Алексеевы, стр. 61

Ася ужасно переживал свой призыв в армию, и не потому, что был трусом, просто он явственно предчувствовал, что он не вернется домой. Накануне его отъезда в армию мы устроили прощальную встречу вчетвером с нашим гражданскими же нами на квартире Аси; мы собрались часов в семь вечера и пробыли вместе до утра следующего дня, причем мы с Асей совсем не спали. Всегда очень мало пившие, на этот раз мы пили всю ночь напролет, мешая водку с пивом, с портвейном, с красным вином, и оба не пьянели. Жены наши с половины ночи пошли спать, а мы все говорили, говорили… я старался, но безуспешно, вселить в Асю бодрость, надежду, веру в лучшее, но в душе сам понимал, что обстановка в мире, в Европе, такова, что война готова начаться в любой день, и воинская часть, в которой будет служить Ася, может оказаться на границе (рассказывали, что всех призванных отправляли в пограничные районы, где спешно строились укрепления).

На следующий день необученных солдатиков погрузили в воинский эшелон, составленный из грязных товарных вагонов из-под каменного угля! Больше я с дорогим, милым Асей никогда не виделся, он прислал мне только одно или два письма из армии. Часть, в которой служили Ася и муж нашей сослуживицы Жора Моторин выгрузили где-то на границе с Польшей и, видимо, оба они оказались в числе первых жертв начавшегося на рассвете 22 июня 1941 года нападения на СССР армий фашисткой Германии. Оба пропали без вести в первый же день начавшейся Великой Отечественной войны.

Склоним головы перед их светлой памятью, Царствие Небесное их душам!

Заботливая Маруся и Манюша

Для представителей рода Алексеевых, в частности для мамы и всех нас, ее детей, тридцатые годы отмечены многочисленными безвозвратными потерями дорогих, близких, любимых родных и друзей.

11 мая 1931 года в тюрьме умирает Михаил Владимирович (Мика), сын Владимира Сергеевича Алексеева, единственная вина которого заключалась в том, что еще задолго до революции он женился на представительнице рода Рябушинских.

Меньше чем через год, 10 марта 1932 года, в Ташкенте, от туберкулеза умирает старший сын Владимира Сергеевича, талантливый, веселый, обаятельный Александр Владимирович Алексеев – Шура, который жил со своей семьей у нас на Съезжинской улице в Петрограде.

20 октября 1932 года в Ленинграде под колесами трамвая, отрезавшего ему обе ноги, погибает бывший муж Аллы, красивый талантливый актер, еще совсем молодой Володя Азанчеев (Владимир Михайлович Мичурин, по сцене Азанчеев), которого мама любила как родного сына.

23 декабря 1932 года из Франции приходит письмо от Жермен Олениной – жены первого сына мамы, нашего старшего брата Жени Оленина, безвременно погибшего в 35 лет, 10 ноября 1932 года, от туберкулеза.

14 октября 1934 года скоропостижно умирает Леонид Витальевич Собинов, старый друг всей семьи Алексеевых, добрейший и честнейший человек, о котором, за всю им прожитую в театре жизнь, ни один человек не сказал ни одного плохого, порочащего слова; с ним маму связывала дружба еще со времен первого замужества с П. С. Олениным.

24 октября 1934 года в селе Шебекино, под Белгородом, от гнойного аппендицита, перешедшего в перитонит, погибает в возрасте 12 лет Петя Оленин, сын Сергея Петровича и Галины Владиславовны, горячо и беззаветно любимый всеми нами племянник, обожаемый мамой внук.

1 мая 1936 года умирает Анна Сергеевна Штекер-Красюк (тетя Нюша), вслед за ней, меньше чем через год, 10 января 1937 года в возрасте 29 лет от милиарного туберкулеза легких погибает ее младший сын, красивый, талантливый (чем-то временами очень похожий на своего знаменитого дядю Костю) Вова Красюк (Владимир Владимирович Красюк), артист МХАТа с 1930 года.

7 августа 1938 года, в 3 часа 45 минут дня, от паралича умирает Константин Сергеевич Алексеев-Станиславский, который был «стержнем» всего разветвленного рода Алексеевых (если так можно сказать) – страшная утрата для русского и мирового театрального искусства. Дядя Костя был оплотом и защитником для родных и многих «неродных» людей, которым он помогал.

А всего лишь через полгода, 8 февраля 1939 года, скончался Владимир Сергеевич Алексеев (любимый всеми дядя Володя).

Для всех нас и, конечно, для нашей мамы потеря двух старших горячо любимых братьев Алексеевых была страшным горем.

К приведенному перечню тяжких потерь тридцатых годов можно было бы добавить еще очень многих близких нашей семье друзей, окончивших свой жизненный путь.

Исторически так сложилось, что судьбы Марии Петровны Лилиной, Константина Сергеевича Станиславского, Зинаиды Сергеевны Соколовой и Владимира Сергеевича Алексеева за много лет теснейшим образом переплелись на почве всем дорогого, общего дела их жизней – любимого театрального драматического и оперного искусства, что еще усилило их чисто родственную душевную близость.

Наша мама (Манюша, как ее называли в семье родителей) всегда горячо любила своих старших братьев и сестер (оставаясь в хороших, но, может быть, несколько менее теплых отношениях с сестрой Нюшей), а с начала тридцатых годов все более стала душевно сближаться с сестрой Зиной и Марусей Лилиной, с которой всю жизнь была в самых сердечных, дружеских, родственных отношениях.

Естественно, что последовавшие одна за другой кончины Константина Сергеевича и Владимира Сергеевича (Кости и Володи) – общее горе, которое еще больше, еще теснее сблизило сестер Маню и Зину друг с другом и с Марусей Лилиной, и в силу взаимной искренней тяги, существовавшей между ними, их переписка стала более интенсивной.

Мария Петровна считала своей святой обязанностью, своим долгом «продолжать дело Кости», то есть внедрять его «систему» в Оперно-драматической студии, последнем детище Станиславского, и это очень сблизило ее с Зинаидой Сергеевной в общей работе.

Обе эти уже сильно пожилые, но все еще энергичные женщины интенсивно работают и стараются по мере своих возможностей присмотреть, не выпустить из своего поля зрения несколько оставшуюся в стороне от их жизней начавшую прихварывать Любу (Любовь Сергеевну Корганову), с которой в одной квартире продолжает жить ее сын Костя с семьей, а дочь Ляля приходит ее навещать.

Наследственный туберкулез давно уже стал бичом семьи Алексеевых.

Смерть молодого Вовы Красюка естественно обострила мамину боязнь за меня, так как после туберкулезной вспышки 1935 года, осеменившей мелкими очагами верхушки моих легких, в последующие годы шел неустойчивый процесс, временами обостряющийся. На почти ежегодных медицинских комиссиях в военкомате меня признают негодным к строевой службе. Я начинаю болеть ангинами, почти непрерывными – одна кончается, через три-пять дней начинается другая; в туберкулезном диспансере у меня находят подозрительный бугорок на связках гортани; держится субфебрильная температура, доктора рекомендуют немедленно направить меня в санаторий.

В письмах к тете Зине и Марусе Лилиной проявилось мамино беспокойство за мое здоровье; сохранились теплые, заботливые письма Марии Петровны к маме за 1939 год, отражающие ее отзывчивость, желание прийти на помощь морально и материально, ее искренне доброе отношение и любовь к моей маме. Конечно, письма эти интересны прежде всего тем, что рассказывают о жизни самой тети Маруси, тети Зины, их детей и близких, и, мне кажется, будут интересны читателям, как подлинные документы, публикуемые впервые. Ниже я привожу их, расположив в хронологическом порядке (в косых скобках я даю нужную расшифровку, возможно, непонятных мест).