Золотые апостолы, стр. 31

8.

На площади перед монастырем стоял автобус, возле которого суетились какие-то женщины, затаскивая в салон вещи. Я схватил одну за плечо. Испуганно ойкнув, она обернулась. Это была уже знакомая мне круглолицая монашка, только одетая в обычное платье. Узнав меня, она заулыбалась.

– Что тут у вас происходит?

– Батюшка объявил, что монастырь закрывается, и велел всем уезжать. Вот, автобус пригнали. Некоторые девушки плачут, я – нет! – со значением сказала она и добавила: – Тут у нас целый день суматоха. После обеда приходила милиция, обыскала весь монастырь. Чего искали?.. – удивленно протянула она. – Говорят, какую-то девушку. Но наши все здесь…

– Веди меня к попадье!

– Ее второй день никто не видел.

– А отец Константин?

– Он у себя, заперся.

– Веди!

Она попыталась возразить, но я сильнее сжал ее плечо, и она подчинилась. Сейчас мне было не до сантиментов.

Мы поднялись на второй этаж и уже знакомым мне путем по длинному коридору прошли в правое крыло монастыря. Возле одной из дверей круглолицая остановилась.

– Дальше не пойду!

Я молча отодвинул ее в сторону.

Дверь была заперта изнутри, но стучаться я не собирался. От сильного удара каблуком по замку дверь хрустнула и, ощетинившись острыми щепками, приотворилась. Круглолицая ойкнула и зарысила прочь. От второго удара дверь распахнулась настежь.

Человек, бросившийся ко мне навстречу, был в обычной одежде, и это помогло: с облаченным в рясу я бы, наверное, не смог…

От удара в живот он только покачнулся: брюшной пресс у Костика оказался не поповским. Зато левый в печень прошел хорошо…

– Это тебе за особое послушание! Это – за Риту! Это – за апостолов!..

Я молотил его, не чувствуя боли в разбитых костяшках пальцев, и пришел в себя только, когда он сполз на пол. Я поднял грузное тело и прислонил к стене. Его пошатывало, но он стремился стоять сам. Из разбитой губы тоненькой струйкой сбегала на бритый подбородок (уже и бороду сбрил!) тоненькая темная стройка.

– Где Рита?

Он молчал. Только глаза смотрели с ненавистью. Без страха.

– Где Рита, сволочь?!

– Не знаю я никакой Риты! – сглотнув кровь, глухо ответил он. – Здесь милиция с прокуратурой были, все перевернули. Что вам от меня нужно? Я добровольно снимаю с себя сан, закрываю монастырь и уезжаю из Горки. Нет у меня ни вашей девушки, ни ваших апостолов.

– А где твоя рыжая Райка?!

– Вчера уехала. Бросила меня. Меня все бросили.

Он сердито убрал мои ослабшие руки и сплюнул на пол. На желто-коричневой краске расползлось большое темное пятно.

Я застыл в растерянности, не зная, что делать дальше. Ярость утихала, оставляя разочарование и боль.

– Твоя "монашка" подошла к ней у магазина и увела. Это случилось сегодня днем. Если Райка уехала, то "монашку" послал ты!

Он достал из кармана брюк платок, вытер кровь с подбородка. Внимательно посмотрел на красное пятно, расплывшееся по светлой ткани.

– Я закрыл монастырь сегодня утром, – сказал тихо, не поднимая глаз. – С той минуты каждая из насельниц вольна делать что угодно. Я не знаю, кто из них подходил к вашей подруге и подходил ли вообще. Может, ей Раиса велела это сделать, может кто другой. Меня следователь уже спрашивал об этом. Не знаю. И не хочу знать. Меня предали, меня заставили отказаться от моего служения, мне приказали выметаться отсюда… Теперь еще и избили. Чего вы еще от меня хотите? – крикнул он, глядя на меня с ненавистью. – Чтобы я повесился? – он показал на балку под потолком. – Не дождетесь! Самоубийство – великий грех, а у меня и так грехов…

Я молча стоял, не зная, что мне делать дальше.

– Оставьте меня! – раздраженно сказал он, направляясь к столу. – Вы сделали, что хотели, теперь можете уходить. Я не буду жаловаться. Господь велел прощать обиды…

Мне не понравилось, как он сказал последние слова. Это не был голос смиренного христианина.

– Кто написал заявление, что я обокрал монастырь?

– Меня заставили… – он увял. – Сказали, что так нужно. И я не писал, что вы украли видеокамеру – только, что она исчезла. После того, как вы побывали здесь ночью. Она, действительно, исчезла. А вы здесь были.

– Ты меня видел?

– Видел.

– Тебя же не было тогда в монастыре!

– Был.

– И где ты меня видел?

– Во… – начал было он и вдруг замялся. – Видел и все…

– Если я узнаю, что ты хоть каким боком причастен к исчезновению Риты… Хотя бы только причастен, – я задохнулся от нахлынувших чувств.

– Тогда вы меня сами повесите? – насмешливо спросил он.

Я шагнул вперед и замахнулся. Он даже не отшатнулся. Я опустил руку.

– Не повешу. Просто убью. Вот этим! – я показал ему кулак и, повернувшись, вышел.

…Я не помнил, как оказался на площади. Автобуса уже не было, легкий ветерок гонял по пыльному асфальту какие-то цветные обертки. С минуту я стоял отрешенно, я затем побрел к машине. Смеркалось, вокруг было ни души, и так же пусто и тоскливо было у меня внутри. Скорее машинально, чем осмысленно, я забрался в салон, повернул ключ в замке зажигания и медленно тронулся. Я катил по пустой улице ненавистной мне Горки, сам не зная, куда и зачем я еду.

Милицейский автомобиль выскочил из-за поворота мне навстречу и стремительно промчался мимо. Мне показалось, что рядом с водителем я разглядел подполковника Ровду, напряженно смотревшего вперед. На мой дряхлый "эскорт" никто не обратил внимания. Константин Жиров только прикидывался смиренным. Он позвонил дружку…

Я придавил подошвой педаль газа. Счет шел на минуты…

Дуня хотела идти перед машиной, но я велел ей забираться внутрь. Сумерки уже сгустились над Горкой, дорога была плохо видна, а включать фары я не хотел. Мы обогнули сад деда Трипуза и вползли в какой-то глухой проулок. Здесь, как было видно, давно никто не ездил – "эскорт" приминал перед собой бампером высокую траву. Сделав знак остановиться, Дуня выскочила наружу и, к моему удивлению, сдвинула как створку ворот целый пролет штакетника. Подчинясь ее знаку, я заехал за забор. Здесь тоже росла трава, но, по всему было видно, некогда был двор: высокие кусты и деревья росли вокруг этой площадки со всех сторон, правильно обрамляя просторный четырехугольник.

– Здесь дом стоял, – подтвердила Дуня мою догадку. – Еще мамин прадед жил. Потом дедушка другой построил, тот, где мы сейчас живем. А этот разобрали – сгнил…

Место было выбрано идеально: для того, чтобы отыскать меня здесь следовало прочесать сад деда Трипуза. Вряд ли у Ровды появится желание бросить на это половину своих бойцов. А из проулка машину не разглядеть – я поставил ее в углу старого двора.

– Мне остаться с тобой? – тихо спросила Дуня.

Я внимательно посмотрел на нее. Даже в тусклом лунном свете было видно, как она измучена.

– Иди отдохни. Позвонишь мне по сотовому, если что. Вот! – порывшись, я вытащил из барсетки визитку и протянул ей. – Здесь и код есть.

Внезапная мысль осенила меня.

– У Риты был сотовый телефон?

– Был, – подтвердила Дуня. – Я видела.

– Номер знаешь?

– Она не говорила.

Я едва не застонал. Конечно! Тары-бары-растабары… Танцевал, на руках носил, даже в постель одну лег. А самое элементарное – спросить у девушки телефон…

– Я пойду?

– Погоди!

Я достал из ящика с инструментом монтировку. Если здесь бродит эта зверюга…

Мы прошли обратным путем по проулку, затем по улице. Дуня испуганно жалась ко мне, и я, чтобы успокоить, обнял ее за плечи. Со стороны мы, наверное, смотрелись обычной парочкой влюбленных. Только девушка дрожала от страха, а в руках ухажера зачем-то была монтировка…

Во дворе деда Трипуза горел свет, и, заглянув за забор, я увидел за столом Виталика. Он молча встал, увидев нас.

– Вот! – протянул он женскую сумочку. – Нашли на берегу неподалеку от монастыря.