История Востока. Том 1, стр. 151

Традиционное восточное общество и его потенции

Если традиционное восточное общество и его базовая основа – крестьянство – в принципе вполне соответствовали классическому восточному государству, если между обоими этими институтами было достаточно гармоничное взаимодействие, если государство уверенно доминировало и господствовало над обществом, а общество было заинтересовано именно в этом, то резонно ставить вопрос о том, каковы потенции эволюции восточных структур (именно в плане потенций эволюции общества). Государство, опирающееся на власть-собственность, имеющее немыслимо высокий статус, абсолютное могущество, высший авторитет, полную власть, – такое государство само по себе ни в какой эволюции не заинтересовано. От добра добра не ищут! Традиционное восточное государство в наивысшей степени консервативно и заинтересовано в устойчивой стабильности и в регенерации в случае кризиса. Тенденция его эволюции – от неполной устойчивости к полной, от недостаточной централизации к наивысшей из возможных, от критически ослабленного состояния (если таковое наступило) к полной силе. Собственно, в этой тенденции проявляется и та динамика исторического процесса с ее спирально-цикловым движением, о которой уже достаточно подробно шла речь. Но это государство. И хотя именно государство в традиционных восточных обществах определяет структуру в целом, теоретически можно поставить вопрос о потенциях социума.

Только что на примере вопроса о крестьянских восстаниях уже было сказано о том, что традиционный восточный социум не только соответствовал восточному государству, но и был заинтересован в сохранении статус-кво. Если бы дело обстояло иначе, общество в лице определенных влиятельных его слоев вполне могло бы – скажем, в те же моменты массовых народных движений, крестьянских восстаний – избавиться от ненавистной ему опеки всесильного государства и создать нечто новое. Впрочем, иногда нечто подобное действительно проявляло себя – вспомним о сектантских движениях карматов или даосов, создававших свои государства. Но не следует путать видимость с реальностью, выдавать желаемое за действительное. Да, карматы или даосы подчас создавали новые государственные образования, в рамках которых государство принимало религиозно-сектантскую форму и несколько внешне видоизменялось. Но менялась ли при этом его суть? Становилось ли оно более демократичным? Не претендующим на абсолютное повиновение подданных и власть над ними? Открывающим принципиально новые просторы для эволюции?

Нет и еще раз нет. Все эти государства, да и вообще все теократические структуры (а речь идет в данном случае именно о них), наиболее заметной из которых в позднем средневековье можно считать тибетское государство далай-ламы, сохранившее свой традиционный облик и после включения его в цинскую империю, принципиально отличались от остальных разве что тем, что чиновниками в них были священники, а функции политической администрации выполняла религиозная организация. Во всем же остальном это не только были типичные восточные государства с их претензией на абсолютную власть, но и в некотором смысле государства в квадрате, ибо верхи в рамках этих государств претендовали не только на светскую, но еще и на духовную абсолютную власть над низами. И даже если роль палки, функции аппарата насилия, выполняло при этом духовное давление, суть ситуации от этого не менялась. Общество в рамках такого рода теократического государства могло быть только еще более приниженным, невежественным и отставшим в своем развитии, чем в обычном восточном государстве.

Вернемся к исходному тезису: традиционный восточный социум полностью соответствовал своему государству и, более того, был заинтересован в сохранении этого соответствия, в дальнейшем пребывании под давлением со стороны государства. Любое ослабление давления, связанное с ослаблением государства, вело к критическим явлениям и вызывало нарушения, которые болезненно сказывались на социуме. Неудивительно поэтому, что социум в форме народных массовых движений обычно выступал за ликвидацию нарушений и возвращение к желанной норме, что он был в не меньшей мере, нежели государство, заинтересован в сохранении устойчивой консервативной стабильности. Но если так, то как обстоит дело с потенциями средневекового восточного социума? Вопрос можно поставить и еще конкретнее: как выглядели и в чем проявлялись эти потенции – если они все же были – на средневековом Востоке, особенно накануне или в условиях уже начавшейся колонизации?

И хотя более детально об этой проблеме пойдет речь в следующем томе, уместно сделать сейчас несколько замечаний общего характера. О крестьянстве как важнейшем базовом элементе традиционного восточного общества уже шла речь. И хотя крестьянство социально не безлико, а в его среде всегда была пусть небольшая, но влиятельная прослойка людей богатых и связанных с рынком, с частной собственностью, в целом интересы крестьян вполне очевидны: существующий статус-кво при условии сохранения нормы в принципе удовлетворителен для всех; нарушение же его чревато непредсказуемыми последствиями и в силу этого для всех нежелательно – и для массы, и для верхнего богатого слоя. Менее всего теряют от катаклизмов, кризисов и нарушений нормы низшие слои крестьянства, бедные и обездоленные. В немалой степени именно поэтому они активнее других слоев примыкают к массовым движениям протеста и интуитивно стремятся к каким-то переменам. Но на уровне осознанных желаний эти латентные стремления, как говорилось, не идут далее эгалитарных лозунгов, не имеющих практических шансов на реализацию. Как о том наиболее убедительно свидетельствуют не раз побеждавшие крестьянские движения в периоды кризисов в китайской империи, эгалитаризм после победы восстания проявляется лишь в равном праве каждого пахаря на свое поле. Такого рода эгалитаризм вполне вписывается в существующую и даже желанную для государства норму. Поэтому мы вправе говорить, что крестьянство в целом, в лице всех его слоев (масса, богатое меньшинство собственников и радикально настроенные бедняки), не демонстрирует, да и не имеет необходимых потенций для изменения структуры. Да оно и не желает перемен, опасается их.

Но сводится ли общество и его потенции только к крестьянству? Вполне очевидно, что нет. И это особенно характерно для средневекового восточного общества, знакомого с большими городами, развитым ремеслом и торговлей. Как же обстоит дело с городами и городским населением? Социально это пестрый слой лиц различных занятий и очень разного статуса, от правящих верхов (значительная часть, большинство их живет в городах) до деклассированных изгоев (понятие «деклассированные» в контексте данной работы не очень-то уместно, но смысл его соответствует тому, о чем идет речь). Помимо ремесленников и торговцев в городах живут чиновники и жрецы, военные, множество обслуги, включая рабов, немалое количество учащихся и грамотеев, лица так называемых свободных профессий – гадатели, актеры, врачеватели и т. д., вплоть до нищих и проституток. Чем все они довольны или недовольны, к чему стремятся, каковы их потенции, социальная сила?

Следует сразу же заметить, что традиционный восточный город в целом точно так же строго ориентирован на стабильное существование и сохранение статус-кво, как и все общество, как и государство в целом. Каждый из перечисленных слоев как-то приспособлен к существованию в рамках занятой им социальной ниши. Это не значит, что никто не стремится к лучшему и не поменял бы свое место при случае на более престижное и выгодное. Но, если не считать кастовых ограничений в Индии, обычно никому это и не возбраняется. Дерзай, если можешь и хочешь. Социальная мобильность на традиционном Востоке, кроме кастовой Индии, весьма заметна, ее не сравнишь с сословной замкнутостью в феодальной Европе. Вчерашний раб нередко становится всесильным эмиром, бедняк – высокопоставленным чиновником-интеллектуалом в системе правящей китайской бюрократии и т. д. Но это касается только взаимозаменяемости в пределах, если можно так выразиться, личного состава того или иного социального слоя. Сам же слой от такого рода перемен в индивидуальных судьбах своего статуса не изменяет и остается в пределах той ниши, которую традиционно занимает. Поэтому индивидуальные потенции человека реализуются сравнительно беспрепятственно (это в меньшей степени касается кастовой Индии, но и там не совсем все двери закрыты для способных и настойчивых). А вот что касается социальных и социально-экономических, то с ними сложнее.