Огни Парижа, стр. 4
Mademoiselle Антиньи всегда читала письма от своей племянницы Линетте. Как жалела теперь девушка, что не всегда слушала их достаточно внимательно!
Впрочем, письма всегда были очень короткие и в них даже не упоминалось о Париже.
«У меня все хорошо, я довольна!», «Я часто думаю о вас, дорогая тетушка», «Как жаль, что уже нет ни моей сестры Аделаиды, ни моего маленького братца Захари».
Линетта знала, что отец Мари-Эрнестины, Жюль Антиньи, был плотником. Кроме Мари-Эрнестины, в семье было еще двое детей.
Когда дети были еще маленькими, плотник сбежал от семьи в Париж с какой-то местной девицей. Отправившись на его поиски, жена оставила детей у теток, одна из которых жила в Мезьерсюр-Бренн, а другая служила гувернанткой в замке по соседству.
В Париже она нашла себе работу и прислала за старшей дочерью. Один из тех, у кого она служила, маркиз де Галифе, позже платил за обучение Мари-Эрнестины в монастырском пансионе.
Когда mademoiselle рассказывала Линетте все эти подробности, ей казалось, что она знает все об этой семье, но теперь девушка с грустью осознавала, что этих сведений было очень и очень недостаточно, чтобы составить впечатление о Мари-Эрнестине.
Еще до отъезда из Англии Линетта подсчитала, что Мари-Эрнестине двадцать девять лет. Стало быть, она последний раз виделась с теткой восемнадцать лет назад.
«Откуда же ей знать что-нибудь о ней?» – размышляла Линетта, стоя со своими вещами на ступенях дома № 11 на авеню Фридлянд.
Линетта позвонила в дверь и лишь тогда сообразила, что ей следовало бы обратиться в нижний полуподвальный этаж, где находились помещения для прислуги.
Девушка испугалась, что хозяйка дома рассердится, узнав, что ее прислуга принимает посетителей, которые имеют нахальство являться к парадному подъезду. Но было уже поздно. Линетта услышала шаги и звук отодвигаемого засова, и дверь распахнулась.
На пороге стоял лакей, но он был без ливреи и пудреного парика. Поверх белой рубашки на нем был пестрый, причудливого рисунка жилет с золочеными пуговицами.
– Мне нужно видеть мадемуазель Антиньи, – робко сказала Линетта.
Лакей с удивлением взглянул на ее багаж.
– Она не говорила, что ожидает гостей.
– Она не знала, что я приезжаю, – ответила девушка, – но у меня письмо для нее от тетки.
– Мадемуазель д'Антиньи еще не просыпалась. Я думаю, вам лучше войти и подождать, – сказал он как-то неуверенно.
Что за странный дом, где спят допоздна, подумала Линетта. К тому же странно, что слуга назвал Мари-Эрнестину «мадемуазель д'Антиньи». Только аристократические фамилии имеют приставку «де», так что здесь, вероятно, какая-нибудь ошибка.
Линетта нерешительно вошла в вестибюль. Стены его были увешаны гобеленами, на полу стояли экзотические растения в огромных фарфоровых вазах, с потолка свешивалась хрустальная люстра, а на красного дерева дверях висели тяжелые портьеры из синего бархата.
Слуга провел девушку в небольшую гостиную, отделанную в восточном стиле. На низеньких столиках, инкрустированных серебром и перламутром, Линетта заметила золотые сигаретницы и разнообразные мундштуки.
О мундштуках она знала из книг, но никогда раньше их не видела.
В гостиной стоял сильный табачный запах, и Линетта поняла, что здесь обычно курят.
– Если вы будете любезны подождать, – обратился к ней лакей, – я узнаю у горничной, когда мадемуазель может проснуться. Надеюсь только, что я не получу выговор за то, что пустил вас.
– Я тоже надеюсь, – пролепетала Линетта.
Было что-то невероятное в том, что с ней обходились как с гостьей хозяйки дома, а не с приятельницей одной из служанок.
У девушки мелькнула мысль, что за годы, проработанные в этом доме, Мари-Эрнестина могла занять в нем привилегированное положение, но она тут же напомнила себе, что Мари-Эрнестина не так давно проживает по этому адресу.
Пока слуга отсутствовал, Линетта решила осмотреться. Комната, в которой она находилась, была не похожа ни на одну из тех, что она когда-либо видела в жизни.
Над камином висела большая картина с изображением какой-то, как показалось Линетте, богини. Женщина рубенсовского сложения была обнажена до пояса, а нижнюю часть ее тела прикрывала голубая ткань.
Женщина была очаровательна: с нежно-розовой кожей, трогательным взглядом огромных глаз и полураскрытыми алыми губами.
Приглядевшись, Линетта заметила на раме пластинку с надписью: «Поль Бодри. Кающаяся Магдалина».
Линетта видела множество репродукций знаменитых произведений живописи, дважды была с мадемуазель Антиньи в Национальной галерее в Лондоне, и она сразу поняла, что картину писал мастер. «Кто же он такой, этот Поль Бодри?» – думала она. Ей не приходилось слышать о нем раньше. Вероятно, он не принадлежит к числу великих живописцев, решила девушка, но, вне всяких сомнений, он превосходно владеет кистью, а его натурщица просто прелестна.
Дверь за спиной Линетты раскрылась.
– Мадам просит вас наверх, – объявил слуга. – Она примет вас.
У Линетты дрогнуло сердце.
Что ж, по крайней мере, ее не прогнали прямо с порога. Значит, Мари-Эрнестина все-таки здесь. Но кто такая мадам? Ее хозяйка?
– Благодарю вас, – ответила она, стараясь не волноваться, и последовала за слугой вверх по лестнице, заметив по дороге, что теперь он был уже в ливрее.
Поднявшись на второй этаж, мужчина открыл дверь.
– К вам молодая особа, мадам, – церемонно доложил он.
Линетта вошла. Спальня походила на изящную бонбоньерку, обтянутую бирюзовым атласом, а кровать под огромным балдахином из голубого шелка напоминала трон среди облаков.
Роскошный ковер из шкуры белого медведя, вазы с цветами, экзотический запах пачулей и амбры – все это так ошеломило Линетту, что на какое-то мгновение она потеряла дар речи.
На кровати под покрывалом из венецианских кружев лежала женщина с золотистыми волосами, белоснежной кожей и прелестных очертаний алым ртом.
Женщина показалась Линетте знакомой, и внезапно ее осенило: перед ней была ожившая «Кающаяся Магдалина» с картины из гостиной внизу.
Глава вторая
Прелестное создание село в постели, утопая в волнах шелка и кружев.
– Кто вы? – раздался мелодичный голос. Линетта подошла ближе.
– Я Линетта Фалейз. У меня письмо от мадемуазель Антиньи к ее племяннице, Мари-Эрнестине.
– От тети Терезы? – радостно воскликнула женщина. – Как поживает моя тетушка?
Линетта в изумлении широко раскрыла глаза. Неужели эта богиня с мелодичным голосом и восхитительной молочно-белой кожей и есть Мари-Эрнестина?
Она достала письмо из сумочки и, приблизившись к роскошному в кружевах ложу, подала его женщине.
– Мне очень жаль, – начала она неуверенно, – но ваша тетушка… она… умерла.
– Умерла? – воскликнула Мари-Эрнестина и, перекрестившись, прошептала: – Упокой, Господи, ее душу. Да покоится она в мире.
Этот жест почему-то сразу успокоил Линетту.
Все ее опасения исчезли. Она впервые обратила внимание на цепочку с золотым крестиком, висевшую на шее у Мари-Эрнестины. Спускаясь на ее прекрасную грудь, он являл собой причудливый контраст с экзотической роскошью спальни.
Мари-Эрнестина вскрыла конверт и достала письмо.
– Мне пришлось написать его за вашу тетушку, – объяснила Линетта, – но она подписала его.
– Не могу поверить, что ее больше нет! – горестно воскликнула Мари-Эрнестина. – Вся моя родня давно умерла, она одна еще оставалась в живых. Последние годы она единственная звала меня моим настоящим именем.
Женщина замолчала и взглянула на Линетту.
– В Париже я известна как Бланш. Так меня прозвали девочки в монастыре за мою белую кожу, и никто уже больше не называет меня Мари-Эрнестина. – Она вздохнула и стала читать письмо.
Линетта, смиренно ожидая своей участи, присела на стул. На столике возле кровати она заметила статуэтку Христа из слоновой кости, и эта статуэтка, как и нательный крестик Бланш, произвела на Линетту какое-то успокаивающее, ободряющее воздействие, хотя девушка по-прежнему никак не могла признать в этой прекрасной женщине с головой вакханки племянницу mademoiselle.