Алексеевы, стр. 25

Несомненно, в истории русского оперного театра начала XX века режиссерская деятельность П. С. Оленина оставила заметный след.

Семейно-коммунальное житье. Переезд на новую квартиру

Из Ташкента в Петроград приехал и поселился у нас в одной из пустующих комнат мамин племянник Александр Владимирович Алексеев (сын ее брата Владимира Сергеевича Алексеева) с семьей, состоявшей из его второй жены Антонины Семеновны Тарсиной (красивой, стройной), ее дочери от первого брака прехорошенькой Милюси (Милицы), собственных двух сыновей (от первого брака) Семы и Мити (моих сверстников). Решив однажды устроить скромный родственный прием, он прислал маме с кем-то из детей письменное приглашение, в котором, не без юмора, было написано, что «к речке „Коридорке“ и к озеру „Кухоне“ для гостей будут поданы, бесплатно, галоши».

В то время наши «семейные вечера» обычно сопровождались угощением кофе «Мокко» (еще свободно продававшимся в фирменных металлических коробочках частными магазинами) и простыми домашними булочками (если в доме была мука), которые мама замешивала на воде с солью, быстро черствевшими и получившими шутливое название «Манин пуп» [35]. Пили с сахарином, за неимением сахара. Впрочем, бывало, что и глицерин ели.

Однажды о нашем житье-бытье Александр Владимирович Алексеев (Шура) написал своему двоюродному брату Евгению Петровичу Оленину (Жене) письмо в стихах, описав в них, в юмористическом ключе, нашу повседневную жизнь. В то время Женя находился в Италии, зарабатывая на жизнь танцами в каком-то маленьком театре, а может быть, даже в ресторане.

Ниже приводятся отрывки из этого письма.

(Написано А. В. Алексеевым в июне 1922 года.)

Caro nostro Italiano (Дорогой наш итальянец)
Очень жаль, что так lontano (Очень жаль, что так далеко)
Пляшешь ты two-step'ы рьяно! (Пляшешь ты тустепы рьяно!)
Мы ж в холодном Петрограде
Все в минорном строим ладе,
Мечемся, как черти в аде…
Вместо слив – жуем морошку,
Вместо устриц – жрем картошку
За «Lole friti» – идет салака, (За жареную камбалу – идет салака)
За «Filet de boeuf» – собака!… (За говяжье филе – собака)
Утро… Изо всех дверей
Выпускают, как зверей
Вон из клеток, нас – мужей,
Каждый муж несет горшок, –
Каждый нос зажат в платок
(C'est qu'il pue le жизни сок!) (Т. к. воняет же он, этот жизни сок!)
Вылив сок (incominciamo), (Вылив сок, начинаем)
Вид приняв лакеев-хамов,
Печь топить, дрова рубить,
Воду ведрами носить.
Между тем уж встали – spol'ы (Между тем уж встали супруги)
И, субреток взявши позы,
Стройны, нежны, как мимозы,
Грязной шваброй пол метут,
Пыль стирают там и тут.
(C'est un rude travail, comme toute!) (В общем, это тяжкий труд!)
Вот Мамака в платье кратком [36],
Мася [37] – в настроеньи гадком,
Тетя Тоня [38] – grande coquette, (Тетя Тоня – большая кокетка)
Каждый день – nouvelle toillette, (Каждый день – новый туалет)
Алла с воплями влетает
И с восторгом заявляет,
Что роль горничной играет!…
Взвизгнула – и марш кругом!…
Весь проснулся сонный дом.
Итак, в сборе все.
«Эй, Тиска! Суп тащи, да там есть миска
И картошка в ней – почисть-ка!
А потом пойдешь на рынок,
Молока возьмешь у финнок…»
«Мама, как же без ботинок?!»
«Где ж ботинки?» – «А, вчера я
Как-то ножичком играя
Всю подошву сковырнула…»
Тут Мамака «лишь вздохнула» [39].
«Что сегодня продавать?
Иль у Биргерши [40] в долг взять
Хоть картошки фунтов пять?»
«Где татары провалились?!
У меня для них скопились
Две салфеточки, башмак,
Петин университетский знак…,
Да папанин старый фрак».
«Рыжь! В окошко посмотри-ка,
Нет ли князя, покричи-ка!»
Съев вчерашний суп, картошку,
Выпив «Мокко» на дорожку,
Разошлись все понемножку.

Об этом же отрезке совместно прожитой жизни через много лет, а именно в марте 1978 года, я напомнил Антонине Семеновне Тарсиной в стихах, написанных мною к ее 90-летию.

Моей любимой тетке Тоне в день её… летия
Давай-ка вспомним Петроград
полсотни с гаком лет назад!
Житье в разрухе и кошмаре
на нашем Съезжинском «базаре».
Там, от засора и утечки,
текли две мутненькие речки:
из ванной, обходя пригорки,
струились воды «Коридорки»
и, без малейшего урона,
вливались в озеро «Кухона»,
а по пути, сквозь щель и дырки, (пардон!)
фекал струился из «Сортирки»…
И всяк из нас зиме был рад –
ведь исчезал их аромат,
и мы ходили без калош,
коль речки замерзали сплошь.
Там проживала тьма народа
из Алексеевского рода:
с женой Оленин [41], Балашов [42]
был петь везде всегда готов,
он с юных лет был голосист
и на театре стал солист.
Гостеприимна и мила
мать Севастьянова жила;
она солиста ревновала,
тряпье татарам продавала,
что было делать – жизнь горька,
ведь не хватало всем пайка.
И, чтоб полна была картина,
жил Александр – шармер мужчина,
с женою Тарсиной – царицей
и с ее дочерью Милицей.
По вечерам, живя без злости,
ходили мы друг к другу в гости;
и начиналась всем морока,
коль доставали кофе «Мокко» –
тут званый вечер собирался,
народ, как лучше, одевался,
пекли для кофе «Манин пуп»
и собирался целый клуб.
Так шли семейные альянсы –
кто стих писал иль клал пасьянсы,
кто музицировал, кто пел,
гадал на картах, кто умел:
«Придет ли Степа ночевать
иль будет Марья горевать,
что тенор, впав в азарта транс,
ночь проиграет в преферанс».
А поздно, с воплем, в двери дома
влетала Алла, из Нардома,
крича – домой что не пойдет,
где муж ее нагайкой бьет [43]
и снова будет жить у мамы,
чтоб избежать семейной драмы.
Но рада всем она сказать –
горняшки будет роль играть!
Хоть это было все давно,
не прав ли я, что все равно,
забыв обиды прошлых дней
нам на душе опять теплей,
глядишь – вдруг сердце защемило,
ведь что прошло, то стало мило,
и своенравная слеза
вдруг набежала на глаза!
Иль я ошибся, Юбилярша,
Вам неприятен ход демарша?!
И то, что мохом поросло,
копать – плохое ремесло!
Ах, друг любимый юных дней,
люблю с годами Вас сильней
И, если б был не с «Половиной» [44]
я б Вам сказал: «Любовью львиной»!
Надеюсь я, черт побери,
что вновь приеду в Снегири
и привезу Вам свой сонет,
когда Вам будет за сто лет!
вернуться

35

Так прозвали постные булочки из белой муки на воде, всегда получавшиеся твердыми, которые пекла М. С. Севастьянова (Маня, как ее называли родные).

вернуться

36

Платье сшито из «пайка»:

Un аршин и 2 вершка.
Мудрено ль, что как у Тришки
На четверть видны штанишки!?
вернуться

37

Мася – Галина Владиславовна Оленина, жена Сережи Оленина.

Если встать ей с левой ножки
Иль умыться дать Сережке,
Или Петька расшалится (Галя была беременна)
День-деньской p'tite Мася злится.
вернуться

38

Тетя Тоня – Антонина Семеновна Тарсина, жена Александра Владимировича Алексеева.

вернуться

39

Вариант: Тису вздула.

вернуться

40

Мадам Биргер Елена Давидовна, знакомая еврейка, занимавшаяся коммерцией.

вернуться

41

Сергей Петрович Оленин с женой Галиной Владиславовной Олениной (урожденной Детле-Генкст).

вернуться

42

Степан Васильевич Балашов, мой отец.

вернуться

43

Василий Павлович Юдичев.

вернуться

44

С женой, Татьяной Александровной Кипарисовой.