Огни Парижа, стр. 26

Но даже от одной мысли о маркизе сердце девушки забилось, как птица в клетке.

«Но ведь он поймет, – говорила она себе с напускной уверенностью, – он не может не понять!»

Около выхода из церкви Линетта увидела доску с объявлениями и подошла к ней ближе. Кто знает, может, она найдет там что-нибудь для себя?

Так… расписание служб по будням и воскресеньям… Кружки… Л это что за записка?

«Требуется преподавательница французского и английского к детям от четырех до восьми лет из английских семей».

Линетта перечла объявление несколько раз. Это был ответ на ее молитву.

Глава седьмая

Маркиз приехал на авеню Фридлянд в половине двенадцатого. Когда лакей распахнул перед ним дверь, он увидел в холле множество сундучков и чемоданов, которые, как он знал, принадлежали Линетте.

– M'mselle просит вас подождать в курительной, милорд, – сказал лакей и провел его в гостиную, в которой Линетту так поразил вид мундштуков.

Через несколько минут появилась Линетта.

Услышав ее шаги, маркиз повернулся к ней… Но его улыбка сразу же погасла, как только он увидел свою возлюбленную.

И дело было не только в ее костюме. Об этом говорило Дарльстону и выражение ее лица.

– Что случилось? Почему ты так одета? – недоуменно спросил он.

Линетта медленно подошла к нему, и он понял, что девушка затрудняется ответить.

– Что-то тебя расстроило. Но что? – допытывался мужчина.

– Я должна сказать тебе, – начала она очень тихо, – что я нашла работу и поэтому не смогу поехать с тобой, как мы собирались.

– Работу? Какую работу? – резко осведомился он.

– Нескольким английским семьям в Париже нужна учительница для их детей. Я говорила со священником в посольской церкви, и… я им подхожу.

Она говорила невнятно, не глядя маркизу в глаза. Ее темные ресницы подчеркивали неестественную бледность ее лица.

– Что случилось, дорогая моя? Зачем ты это делаешь? Когда мы простились вчера вечером, ты была уверена, что мы будем счастливы.

– Я… я изменила свое решение, – глухо сказала Линетта. – Я не могу объяснить тебе, по какой причине. Ты должен только верить мне, когда я говорю тебе, что я… не могу сделать то, что мы хотели.

Что-то в ее голосе Дало ему понять, что она ужасно страдает.

– Если кто-то огорчил тебя, скажи мне, – взмолился Дарльстон. – Ты же знаешь, я буду беречь тебя и защищать от всего, что только может тебе повредить.

– Нет, – сказала Линетта, – нет, этого ты не можешь!

Ее голос приобрел неожиданную твердость. Судорожно стискивая пальцы, она сказала:

– Мне так стыдно… меня так угнетает, что ты столько потратил денег на мои наряды. Они все уложены. Вещи стоят в холле. Ты, наверное, смог бы продать их или… подарить… кому-нибудь еще.

– Они были подарены тебе, Линетта.

– Мне они не пригодятся. Прости, мне пора. Маркиз протянул руки, чтобы обнять ее, но она отпрянула.

– Прошу тебя, умоляю, не прикасайся ко мне, – с отчаянием произнесла она. – Я люблю тебя… я всегда буду любить тебя! Но я знаю, что я поступаю правильно, а то, что мы собирались сделать, было… дурно!

– Если бы ты только сказала мне, что так огорчило тебя, – с грустью промолвил маркиз. – Тогда, что бы это ни было, оно уже не будет казаться тебе таким страшным, потому что ты разделишь со мной все свои тревоги и опасения.

– О… как бы я этого хотела! – вздохнула Линетта, и маркиз увидел, что глаза ее полны слез. – Но, право же, не о чем говорить… мне ничего не остается сказать, кроме… прощай!

Голос ее оборвался. Повернувшись, Линетта стремительно вышла. Маркиз смотрел ей вслед растерянно, не зная, что предпринять.

Ему не верилось, что Линетта действительно оставила его, но ее поведение говорило об обратном.

Несколько минут назад перед ним была не та светившаяся счастьем девушка, которая вчера со словами любви отвечала его поцелую.

В сегодняшней незнакомке, несмотря на ее слезы, чувствовалась решительность и твердость, и маркиз понимал, что заставить девушку отказаться от ее намерения будет трудно.

Но отказываться от нее он не собирался.

Маленькая и темная комната, в которой предстояло жить Линетте, выходила на задний двор. Когда девушка спросила священника где бы она могла остановиться, объяснив ему, что совсем не знает Париж, он посоветовал ей пансион, в котором жили несколько работающих в посольстве женщин.

– Его содержит некая миссис Мэтью, – сказал он. – У нее наверняка найдется свободная комната. Во всяком случае, скажите, что прислал вас к ней я.

Миссис Мэтью, седая шотландка, оказалась такой внушительной особой, что Линетта почувствовала себя перед ней провинившейся школьницей.

– Я не могу обещать продержать вас у себя больше двух недель, мисс Фалейз, – сурово сказала она, – по пока у вас хоть будет крыша над головой.

– Благодарю вас! – произнесла с признательностью Линетта.

– Я прошу всех своих постояльцев не опаздывать к столу и не принимать у себя в комнатах гостей.

Она проговорила последние слова так, словно Линетта уже сейчас пожелала пригласить кого-нибудь в свою комнатку, где и одной-то тесно.

– Разумеется, – ответила Линетта.

– И все должны быть дома к десяти часам, исключая только какие-то особые обстоятельства, – добавила хозяйка.

Когда миссис Мэтью вышла, Линетта сняла шляпку, села на кровать и закрыла лицо руками.

Ей было мучительно вспоминать недоуменное лицо маркиза, когда она сказала, что вынуждена оставить его. Сердце девушки ныло оттого, что она добровольно устранила маркиза из своей жизни и теперь больше никогда его не увидит.

«Я люблю его! Я люблю его!» – повторяла она про себя.

Но после того, что она увидела в комнате Бланш, она не могла оставаться с ним из боязни услышать в свой адрес слова, которыми мистер Бишоффсхайм называл Бланш во время ночного скандала.

«Я люблю его! – говорила себе Линетта. – Но наша любовь не могла бы сохраниться, уцелеть в таких обстоятельствах».

Девушка долго сидела на кровати, не шелохнувшись. Она не плакала; у нее уже не было на то сил.

Вдруг кто-то резко постучал в дверь. Линетта подняла голову.

– Вас желает видеть джентльмен внизу, мисс, – сказал по-английски женский голос, – и миссис Мэтью говорит, чтобы он не задерживался, потому что завтрак будет готов через десять минут.

Линетта догадалась, кто ожидал ее внизу, и ее первым побуждением было сказать, что она никого не принимает.

Но маркиз не успокоится и станет настаивать на встрече, так что уж лучше ей самой сказать ему, чтобы он ушел, чем передавать через прислугу.

Линетта встала и, даже не взглянув на себя в зеркало, не поправив волосы, медленно спустилась по лестнице.

Маркиз стоял посреди комнаты. Он казался особенно высоким и широкоплечим на фоне потрепанных бежевых портьер и дешевой неудобной мебели с протершейся обивкой.

Линетта закрыла за собой дверь, и глаза их встретились.

Дарльстон подошел к девушке и, взяв ее руку, поднес к губам.

– Почему ты не рассказала мне, что случилось, дорогая? – спросил он.

Линетта судорожно вздохнула и отвернулась.

– Я понимаю, как это могло тебя расстроить, – сказал он. – Я, глупец, оставил тебя в этом доме и позволил общаться с такими людьми!..

– Нет, это не твоя вина, – сказала Линетта, собравшись с духом. Каждое слово стоило ей больших усилий. – Я одна виновата. Я знала, чувствовала с самого начала, что все это… нехорошо, но эта жизнь в первый момент показалась мне такой блестящей, такой увлекательной… только теперь я поняла, что все это лишь иллюзия.

Линетта перевела дыхание и продолжила:

– Их жизнь как театр, который выглядит по вечерам роскошным, а когда гаснут огни, оказывается грязным, убогим и неприглядным. Это такая же иллюзия, как и вся парижская роскошь, которую видишь в Булонском лесу и на Бульварах. За всем этим стоят нищета, убожество и умирающие от голода дети.