Путь к Дюне, стр. 70

Еще полтора дня, и мы на Арракисе, подумал он.

Он откинулся на спинку, и кресло тотчас приняло форму его тела. Надо было повторить урок, глубокий урок, преподанный матерью, — повторить со всеми особыми ментатскими обертонами. Решение продолжить тренировку не было трудным. Складывалось такое впечатление, что какая-то сила внутри него сама без участия Пауля принимает решения. Он погрузился в требуемое для повторения состояние, чувствуя, как преподанный материал связывается с данными мозга.

Процесс запускался тремя глубокими вдохами. Сознание впало в парящее состояние… произошла фокусировка сознания… расширилась аорта… отключены механизмы рассеяния сознания… возможность фокусировать сознание по собственному усмотрению… обогащенная кровь устремилась в перегруженные участки головного мозга… пищу, безопасность или свободу не добывают инстинктом, но есть человекоподобные, стремящиеся стать животными… Харконнен зверь… Животное сознание не выходит за рамки данного момента и не понимает суть идеи о том, что его жертвы могут вымереть… животное уничтожает, но ничего не производит… Удовольствия животного не поднимаются выше уровня ощущений и никогда не становятся актами восприятия… истинному человеку необходима рамка отсчета, фоновая решетка, с помощью которой он воспринимает вселенную… цельность тела поддерживается током крови и нервными импульсами, направленными на глубоко осознанное удовлетворение клеточных потребностей… человеку необходим универсальный опыт, имеющий логический смысл, но логика соблазняет бодрствующее сознание… все вещи, клетки, существа непостоянны и текучи… и всякий стремится сохранить внутреннее постоянство функций…

Прочитанная лекция поворачивалась в сознании Пауля разными гранями, и, наконец в ее сердцевине выкристаллизовалась основополагающая, единственная, главная концепция — главное и единственное понимание.

Человеческое существо может оценивать внешние обстоятельства и ограниченность собственных сил с помощью ментального программирования, не рискуя плотью до тех пор, пока не будет выработан оптимальный способ действий. Человеческое существо может проделать это, сжав ускользающее время до такой степени, что весь процесс будет казаться мгновенным.

Синяя радужка на фоне синей склеры

— Мы приступили к исследованию вопроса об этом состоянии глаз, — сказал Гават. — Это состояние нельзя назвать вовсе незнакомым для Арракиса. Вы же помните изображения того типа, служащего Харконнену, — Питера Фриза.

— Ментата, — уточнил Лето.

— Можно присвоить ему и другой титул, — возразил Гават, пожав плечами. — Противоречие с другими мнениями заключается в том, что это состояние вызывается особой радиацией арракинскогосолнца. Главный аргумент в пользу такой точки зрения заключается в том, что излучение солнца Тресси вызывает желтое окрашивание глаз у пятого поколения живущих там людей.

— Питер Фриз — уроженец Арракина? — спросил Лето.

— Согласно самым лучшим нашим источникам — нет. — Гават отвернулся и принялся мерить шагами кабинет, ссутулив старческие плечи. Лицо казалось еще более изможденным и постаревшим от сосредоточенного размышления. — У одного из предпринимателей, которых мы выкурили отсюда, была любительская лаборатория. Там он разводил кенгуровых крыс в герметичных клетках, в которых имитировались различные экосистемы. Из записей в лабораторных журналах явствует, что крысы родились именно в этих замкнутых экологических системах, не принадлежат к арракинской породе, никогда не покидали систему и получали в качестве корма только пряность. Клетки не освещались арракинским солнцем, но у всех крыс были синие склеры. Отметим, что они получали исключительно одну только пряность.

— Но ведь другие специалисты тоже утверждали, что все дело в пряности, — сказал Лето.

— Но другие специалисты не представили протоколов последовательных опытов, в ходе которых из рациона животных исключали пряность, но они предпочитали погибнуть, нежели перейти на другие виды корма. — Он остановился и посмотрел на герцога. — Животные погибали от симптомов наркотической абстиненции. Герцог нервно облизнул губы.

— Это кажется невозможным. Я лично об этом никогда не слышал. Многие люди потребляют меланжу. Она является частью и нашей диеты, Туфир. Разумеется, мне приходилось и раньше слышать о симптомах отмены. Я сам обходился без пряности в течение… — Он покачал головой. — Ну, я… Черт побери, Туфир! Я знаю, что могу потреблять это зелье, но и бросить его самостоятельно.

— Можете ли, сир? — вкрадчиво осведомился Гават. — Но я…

— Пробовал ли кто-нибудь, кто в состоянии позволить себе регулярное потребление меланжи, испытать на себе синдром отмены? — спросил Гават. — Я не говорю о случайных потребителях, представителях среднего класса. Я говорю о сливках общества, об элите, которые могут позволить себе регулярное потребление и действительно поглощают большие количества пряности из-за ее гериатрических свойств. Я говорю о тех, кто принимает ее ежедневно в больших дозах, как приятное во всех отношениях лекарство.

— Но это было бы чудовищно, — сказал Лето.

— Это был бы не первый случай, когда медленнодействующий яд продавали бы под маской панацеи, дарующей якобы всеобщее благо, — сказал Гават. — Вспомните, сир, историю потребления сатуриала, семуты, вериты, табака…

Джессика и доктор Юэх: пряность

— Но есть и еще кое-что, — сказала она. — Туэк заслал агентов и сюда. Эти гвардейцы, стоящие за окнами, теперь его люди. Я просто чувствую, каким насилием пропитано это место.

— Вы уверены, что это действительно агенты?

— Не забывайте, Веллингтон, что я часто выступаю в роли секретаря герцога. Я многое знаю о его делах. — Она продолжила сквозь зубы: — Иногда я задаю себе вопрос: насколько большую роль сыграла моя принадлежность к Бене Гессерит в том, что он выбрал именно меня.

— Что вы имеете в виду?

— Секретарь, с которым тебя связывают узы любви, самый безопасный, не так ли?

— Стоит ли об этом думать, Джессика? — Она задумчиво качнула головой.

— Возможно, нет. — Она смотрела на расстилавшийся за окном ландшафт. — Но я все же чувствую опасность, и эта опасность исходит не от населения. В конце концов, люди скоро будут радостно ликовать по случаю освобождения от гнета Харконненов… во всяком случае, радоваться будет подавляющее большинство. Но Харконнены оставили тех, кто…

— Продолжайте же, продолжайте!

Она посмотрела в лицо Юэху, потом отвела взгляд.

— Я знаю, что ненависть герцога к Харконненам основана не на пустых домыслах. Старая вражда до сих пор не утихает. Харконнены не удовольствуются одним только прочным положением при дворе. Это новое герцогство — отнюдь не подачка, которую нам кинули, чтобы положить конец междоусобной вражде. — Она кивнула, подтверждая свои слова. — У меня было время подумать над этим. Они не успокоятся, пока не уничтожат герцога и его род.

— Это слишком богатая подачка, Джессика.

— И в ней спрятан яд. Подарок поднесен так, что мы были вынуждены его принять. Барон не может забыть, что Лето — кузен самого Императора, а он сам происходит из довольно захудалого рода. Он никогда не забудет, что прапрапрадед моего герцога добился изгнания Харконнена за трусость, проявленную при Коррине.

— Вы становитесь болезненно подозрительной, Джессика. Вы слишком много думали во время путешествия. Вам надо заняться вещами, которые больше соответствуют вашим склонностям и интересам.

— Вы изо всех сил хотите уберечь меня, старый друг, — сказала она, — но я не могу отвлечься от того, что постоянно маячит у меня перед глазами. — Она слабо улыбнулась. — Расскажите мне о торговле пряностью. Она действительно настолько прибыльна, как об этом говорят?

— Меланжа — самая дорогая пряность из всех, какие когда-либо были известны людям. Сейчас на свободном рынке десять граммов пряности стоят шестьсот двадцать тысяч кредитов.