Мученик англичан, стр. 37

Еще несколько мгновений – и они были бы спасены! Но судьба была против: толпа скатилась на них с горы, словно поток бушующей лавы, окружила их в одно мгновение ока, смяла. Сопротивляться было немыслимо. Они были побеждены. Понимая всю безвыходность своего положения, они предложили сдать свое оружие, но разъяренная толпа, среди которой находилось много женщин, не желала помиловать их.

Франческетти, капитан Лафрани, Бьанки, лейтенант Паскалини, сержанты Франчески и Джорани, а также первый слуга короля Арман, все эти преданные люди, защищавшие короля до последней возможности, были убиты, избиты, искалечены или схвачены преследователями. Капитан Перписс, подставивший грудь под отчаянный удар, предназначенный королю, замертво пал к ногам последнего. Одна из озверевших женщин, за неимением оружия, сняла с ноги башмак и, перегнувшись через труп Перписса, ожесточенно колотила им по лицу короля. Остальные тоже наносили удары и доканчивали раненых. Двадцать рук ухватились за короля, сорвали и изодрали одежду, рвали волосы; женщины озлобленно плевали ему в лицо и старались выдрать усы.

Мать известного казненного бандита особенно злобно измывалась и глумилась над несчастным королем, коля его ножом и крича при этом:

– Ты убил моих троих сыновей!

Мюрат был преисполнен достоинства и величия в эту ужасные минуты. Он твердым голосом повторил своим палачам:

– Я ваш король и ваш пленник! Вы не имеете права убивать меня. Кроме того, вы гораздо больше выиграете, выдав меня живым, нежели мертвым.

Но страх ужасной смерти и малодушие стали мало-помалу одолевать даже и этого закаленного, неустрашимого человека и побудили его быстрым, инстинктивным движением предложить выкуп в виде кошелька с золотом мельнику, собиравшемуся раскроить ему череп топором.

Мюрат был уже на волосок от смерти, когда вмешался великодушный испанец, дон Франческо Алькала, администратор королевских поместий, окружающих Пиццо. Он пользовался в стране большим почетом и влиянием. Поэтому когда он обратился к толпе, уговаривая не убивать Мюрата, а предоставить на суд Фердинанда живым, когда он заявил, что прибегнувшие к самосуду будут жестоко наказаны верховной властью, а за предоставление пленника живым получат, наоборот, крупные награды, толпа несколько утихла и смирилась. Алькала воспользовался этим мгновением, чтобы окружить короля и его уцелевших друзей верными людьми и повести их впереди Трентакапилли, который из-за своей тучности не мог поспеть за толпой и лишь теперь, запыхавшись, появился у подножия холма, тщательно обыскал короля и его друзей, освободил их от всего, имевшего мало-мальскую ценность, и препроводил их в крепостные казематы.

Камера, предоставленная Мюрату, была не что иное, как свиной хлев со следами и запахом этих животных. Пол был покрыт густым слоем навозного перегноя, в котором так же, как и на липких стенах, копошились черви, а свет проходил сквозь маленькое слуховое оконце под крышей.

Таков был предпоследний приют самого блестящего воина, какого только видела Европа в эти героические времена, воина, славные подвиги и баснословное удальство которого объясняют его громкую и рыцарскую известность.

Плен был тяжел для Мюрата и его товарищей, потому что этих несчастных покрывали многочисленные раны; жажда и лихорадка присоединились к ужасам тюрьмы и к горечи поражения. Скорчившись на навозе и нечистотах, они хранили мертвое молчание, тогда как за тюремными стенами раздавались крики ярости. Целую ночь брань, проклятия и угрозы беспрерывно доносились до заключенных. Трентакапилли, сидя в таверне внизу эспланады, пил вино со своими разбойниками и обещал им двойную награду, если удастся покончить с Мюратом в его заточении. Этот негодяй не хотел уступать никому постыдное преимущество избавить Фердинанда от грозного короля Иоахима.

XXIV

Несколько дней спустя собралась чрезвычайная судебная комиссия. Генерал Нунцианти в качестве губернатора Пиццо был командирован для надзора за царственным пленником; ему же было поручено распорядиться казнью, если комиссия, созданная для суда над Мюратом, вынесет подсудимому смертный приговор, как это и можно было предвидеть.

С командировкой этого генерала тянули несколько дней. Неаполитанский двор как будто надеялся, что народный бунт избавит короля Фердинанда IV от его соперника.

Тюрьма в Пиццо была плохо защищена; это было простое место заключения, где никогда не скапливалось много преступников и куда попадали провинившиеся рыбаки или пойманные контрабандисты. Достаточно было натиска возбужденной толпы, чтобы взломать ее ворота. Оттягивая командировку генерала и заседания судебной комиссии, которой предстояло судить Мюрата, может быть, рассчитывали, что жалкая темница, недостаточно охраняемая военной силой, не устоит против нападения шайки злодеев, разгоряченной подстрекательствами и посулами Трентакапилли, причем король падет под ударами разъяренной черни!

Однако люди, устроившие отвратительную западню, куда попал Мюрат, ошиблись в расчетах. Боязнь ли суровой кары за разбой и самосуд, смутное ли уважение к бывшему королю, низвергнутому с престола и попавшему в плен, образумили население Пиццо, только местное простонародье осталось глухим к преступным внушениям Трентакапилли, и Мюрат не был потревожен в своем заточении.

Он отказался предстать перед судебной комиссией. До последней минуты он надеялся, что его только доставят под сильной охраной к австрийской границе и здесь передадут императорским властям в соответствии с формальным пропуском, полученным им для проезда в Триест. Мюрат говорил себе, что в конце концов, так как он не воевал и произвел высадку без пролития крови, королю Фердинанду будет, пожалуй, легко избавить его от всякой военной экзекуции; с другой стороны, он рассчитывал, что если ему не позволят воспользоваться пропуском для проезда в Триест, то разрешат по крайней мере уехать на английском корабле, крейсирующем в этих водах. Стоило ему попасть на борт такого судна, чтобы его жизнь под охраной английского флага не подверглась ни малейшей опасности. Может быть, подобно Наполеону, его отвезли бы пленником на какой-нибудь отдаленный остров, и он заранее мирился даже с этой безотрадной перспективой.

Мюрат выказывал большую беззаботность и спокойствие духа в те несколько дней, который прошли между его высадкой и заседанием военной комиссии.

Когда капитан Стратти явился к нему в тюрьму, которая не была уже отвратительной ямой, бывшим стойлом, зловонным и кишащим червями, но одной из комнат замка. Мюрат, судя по торжественному и серьезному виду вошедшего, подумал, что получен приказ о его отправке, который и будет сейчас объявлен. Но капитан с величайшими предосторожностями, почти дрожащий и сконфуженный, сообщил, что пленник предан суду и комиссия ожидает его.

При всей своей храбрости Мюрат был сильно удивлен, и трепет пробежал у него по телу; он понял, что враги не простили его и что скоро пробьет его последний час.

– Капитан, – сказал сдавленным голосом заключенный, – я пропал! Приказ явиться на суд, принесенный вами, равносилен смертному приговору! – Потом, проведя рукой по лбу, он оправился и прибавил более спокойным тоном: – Капитан, передайте председателю, что я отказываюсь явиться в суд; пусть его состав судит меня заочно! Мне нечего отвечать этим господам. Я вижу в них не судей, а палачей. Идите, исполняйте, что предписывает вам долг, и не откажитесь также передать слова несчастного государя.

Сильно взволнованный капитан Стратти вернулся на заседание. Комиссия тотчас решила послать обвиняемому защитника по собственному выбору. Эта обязанность была возложена на капитана Староче. Тот, в слезах, предстал перед королем, сообщил, что назначен его защитником, и просил Мюрата дать ему какие-нибудь сведения для защитительной речи, подавая надежду если не на оправдание, то хотя бы на смягчение кары.

– Приказываю вам, синьор Староче, – возразил король, – не говорить ни слова в мою защиту! Перед палачами не защищаются!