от себя навязчивые видения. Особенно мучительно было воспоминание о принцессе Энни, подставившей деревянную кружку под розовую струю напитка, который она называла певучим словом «йоль». Пока Неринг наклонял и держал бочонок, Ковалев наблюдал, как под мужским свободным камзолом обрисовалась грудь такой безупречной формы и зрелой полноты, что у него перехватило дыхание. Принцесса поймала его взгляд и послала ответный, содержащий лукавую женскую признательность за внимание и одновременно твердое «нет». Александр тонко различал все грани и оттенки чувств, возникающие между ним, мужчиной, и окружающими женщинами. То, что для большинства его друзей служило лишь неясным намеком, подлежащим толкованию и долгим рассуждениям, для Ковалева было громким манифестом. Так, например, Александр точно знал, что любая женщина безошибочно чувствует взгляд мужчины на своем теле. Вот и принцесса почувствовала. Взгляд подобен прикосновению, он может возбудить страсть или оскорбить. Глаза Ковалева прикоснулись к телу принцессы восхищенным легчайшим поглаживанием, и она не обиделась.
– Конечно, она умница, – размышлял Александр. – Староста – жулик и прохвост. Если бы не наше преображение в слуг ужасного дракона, в нас полетели бы желтые стрелы от этих «смиренных самоверов». Интересно. Ну, про свою веру и благодать староста врет безбожно. Тартюф, одно слово. Но что-то еще мне в этом населении кажется странным. Что? Что? Что же?
По половицам легонько застучали копытца. Вихрон выбрался из-под широкой скамейки, где спал, пока не озяб. Он подошел к Александру и привалился бочком к спине капитана. Дети всегда жмутся к взрослым. Тепло и безопасно. В следующий миг Вихрон уже посапывал.
– Понял! Вот оно! – мелькнуло в голове Ковалева, и он заскользил в приятную темноту крепкого предрассветного сна.
«Фердинанд» с белесыми пятнами на болотной краске выскочил из дыма, пересек изрытый косогор и нырнул в очередную завесу. Перевернутый бронетранспортер жарко чадил. Ковалев отстегнул застежку шлема. В ушах звенело. Похоже, командир «фердинанда» еще тот охотник. Здорово маневрирует. И выстрелы у него тяжеленные. Похоже, он сейчас сделает разворот и снова вынырнет справа. Вот же клоун!
– Ваня, доверни вправо и стоп.
Машина дернулась вправо и замерла.
– Бронебойный!
Лязгнул затвор. Ковалев не услышал этот звук, а воспринял его телом. Интересно, как его слышат ребята? Ведь их тоже наверняка контузило.
– Ваня, как слышишь? Марис, отзовись!
Тишина. Звон и гул, как под водой. Значит, они действуют без команды, сами по себе. Вот это экипаж!
Из облака дыма прямо в прицел вывалился болотно-белесый «фердинанд». Ковалев улыбнулся и скривился: кожа на нижней губе пересохла и лопнула от улыбки. Ну что, пора!
Выстрел отдался во всем теле. «Фердинанд» вошел в медленное вращение вокруг слетевшей гусеницы. Марис зарядил следующий бронебойный. Осталось две-три секунды, и немцам гореть. Александр подкрутил виньер прицела и охнул. На броне самоходки, как раз над тем местом, куда нужно было всадить снаряд, сидел Неринг и задумчиво грыз травинку. На нем не было шлема, ворот расстегнут. Грязный бинт стягивал шею.
– Уйди, уйди! – заорал Ковалев, но своего крика не услышал. Наверное, совсем оглох. Он отчетливо чувствовал, как напрягаются и вибрируют связки, как распухший язык прилипает к пересохшему небу и деснам, но все было тщетно.
Внизу заработал пулемет. Витя Чаликов экономно отшлепал косой крест по немецкой броне – дважды перечеркнул фигурку Неринга. В ту самую секунду к Александру вернулся слух, причем такой чувствительности и звериной силы, что он расслышал, как пули звонко цокали по броне, затем глухо стучали в грудь Неринга и снова отщелкивали рикошетом от «фердинанда». Неринг сидел на броне, не меняя позы и не отнимая ото рта руки с травинкой. Ковалева снизу за комбинезон дергал Суворин и хрипел:
– Стреляй, командир! Он предатель, я всегда это знал!
«Фердинанд» замыкал круг вращения вокруг голых катков, и срез дула самоходки из овала превращался в круг, зияющий чернотой, в глубине которой лежал смертоносный конический снаряд. Ковалев знал, что миг, когда черное дуло «фердинанда» станет идеально круглым, будет последним в его жизни, но выстрелить он не мог, да и поздно, «федю» в лоб не пробить. Громко каркнул вороненок в клетке, за спиной начал возиться Вихрон. Дуло самоходки стало круглым, как черная мишень. Завыли женские голоса, причитая и бормоча тарабарщину. Все. Ковалев открыл глаза.
За дверью выли те же голоса. По широкой основательной лесенке с чердака спускался живой и невредимый майор Неринг. Ковалев отметил про себя, что еще нигде в деревенских домах ему не доводилось видеть такую лестницу на чердак: не приставную из косо сбитых кругляшков, а постоянную, с горизонтальными ступенями и крепкими перилами, по которым можно было втащить наверх любой груз без опаски сломать ноги или свернуть шею. Нет, но какие все-таки толковые люди строили эти дома! Видно, что они уважают и себя и других людей. Стало слегка обидно. Что же получается, наши люди бестолковые? Да нет вроде. Лес на вес золота? Нет. В степи, в станице – понятно. Брянск вон в лесах утопает, а в сорок втором на чердаки в брянских деревнях забирались для рекогносцировки с матом да молитвой. Деревенские парни еще ничего, а Ленька Орфеев, москвич, красавец лейтенант из третьей роты, с кривой гнилой лесенки так навернулся, что в тыловой госпиталь в гипсе до подбородка отправился, треснул позвонок. Вот вам и лесенки.