Фата-Моргана 7 (Фантастические рассказы и повести), стр. 3

Фред смотрел куда-то далеко перед собой.

— Ты должен понять, о чем идет речь. Я называю их «ложными друзьями». Когда в школе мы учили французский, учитель говорил, что некоторые французские слова похожи на английские, но означают совсем другое. Он говорил, что такие слова называются fanx amis. Ложные друзья. Псевдо-булавки, псевдо-плечики. Кто их поедает? Трудно сказать. Может, псевдо-пылесосы?

Его партнер застонал и хлопнул себя по коленям.

— Фред, — сказал он, — ради Бога… Знаешь, в чем твоя ошибка? Ты слишком оторван от жизни. Забрось свои французские книжки про жуков. Выйди на улицу, проветрись. Пообщайся с людьми. Знаешь что? Когда в следующий раз Норма — это имя той подруги с велосипедом — приедет сюда, ты сядешь на красный гоночный велосипед и поедешь с ней в парк. Я не буду возражать. Думаю, она тоже не будет. А если и будет, то не особенно.

Но Фред отказался.

— Я никогда больше не притронусь к этому велосипеду. Я его боюсь.

Услышав это, Оскар поднял своего партнера и поволок его к гоночному велосипеду.

— Это единственный способ преодолеть страх!

Фред, с бледным лицом, залез на велосипед, но уже через секунду лежал на полу, стеная.

— Он меня сбросил! — вопил Фред. — Он хотел меня убить! Смотри — кровь!

Оскар сказал, что это он сам свалился от страха. Кровь? Сломанная спица поцарапала щеку. И он снова хотел заставить Фреда сесть в седло.

Но с Фредом случилась истерика. Он кричал, что никто теперь не может чувствовать себя в безопасности, что надо предупредить человечество. Оскару пришлось потратить немало времени, чтобы успокоить его, отвезти домой и уложить в постель.

Конечно, Оскар не стал рассказывать об этом мистеру Уотни. Он просто сказал, что его партнеру опротивели велосипеды.

— Я никогда не стараюсь переделать мир, — сказал Оскар. — Я принимаю его таким, какой он есть.

Мистер Уотни сказал, что у него точно такая философия. Потом он спросил, как идут дела в магазине.

— Ну… не так уж и плохо. Вы знаете, я женился. Жену зовут Норма, и она без ума от велосипедов. Так что дела идут неплохо. Работы, конечно, прибавилось, зато я могу все делать по-своему.

Мистер Уотни кивнул и оглядел магазин.

— Я смотрю, дамские велосипеды выпускают до сих пор, хотя многие женщины ездят в брюках. Зачем они нужны?

— Не знаю, — ответил Оскар. — Мне все равно. Вы никогда не думали, что велосипеды похожи на людей? Я имею в виду, что из всех машин в мире только велосипеды бывают мужскими и дамскими.

Мистер Уотни хохотнул, сказал: «Точно» и добавил, что никогда не задумывался над этим. Тут Оскар спросил: может, мистер Уотни хочет что-нибудь купить?

— Да, я хотел посмотреть, что у вас есть. Скоро у моего сына день рождения.

Оскар одобрительно кивнул.

— Вот отличная вещь, — сказал он, — нигде такой не найдете. Фирменная штучка. Сочетает в себе лучшие черты французского гоночного велосипеда и стандартной американской модели. Мы делаем его здесь. Трех размеров — детский, средний и взрослый. Красота, правда?

Мистер Уотни осмотрел велосипед и сказал, что это именно то, что ему нужно.

— Кстати, — спросил он, — а где тот красный французский велосипед, который раньше стоял у вас?

Оскар нахмурился, но затем его лицо разгладилось.

— А, тот старый французский велосипед! Он у меня вроде производителя, как на конном заводе.

И они оба расхохотались. Затем Оскар рассказал еще пару забавных историй, мистер Уотни купил велосипед, они выпили по этому поводу пару бутылок пива. Они снова смеялись, потом сказали: надо же, какой ужас, бедный Фред, как же это случилось, что его нашли в собственном шкафу с толстой проволокой от плечиков, которая плотно обвивала его шею.

(Перевод с англ. С.Коноплева)

Гордон Диксон

СТАЛЬНОЙ БРАТ

— …Человек, рожденный женою, кратковремен и пресыщен печалями, как цветок; он выходит и опадает, убегает, как тень, и не останавливается… [1]

Голос капеллана, нараспев читающего слова заупокойной службы у временного аналоя, установленного прямо внутри прозрачной стены под куполом места посадки, был пронзителен и отчетлив в разреженном воздухе. Через двойные поверхности купола и пластмассового покрытия похоронной ракеты, одетый в черную форму личный состав мог видеть тело погибшего Теда Вашкевица, удобно лежащего на спине под углом 45 градусов, покоящегося в смерти, совершенно воскового от бальзамирования и неподвижного. Глаза его были закрыты, резкие тяжелые черты лица все еще хранили выражение беспечности, как будто смерть была незначительным происшествием, от которого было можно легко избавиться; военная звезда была единственным ярким пятном на черной форме.

— Аминь.

Ответом был глубокий гул голосов людей, похожий на звук органа. В первом ряду кадетов с трудом двигались губы кадета Томаса Джордана, его голос механически присоединялся к их хору. Это был момент его триумфа, но, несмотря на это, вернулся старый, старый страх, давнее чувство одиночества, потери и ужаса от собственной неполноценности.

Он стоял в напряженном внимании, глядя прямо перед собой, стараясь погрузиться в единодушие своих товарищей, заглушить голос капеллана и воспоминания, которые он будил, о враждебном рейде на беззащитный город, о доме, о погибших родителях. Он вспомнил заупокойную службу над руинами города. Его подобрало правительственное агентство — его, десятилетнего мальчика, — и заботилось о нем, учило его до нынешнего дня, но не могло дать ему того, чем владели остальные вокруг пего по естественному праву мужества тех, кто воспитывался в безопасности.

С того дня он был одинок и мучился от страха. Не тронутый бомбой или миной, он был покалечен в душе. Он сам видел врага и с криком бежал от этой космической банды. И что после этого могло вернуть Томасу Джордану его душу?

Но он стоял, полный внимания, как и положено часовому, он был солдатом, и это был его дом.

Голос капеллана прервался. Он закрыл молитвенник на аналое. Его место занял капитан тренировочного корабля.

— В соответствии с обычаями Пограничных сил, — твердо заявил он, — я предаю ныне останки коменданта первого класса Теодора Вашкевица покою во времени и космосе.

Он нажал на кнопку в аналое. За куполом из хвоста похоронной ракеты расцвело белое пламя, нагревая на некоторое время каменный астероид до белизны. На мгновение ракета зависла, извергая пламя. Она поднималась, сначала медленно, потом быстро, рисуя огненную дорожку до тех пор, пока очень немногие люди могли разглядеть ее, и исчезла в неожиданно бесшумном взрыве ослепительного света.

Первые ряды вокруг Джордана расслабились. Не каким-то физическим движением, но с видимым ослаблением нервного напряжения они перешли к более прозаическому завершению церемонии. Расслабление дошло даже до капитана, поскольку он повернулся с ослабленной выправкой и сказал, обращаясь к рядам кадетов:

— Кадет Томас Джордан. Вперед и в центр.

Команда ударила Джордана ледяной дрожью. Пока шла заупокойная служба, среди своих товарищей он имел защиту анонимности. Теперь голос капитана был ножом, который отрезал его, окончательно и безвозвратно, от единственной защиты, которую он знал, оставил его нагим и уязвимым. Его охватило бесчувствие отчаяния. Рефлексы взяли вверх, он двигался, как робот. Один шаг вперед, гладя прямо перед собой, к концу ряда молчаливых людей, налево, три шага вперед. Остановился. Салют.

— Докладывает кадет Томас Джордан, сэр.

— Кадет Томас Джордан, сим назначаю вас комендантом этого пограничного поста. Вы будете управлять им, пока вас не освободят. Ни при каких условиях вы не вступите в контакт с врагами и не позволите никакому существу или кораблю пройти через ваш сектор пространства с наружной стороны.