У Великой реки, стр. 64

Кажется, я в городе Великореченске становлюсь живой легендой. Так мне подумалось, когда я перехватил взгляды собравшихся в дежурке урядников, после того, как Степан Битюгов отпустил меня из кабинета. Живых вампиров сюда давно не притаскивали. Теперь он сидел в «колдовской» камере, с кандалами везде, где можно, и ожидал, когда за ним приедут из Твери, из Контрразведки. Хоть и вампир, а он по их части оказался.

Когда мы вчетвером сидели в кабинете Степана… я не оговорился, именно вчетвером, Маша тоже присутствовала, как вполне полноправный член команды, Степан минут пять ничего не говорил, только головой качал. Я даже беспокоиться за него начал, мало ли что могло со становым приставом случиться?

– Ну вы дали стране угля… Мелкого и до… много, в общем. – сказал он в конце концов. – Старого вампира в упакованном виде. Двойной премии захотелось?

– А что? Похвальное желание. – заявил Васька с небрежным видом, хоть до того момента, как я вытащил из сарая замотанную в покрывало и перевязанную цепями вампирскую тушу, понятия не имел, что я задумал.

– Похвальное, похвальное… – пробормотал Степан, выписывая два векселя, один на Ваську, а второй на меня.

Двести рублей золотом каждому. Что-то хорошо отбились у меня за последнюю неделю те сто пятьдесят, что на штраф для нашей колдуньи ушли.

– Ты мне вот что скажи, Сашка… – произнес Степан, постукивая карандашом по столу. – По правилам я должен сразу сообщать о пленном в Тверскую контрразведку. Раз упомянули вирацкую «Камеру знаний», то дело должно попасть к ним. Да и я чувствую, что за этим много что стоит. Если узнают, что мы сами пытаемся дело раскрутить – нас по головке не погладят, а скорее даже по этой головке дубиной постучат, чтобы мозги на место вернулись.

– Да я знаю. – согласился я. – Но не думаю, что кто-то будет проверять, лично мне при захвате умрун проболтался, или на первом допросе? А там, глядишь, что полезное и узнаем. Слишком много вампиров в этой истории, уже локтями толкаются, и Вирац этот, к демонам его, все время выныривает. И самое главное – не могу понять, почему Вирац?

– В смысле? – переспросил пристав.

– Там народу всего ничего. – начал я объяснять. – Никакой силы за ними. Если Тверь прознает, что захолустное баронство против нее интриги плетет, то никто и разбираться не будет. Захватят за неделю, барона в подвале его же замка запрут, а на его место военного коменданта. И пару батальонов «сипаев», чтобы никто не вякал. Непонятно мне это все. А ведь барон Морн сибаритством, к девкам повадливостью и вообще прогрессирующим гедонизмом знаменит. Неужели ему на все свои радости наплевать?

– Я примерно так же думаю. – согласился со мной Василий. – Странно это все. Может, пообщаемся с ним?

Степан запыхтел как чайник на плите. Уставился в потолок в глубокой задумчивости. Затем махнул рукой решительно:

– Хорошо. Один раз допросим. Не больше. Мне мои нашивки пока еще дороги.

С этими словами он встал, решительно оправил свою кожанку, и пошел вперед, большими шагами, такими, что мы еле за ним поспевали, бухая каблуками по деревянным половицам. Прошли дверь, еще одну, за которой пост был, вошли в коридор, по правую сторону которого расположились четыре решетки – двери в камеры. Две из них пустовали, в одной спали беспробудным сном и храпели вперегонки двое приезжих, взятых за банальную драку в кабаке, которые до сих пор еще не протрезвели. По крайней мере, из той камеры так несло перегаром, что даже в коридоре закусить хотелось. Последняя решетка была чаще, прутья толще. На них наварены некие рунические символы, над дверью в камеру тоже заклятия написаны, равно как и по раме, и по стенам самой камеры. В ней держали колдунов или существ магических. Оставшаяся в кабинете Степана Маша тоже здесь оказалась после ареста.

Вампир сидел на лавке у дальней стены, прикованный к ней толстой цепью за стальной пояс. Руки у него скованы не были – ему ампутировали кисти, и теперь на их месте виднелись белые бинты, прикрывающие обрубки. Это не от садизма, скорее даже наоборот. Руки ему сожгла святая вода, а это безвозвратно. Теперь же они у него смогут регенерироваться, и через какое-то время он снова будет с руками. А вот лицо таким и останется, будто изъеденным кислотой. Тут уж ничего не поделаешь. В общем, никого и не заботит, если честно.

На ногах кандалы тоже имелись, притянутые цепью к поясу. На волю случая ничего не оставили. Мою маску с него сняли, и вместо нее надели нечто вроде стального намордника на нижнюю часть лица, не дающего пустить в ход зубы.

Одну из глазниц вампира тоже изуродовало, хоть сам глаз и уцелел. Второй выглядел нормально и был расслаблено полуприкрыт. Кровосос изображал, что наш визит ему безразличен.

– Привет. – сказал я, остановившись у самой решетки.

– Привет. – ответил вампир. – Премию получил?

– Получил, а как же. – кивнул я. – Двойную за живого.

– Повезло. – усмехнулся вампир.

– Повезло. – согласился я. – Поговорим?

– О чем?

– Ну, например, о том, что вам в нашем городишке понадобилось? Городок у нас торговый, мирный, а вы тут убийство задумали. Нехорошо. Мрак же некроманту все рассказал, мы знаем, что ты ему поручил. Мы тебя уже казнить можем, других доказательств не надо. Но тебя еще тверская Контрразведка себе хочет. А кто тебе поручил послать Мрака девушку убить? – спросил я.

– Как кто? – удивился тот. – Ашмаи поручил.

– Кто такой Ашмаи?

– Лич. Ашмаи – это лич. Это такой сильный лич, что даже если он поручил бы мне прыгнуть в огонь и там спеть гимн Астраханского княжества, я бы это сделал, и никогда не спрашивал, зачем.

– Обо всех сильных личах кто-то и что-то знает. Никто не слышал о личе Ашмаи. Зато слышали о демоне Ашмаи, насылающем на людей глупость, обращающуюся против них же. Кто такой Ашмаи? Как его настоящее имя?

– Кто открывает своим инструментам свои настоящие имена, если в этом нет необходимости? – вопросом на вопрос ответил умрун.

– Тогда ты открой мне свое настоящее имя.

– Зачем оно тебе?

– Затем, что это ты сидишь у нас в клетке, а не мы у тебя. Затем, что я могу у тебя это спросить, а ты у меня не можешь. Мне повторить вопрос?