Такая разная любовь, стр. 3
Между прочим, жители Помпеи поклонялись всевозможным богам, но среди них главенствуют боги, покровительствующие любви! Во время раскопок было найдено столько серебряных и бронзовых статуэток, изображающих богиню любви Венеру и бога сладострастия Приапа, что трудно предположить что-либо иное!
Честно признаюсь, Помпея меня поразила в самое сердце. Я собственными глазами увидел улочки, очищенные от восьмиметрового слоя пепла. Каменные колодцы со следами врезавшихся в стенки веревок. Лавки, где лежали товары с указанными на них ценами. Полуразвалившиеся стены с сохранившимися на них надписями. На одной из них я прочитал: „Salve Lucrum“ – „Привет, Прибыль“, на другой: „Cave canem“ – „Берегись собаки“. Попадались и другие надписи, зачастую любовного содержания. Знаешь, краски на них были так свежи, будто их сделали вчера. Да! Легко поверить, что этот солнечный город был наполнен жизнью, радостью, любовью! Он мирно соседствовал с исполином вулканом, курившимся в синеющей дымке тумана. И все это великолепие погибло в одночасье под грудами камней, лавы и пепла.
Что же касается Везувия, то старикан, натворивший столько бед, не произвел на меня такого уж грандиозного впечатления. Сегодня он мирно спит в своем величии. Я пришлю тебе несколько рисунков из этой поездки, как только причешу.
Может, и ты вышлешь парочку своих набросков? Интересно, как далеко вы с Аллой Генриховной продвинулись?
И еще! Ириш! У меня потрясающая новость, вот только не знаю, как ты к ней отнесешься. Родители Эрика пригласили меня встретить Рождество и Новый год с ними в Швейцарских Альпах! Кто бы мог предположить, что появится такая уникальная возможность! У них там на одном из склонов собственный дом. Но я пока не дал ответа. Нет смысла скрывать, что мне бы очень хотелось побывать в Швейцарии и погонять по склонам, ты же знаешь мое увлечение горными лыжами. Но тут есть одно „но“… Я обещал тебе, что проведу Новый год в Москве, с тобой. А я не привык нарушать свои обещания. Теперь все зависит от тебя. Как ты решишь, так и будет.
…Перечитал и ужаснулся: сумбурное какое-то письмо получилось, но надеюсь, ты все правильно поймешь. Целую, жду писем. Илья».
Ира взглянула на фотографию, на эту Саби новыми глазами. «И почему ты так ему улыбаешься? – спросила она безмолвное изображение и внезапно сообразила: – А ведь она тоже поедет в эти Альпы! Родители Эрика – это ведь и ее родители. Так… Когда Илья писал об этой Сабрине? И главное – что?»
Ира дернула дверцу секретера, пересмотрела все письма Ильи.
Как же она проворонила… А… вот и об этой Саби: «…Смешная девчонка, чем-то напомнила мне тебя. (Этого еще не хватало!) Увидела твою фотографию на моем столе, – читала Ира, проглатывая слова, – спросила: „Кто это? Твоя сестра?“ Я ответил: „Нет, это моя девушка!“ А она рассмеялась и сказала, что я ее разыгрываю, что ты слишком молода, чтобы быть чьей-нибудь девушкой… Тут, прямо скажу, я почувствовал себя не в своей тарелке…»
Ира уставилась в окно невидящим взглядом. Почему это не в своей тарелке?
– Ирочка, иди мой руки, скоро папа придет с дежурства, будем ужинать. – Мама заглянула в комнату: – Ты что, расстроена? Из-за письма?
Ира смахнула ладонью слезу:
– Илья написал, что не сможет приехать на Новый год, – сказала она, убирая фотографию в конверт. И только сейчас обратила внимание, что на нем нет привычных марок и печатей.
– Да… ну… что ж… в общем-то… в этом ничего страшного нет… я испугалась, что у него какие-то неприятности, что-то ужасное произошло… – Растерянная мама пыталась выразиться потактичнее, боясь окончательно расстроить Иру. Она присела рядом, сложила руки на коленях. – Он будет отмечать праздник с родителями в Италии? – осторожно уточнила она.
– Нет. Он едет в Швейцарию с друзьями, – ответила Ира. – Мам, ну как так можно?! – сорвалась она на крик. – А еще говорят, что для любви не существует ни времени, ни расстояний!
– Тихо, тихо! – Мама прижала ее к себе, стала гладить по спине. – Успокойся! Я понимаю, тебе обидно, но слезы здесь не помогут.
– Что же мне делать? – спросила сквозь рыдания Ира.
– Ну, во-первых, перестать плакать. Во-вторых, сказать себе: Илья сделал свой выбор, и я должна его принять, нравится мне это или нет. А любовь, Ирочка, – последовал вздох, и Ира уловила легкое пожатие плечами, – любовь – она ведь бывает разная. Если ты представляешь ее себе как волшебную сказку, ты всегда будешь немножко разочарована.
4
Утром Ира проснулась от звонка, тихой возни и переговоров в коридоре.
– К тебе Анюта пришла, – сообщила мама излишне бодро. – Раздевается.
Ира повернула будильник, взглянула на стрелки. Полдвенадцатого! Нормальное время, если учесть, что заснула она не раньше двух часов ночи.
– Ты заболела? – уточнила Аня, встревоженная видом Ирины в постели.
– Просто ленюсь. – Ира отбросила спутанные длинные волосы за плечи. В последнее время они ее стали раздражать, и она все чаще подумывала о короткой стрижке.
– Нет, что-то не так. – Аня подозрительно прищурила глаза.
Обмануть Малышеву, подругу детства, было практически невозможно. Ира и не пыталась.
– Илья письмо прислал. – Она потянулась к тумбочке, подала Ане конверт: – На, прочти.
– Доверяешь?
– Выбора нет. Ты же все равно не отстанешь, пока все не выяснишь. А я пока умоюсь и приведу себя в божеский вид.
– А это возможно?
– В жизни нет ничего невозможного. Если очень захотеть, можно в космос полететь.
– Ну-ну.
Ира поднялась, натянула халат, влезла в тапочки и пошла в ванную. Зеркало подсказало ей, почему Аня так упорно сомневалась. Да! Ну и вид!
– Красиво зубы заговаривает! – констатировала Аня, прочитав послание Ильи от корки до корки. – Сессия у него на носу, извини за молчание, а на Везувий нашел время съездить, и во-о-ще…
– Ну, это ты зря. – Ира стянула волосы в хвост заколкой. – Я бы тоже нашла время на такую поездку.
– Я – зря?! – прямо-таки взвилась Анька. – Блаженная ты, Ирка, какая-то! А ты спросила себя: откуда у этой Саби такая душевная чуткость выискалась, что она вся обрыдалась ему в рубашку?
– Полночи спрашивала, – призналась Ира. – И решила, что, если он так откровенно пишет об этом, значит, она ничего для него не значит.
– А ты значишь? Если он… Ой, прости! – Аня бросилась к Ире и умоляюще заглянула ей в глаза. – Дурочка я, Ир! Ну, дурочка и есть!
– Чего там… – Ира махнула рукой, в которой был конверт. – Я – блаженная, ты – дурочка, прямо парочка убогих подружек, по которым богадельня плачет. Но знаешь, Малышева, ты в целом права, – расстроенно призналась она. – Что-то у нас с Ильей изменилось, и я никак не могу понять: что? Вчера перечитала его письма, кажется, все как прежде: «Ириш, целую, жду ответа», и все равно что-то не так.
– Ну, дела… – Пухленькие губы скептически поджались. Аня задумчиво помолчала, но, видно, эта волнующая тема не давала ей покоя. – Ир, а вы с Ильей о чувствах когда-нибудь говорили?
– Было пару раз – абстрактно.
– Как это абстрактно?
– Ну, когда об искусстве речь заходила. О Родене, к примеру, – пояснила Ира, заметив недоумение на Анином круглом личике. – В него была влюблена талантливая молодая скульпторша Камилла Клодель. Она посвятила ему более десяти лет жизни, вдохновляла его, помогала во всем. С ней Роден создал свои лучшие работы, добился славы, но так и не смог понять, какой щедрый подарок сделала ему судьба. Он боготворил только искусство.
– А что было потом? – проявила живейший интерес к рассказу Аня.
– Потом они расстались, он женился на другой женщине, от которой у него был сын и перед которой у него были обязательства, а Камилла сошла с ума и много-много лет провела в сумасшедшем доме. – Ира печально улыбнулась. – Представляешь, Роден уже умер, а она разговаривала с ним, как с живым. До последнего своего вздоха то упрекала, то умоляла вернуться к ней.