Дело о дневнике загорающей, стр. 37

– Нет времени. Нам пора возвращаться. Лучше прийти немного пораньше.

Фотограф в студии их уже ждал.

– Вы бы могли спокойно сидеть в баре еще четыре минуты.

– Посидим здесь, – ответил Мейсон, – это чертовски важно – узнать, что на снимках. – Он бросил на стол вечернюю газету, заголовком вверх. – Мы считаем, что приведенные здесь номера могут совпасть с теми, на пленке.

– А что в них, собственно, ценного? – не понял фотограф. – Если они опубликованы, спишите их оттуда, и делу конец.

– Не совсем так, – возразил ему Мейсон, – нам нужен полный список. Как улика, он может оказаться решающим.

– Понимаю вас. О, время вышло, идемте смотреть.

Он провел гостей сквозь узенький зигзагообразный коридорчик, ведущий в лабораторию, и в нос им ударил едкий запах уксусной кислоты. В лаборатории горел только один красный фонарь.

– Красный свет используется при печатании. Увеличитель я уже настроил, но это после того, как пленка высохнет. Мы можем включить свет, идите ближе, бачок у меня закрыт.

Щелкнул выключатель, и под потолком загорелась большая лампа. Все затаив дыхание наблюдали, как фотограф поднял изготовленную из нержавеющей стали крышку бачка, залез в него рукой и извлек оттуда пленку.

– Проклятье! – хозяин лаборатории выругался.

– В чем дело? – забеспокоился Мейсон.

– Пленка засвечена.

– Что?!

– Все кадры до единого! Убедитесь сами. Негативы черны, как ваша шляпа.

В яростном бессилии Мейсон посмотрел на Дрейка:

– А твой дружок Найлз, оказывается, смыслит в фотографии меньше, чем я думал. Впрочем, нельзя его винить, он торопился, перезаряжал прямо на ходу, вот и забыл, наверное, как следует закрыть крышку…

– Подождите, подождите, – перебил Мейсона фотограф, – если бы крышка не была плотно закрыта и в камеру попал свет, то испортилась бы только часть пленки. А вся засвечивается только тогда, когда… Ничего не могу понять. Ровная черная полоска. Производственный брак, не иначе.

– Такое часто встречается?

– Мне такого дефекта не попадалось ни разу. Бывает, что когда посылаешь пленку на проявку, то ее возвращают с вежливой припиской, что небольшой брак имел место в процессе обработки или изготовления пленки, и компания, как правило, предлагает бесплатно заменить ее на новую.

– Не могу сказать, что вы меня обнадежили, – кисло усмехнулся Мейсон. – Подумать только, из всех пленок именно эта… Пол, теперь у нас ускользнула самая главная улика. Ушла из-под носа!.. – Он опять посмотрел на фотографа. – Вы должны извинить мою подозрительность, но поймите правильно – вы там случайно не закуривали, спичек не жгли?

– Мистер Мейсон, – возмутился тот, – я занимаюсь этим делом двадцать с лишним лет. Если склеить вместе все проявленные мною пленки, то до Луны хватит. В этой студии ошибок не бывает.

– Простите, я вспылил, – извинился Мейсон, – я просто не понимаю, как такое могло случиться.

– Да я и сам ничего не соображу. Наваждение какое-то…

– Может быть, дело в растворах? Не мог их кто-нибудь заменить или подлить чего-нибудь?

– Не думаю, мистер Мейсон. Но я проверю, прогоню через них пленку-другую. Надо бы вообще проверить каждый наведенный здесь раствор. Я этим займусь тотчас же, не хочу, чтоб меня винили.

– Искать виновного уже бесполезно, – сказал Мейсон, – после драки кулаками не машут. Нас надули, мы проиграли. Теперь я с удовольствием пропущу еще стаканчик.

Все трое удрученно покинули лабораторию.

Пока ждали лифт, Мейсон отдал новые указания:

– Вы с Деллой немедленно отправляйтесь ужинать, а я поеду к Арлен Дюваль. Настало время повидать клиента. Что бы она мне ни сообщила, хуже сегодня уже не будет.

– Возможно, она сообщит такое, что станет лучше, – бодрым тоном заметил Дрейк.

Голос Мейсона был сух и невыразителен.

– Что ж, вполне допускаю.

Глава 12

Мейсон сидел с одной стороны сетчатой перегородки в тюремной комнате для свиданий, а Арлен Дюваль – с другой.

– Я уверен, что полиция напичкала эту комнату микрофонами, так что следите за выражениями. Что вы им наговорили?

– Я рассказала все как есть.

– Давайте-ка пересядем поближе к краю, пятый стул отсюда.

Мейсон поднялся, перешел, а с другой стороны перегородки его маневр повторила Арлен Дюваль.

Это перемещение, однако, не ускользнуло от бдительного ока надзирательницы.

– Сидеть полагается здесь, – прогремела она, – вам не дозволяется вставать и менять положение.

– Но она встала и перешла.

– Ей тем более не дозволяется. Придется вернуться где сидели.

– Но послушайте, я – адвокат и имею право совещаться с клиентом. И сказанное между нами не подлежит подслушиванию или разглашению. Я не хочу, чтобы наш разговор кто-то контролировал.

– Что это вы имеете в виду – контролировал?

– Там под столом спрятан микрофон.

– С чего вы взяли?

– Я знаю. У меня с собой специальный детектор. А закон дает мне право беседовать с клиентом без посторонних ушей. Я требую соблюдения закона. Когда подслушивает полиция, беседа уже не может носить частный характер. А теперь я вас спрашиваю – готовы ли вы взять на себя ответственность и лишить адвоката законного права уединиться с клиентом?

– Но вы уже и так беседуете.

– Верно. Беседуем.

– Тогда вернитесь на место.

Мейсон покачал головой.

– Я сижу здесь, и мой клиент тоже будет сидеть здесь. Или же вы все-таки хотите взять на себя ответственность и применить к моему клиенту силу? Заставить ее уйти, прежде чем я успею хоть что-то сказать?

Надзирательница на мгновение задумалась, потом пожала плечами и, уже уходя, бросила:

– Делайте что хотите, но запомните – я свою обязанность выполнила, я предлагала ей вернуться на место.

Когда тюремная матрона отошла на достаточное расстояние, Мейсон сказал:

– А сейчас выкладывайте. Прямо и без утайки. Я обязан знать, с чем бороться.

– Я боюсь, мистер Мейсон. Боюсь, что безнадежно увязла.

– Что заставляет вас так думать?

– Это какая-то одна длинная цепь совпадений и случайностей, и все против меня. Это кошмар, мистер Мейсон.

– Прежде всего советую вам не терять головы и присутствия духа. Давайте по порядку.

– Я пошла туда, чтобы повидаться с мистером Баллардом.

– Повидаться с Баллардом? В такой час?

– Да.

– Что вас к нему повело?

– Я обнаружила в трейлере потайную съемную панель, а за ней тайник, полный денег.

– Вы их сосчитали?

– Да.

– Сколько насчитали?

– Двадцать шесть тысяч пятьсот двадцать пять долларов.

– Какого достоинства купюры?

– Разного.

– Тысячедолларовые?

– Одна.

– Пятисотенных сколько?

– Несколько штук.

– По сто долларов?

– О, сотенных целая пачка!

– Были и другие?

– Да, десятки и двадцатки.

– И вы хотите убедить меня, что не подозревали об их существовании?

– Клянусь, мистер Мейсон! Я и не думала!

– А что вы прятали в трейлере? Я заметил, что в «Идеал трэйд трейлер-центре» вы намеренно оставили внутри сумочку, чтобы потом туда вернуться и что-то проверить. Что вы там искали?

– Свой дневник.

– И где же он был?

– Там, где никто и не подумал бы его искать.

– Это где же?

– Я бы не хотела раскрывать место.

– А что так?

– Потому что он все еще там.

– Они найдут его.

– Не найдут.

– Где он лежит?

Последовал короткий вздох.

– Внутри есть встроенный шкаф, как раз над колесами, и если заглянуть в него, то видно, что пол в шкафу прогибается внутрь – там, где в него входят колеса. Но колес, разумеется, не видно, все чисто. Два бугорка на полке внутри шкафа.

– Хорошо, и что же?

– Отделка на полу деревянная, но я сразу же, как увидела, подумала – снизу-то там наверняка не дерево. Я подумала, что со стороны колес должна быть какая-то металлическая защита, ведь грязь же летит, да и дерево гниет со временем. – Мейсон не перебивал. – Знаете, что я сделала? Выкрутила шурупы, и что вы думаете – под деревом оказался лист металла, выгнутый по форме колеса. Зазора между ним и полом практически не было, но тонкая тетрадка в кожаном переплете уместилась, как там и была. Эта тетрадка и есть мой дневник.