Любовные чары, стр. 29
Фея лесного озера
Подходил к концу февраль, а признаков зимы Марине так и не довелось увидеть. Каждый день розовая заря приводила за собою прелестный день, потом золото солнца сменялось серебром луны. Переход зимы в весну был настолько плавным, что Марина удивлялась: зачем англичанам придумывать названия для времен года? Здесь стоит как бы одна пора, только иногда теплее, а иногда прохладнее. Вспомнилась загадка: «Зимой и летом одним цветом…» Это не елка, нет! Это Англия! То ли дело зима в России…
Марина, гулявшая возле замка, страстно сжала руки у груди: так вдруг захотелось домой! Там сейчас празднуется Масленая неделя…
Девушка тяжело вздохнула. Хорошо, что в замке огромная библиотека, – только книги помогали ей убивать время и гнали тяжелые мысли. Она старалась вообще не думать о происходящем в замке. Только окунись в события, прошлые или настоящие, – и они втянут тебя, как в омут, с головой! «Мне нет здесь дела ни до чего! – уговаривала Марина сама себя. – Ни до Гвендолин, которая то ли была, то ли нет. Ни до Джаспера с его опасными намеками и пристрастием к ядовитому зелью. Ни до двух бедных брошенных невест, помешавшихся от горя. Ни до…»
Она вздрогнула. Упомяни о черте, а он уж тут. Десмонд спускается с пологого бережка, похлопывая хлыстиком по высоким сапогам. Сейчас увидит ее – и повернет прочь, сделав вид, что шел вовсе не сюда… Марина глядела исподлобья, недоверчиво: Десмонд шел прямо к ней, и на лице его не было всегдашнего надменного, ненавистного ей «милордского» выражения – смотрел чуть ли не с улыбкой. Как говорят в России: не иначе, леший в лесу сдох.
– Добрый день, кузина Марион! – приветливо окликнул Десмонд.
– Добрый день, – чопорно отозвалась «кузина» и весьма кстати ввернула недавно затверженную непременную фразу: – Хорошая погода сегодня, не правда ли?
– Да, да! – закивал Десмонд. – А вы, смотрю, изрядно англизировались.
Марина прищурилась. Что его так разобрало? Смеется, глазами поигрывает… Не задумал ли чего? Она бросила взгляд вокруг: здесь никто не увидит, не услышит, если Десмонд начнет ссориться с ней… или любезничать. Любезничать? А почему бы нет? Марина ведь кое-чего добилась, науськав Сименса на воображаемую ведьму: тот если и не рассыпал по коридорам мак (наверное, не нашел его в таком огромном количестве), то сам по ним шастал еженощно, и сколько Марина ни стерегла, ни разу не видела Агнесс, идущую к Десмонду. Может быть, милорд, лишенный привычных утех, распалился и пожелал немедля получить их от кого угодно – скажем, от той, которая принадлежит ему по праву?
От такой мысли Марина почувствовала сердечное биение и жар. Вот как накинется на нее сейчас…
Десмонд глядел на нее, приподняв брови, с явным изумлением наблюдая за мгновенной сменой выражения ее лица. Наверное, увлекшись зрелищем, и не кидался на Марину, не валил ее наземь, не задирал юбку. И она перевела дух с чувством не то разочарования, не то облегчения.
– Вы, я вижу… как это сказать по-русски… при-горе-нилась? – спросил он.
– Если я сижу под горкой, сие еще не значит, что я пригоренилась, – усмехнулась Марина. – Пригорюнилась, хотите вы сказать?
Десмонд махнул рукой:
– Русский язык для меня слишком сложен. Не суть важно! Скажите: вам тяжело здесь? Вы тоскуете? Вы… проклинаете меня?
Марина вытаращила глаза. Никогда не знаешь, чего от него ждать! То приставит пистолет к виску, то в упор не видит, то глядит, будто… будто…
– Вам-то что? – спросила она грубо, растревоженная, испуганная новым Десмондом. – У вас, поди, и без меня хлопот довольно?
– Более чем, – согласился он уныло. – И знаете, Марион, со мною что-то произошло после возвращения из России, и это пугает меня. Впрочем, что вам до меня? Простите, если помешал вашему уединению.
Он собрался уйти, но Марина схватила его за плечо. Десмонд обернулся, и оба они воззрились на руку на тонком сукне сюртука: Марина – недоумевая, что ее рука проявила такое своеволие, Десмонд – удивленный и одновременно обрадованный этим своеволием.
– Я не хотела, – пробормотала Марина, отдергивая руку и не зная, что имеет в виду: свое движение или грубые слова. – Странно, что вы со мной заговорили…
– А ведь, кроме вас, мне и поговорить-то не с кем, – тихо улыбнулся Десмонд. – Вы одна знаете обо мне всю правду. И не только о… о наших истинных отношениях, но и о тех мыслях, которые тревожат меня ежеминутно.
Марина задрожала. Сейчас он скажет, что хочет ее. И она… нет, не признается в своем желании, однако не станет противиться, если он… когда он…
– Мыслях об Алистере – Алистер, – продолжил Десмонд, и Марина судорожно проглотила комок, в который вдруг превратились все ее желания – и стали ей поперек горла. – Вернее, о его смерти. Знаете, мы никогда не были близки с братом. Отец обожал мою мать. Меня тоже любил, однако истинным его любимцем был Алистер. Мать Алистера происходила из рода первых британских королей, поэтому брак знатного шотландца с особой королевской крови можно назвать геральдическим. На моей матери лорд Джордж женился бы, даже окажись она простой белошвейкой, но род Макколов должен был сохранить свой аристократизм! Я был так изумлен, узнав, что брат намеревался обручиться с Джессикой. Она, конечно, чудо, однако Алистер был всегда такой сноб во всем, что касалось чистоты крови…
Марина только головой покачала. А каково б Десмонд заговорил, узнав, что брат тайно обвенчался со служанкой, дочерью нищего сельского священника, и что у них должен был родиться ребенок?..
– Что с вами, Марион? Неужели вас так поразили мои слова?
– Нет… то есть да… – пробормотала она, повторяя про себя как заклинание: «Не мое дело, не мое!» – Я никогда бы не подумала, что ваш брат…
– Все дело во мне? – воскликнул Десмонд. – Титул слишком ко многому обязывает. А за время странствий я отдалился от родных…
– Но зачем им было… – заговорила Марина осторожно. – Ведь никто из них не выигрывал… впрямую.
Десмонд растерянно моргнул, а потом взгляд его загорелся восхищением:
– Необыкновенно! В вас столько проницательности и ума, Марион! Вы удивительно четко выразили мысль, которая и мне не дает покоя! Если Алистер убит не тем мифическим браконьером, а кем-то из живущих в замке, то никто из них не выигрывает в случае его смерти. Урсула? Ей вообще все равно. Она ищет Брайана, что только и имеет для нее значение. Джессика? Она, наоборот, все потеряла. Сейчас была бы леди Маккол, а не бедной родственницей, которая ежеминутно боится оказаться на улице или быть выданной замуж насильно. Ей на днях сделал предложение один мой друг – кстати, прекраснейший человек! – так Джессика чуть ли не в ногах у меня валялась, умоляя, чтобы я не принуждал ее.
– Урод? Сущее пугало – прекраснейший?! – ахнула Марина.
– Откуда вам сие известно? – вытаращился Десмонд. – Вы ж его не видели.
– Не видела, – с некоторым смущением согласилась Марина. – Но Джессика…
– О господи! Я до сих пор не могу забыть той ночи, когда пришлось даже за доктором посылать…. Так вот, остается только один человек, который хотя бы косвенно заинтересован в смерти Алистера…
– Нет! – воскликнула Марина. – Он болен и не мог этого сделать!
– Вот как? – прищурился Десмонд. – Вы не только угадали, кого я имею в виду, но и о болезни осведомлены?
– Всем известно, что у мистера Джаспера малярия, – быстро сказала Марина.
– А, так вы о малярии? – странным голосом откликнулся Десмонд.
– Ну конечно, – как могла твердо произнесла Марина и улыбнулась.
– О, какая у вас улыбка, Марион. Король и тот смутится.
– Король? Высоко берете, милорд! – вскинула брови Марина. – Не зря, видно, говорят, что у вас сказочная репутация коварного сердцееда.
– Говорят? Кто же такое осмелился сказать? – Десмонд грозно нахмурился.
И Марина затрепетала в ужасе, таком же притворном, как его злоба:
– Ах, сэр, не гневайтесь на меня! Неужели вы обиделись? Ведь тот, кто сказал так, сделал вам комплимент!