Город твоих снов, стр. 18

Гуляя по Набережной до позднего часа, они, наконец, решили, что поедут в Китеж, как только Стас купит билеты на электричку. Катерина жила в этом уютном подмосковном городке, однако, насколько помнит Сандра, ее старый дом, похожий на усадьбу, был что-то вроде дачи. И лишь удача и хорошая погода могла бы им помочь застать Катерину дома.

Этот вечер для семьи Мироновых был на редкость беспокойным. Марина Васильевна уже подумывала над тем, не отказаться ли ей от своевольной воспитанницы. Но Сандра даже не мыслила, что может принести родственникам такие неудобства. Где-то в первом часу ночи она и Стас заснули на берегу безмятежной реки, укрывшись его курткой от комаров. Недалеко от них какие-то, по всей видимости, тоже влюбленные городские лунатики разожгли костер, а дальше и гитара, и песни, звезды, звезды...

Конечно, Даша знала, где и с кем ее сестра, но сказать об этом матери было равносильно предательству. Дело в том, что Марина Васильевна содрогалась даже от одного упоминания о Стасе. Он казался ей демоном-искусителем, который очаровывает таких юных и непорочных девушек, как ее дочь и племянница. Вскоре Даша хорошенько подумала и, чтобы не усугубить положение, все-таки открыла тайну того, куда запропастилась сестра. Даша даже позволила себе высказать мнение, которое окончательно расстроило мать.

– По-моему, – сказала Даша за ужином, когда вдруг мать с отцом погрузились в такую тяжкую задумчивость, что ей их стало немного жаль, – Сандра не такая уж глупышка. Тем более, она тысячу раз оставалась одна, когда дядя Миша уходил черт знает куда на заработки. И сейчас она вполне может отвечать за свои дела...

Петр Александрович и Марина Васильевна старались не перебивать дочь и, изредка переглядываясь, с какой-то туповатой родительской иронией посмеивались над своим дитем.

– К тому же, – заключила наконец Даша, – Сандра сейчас не одна, а с человеком, которого, если что, знает Костик. И еще. Мне кажется, ничего страшного, если Санька не придет сегодня ночевать.

– Боже! Петр, ты своим ушам веришь?! – как хлопушка, взорвалась мать. – И это в пятнадцать-шестнадцать лет?!

Отец, допив свой вечерний чай с травами, пожелал совсем не лезть в эти абсурдные дебри подростковой психологии. Поэтому он, на радость дочери, промолчал и отправился дочитывать очередной, кажется, пятидесятый, детективчик своей библиотеки. Марина Васильевна последовала было примеру мужа, но, просто обезумев от эмоций, схватила телефонную трубку, чтобы хотя бы подруге высказать свои безнадежные проблемы.

Марина Васильевна, в силу своей материнской предвзятости, не понимала и половины того, что было просто и ясно ее дочери, а тем более дикой и своенравной племяннице. Именно предвзятость и какое-то общее мнение послужили тому, что Марина Васильевна всего на свете боялась. Без чьих-либо сплетен и выдуманных страхов, она, быть может, боялась бы меньше. Но разве это нормально для такой общительной и якобы умудренной опытом мамы? Конечно, нет. И Марина Васильевна всегда старалась быть на гребне самых жутких новостей города, дабы знать, есть ли в этом риск для ее ближних. Поэтому как-то так получалось, что она избегала все полезные и бесполезные риски.

Даша волновалась не меньше матери. В то же время ей было удивительно и странно, что сестра так уверена в себе, в Стасе. Для нее самой такой поступок был бы, пожалуй, непростительно дерзким.

Петр Александрович, уставший до трех часов ночи слушать одни и те же сетования беспокойной жены, наконец, разозлился.

– Ну что я могу поделать?! – нервно говорил он. – Здесь уже порода сказывается. Вспомни, сколько раз пропадал твой брат? И ничего – на утро как ни в чем не бывало!

– Петя, – жалобно отвечала Марина Васильевна, – она же девочка...

– О, моя дорогая, ты совсем не знаешь, что такие девочки живучие, как кошки на раскаленных крышах, – пробубнил он в подушку, и Марина Васильевна, глубоко вздохнув, вскоре заснула.

Странно, но они, действительно, не могли ни словами, ни своими переживаниями влиять на судьбу Сандры. Здесь и в самом деле, как сказал Петр Александрович, порода семейства Светиковых играла свою тайную роль.

Какие сны снились им, спящим на рыхлом, впитавшем ночную прохладу песке? Так внезапно они ушли в мир снов, будто это огромная птица пролетела над их головами. И потом, когда оба перестали ощущать этот мир, эта птица унесла их сердца, вцепившись в них своими хрустальными когтями. На самом деле, так иногда засыпают художники, поэты, музыканты. В эти часы, когда усталость воображения превращается в сон, из другой области мироздания, из-за тонкого лучистого горизонта, тяжело взмахивая крыльями, летит та безымянная птица, которую так хочется назвать своей любовью.

Сандра очнулась, и взгляд тут же взметнулся на светлеющее небо. Небо робко встречало рассвет. Но это мгновение не было пугливым, оно длилось, кажется, очень давно. Сандра взглянула на красивое и немного бледное лицо Стаса, все еще спящего и не знающего об утренних сумерках, которые никогда еще так для нее не проходили.

ГЛАВА 16. МИФ О ВРЕДНОЙ ДЕВЧОНКЕ

Сандра осторожно позвонила в дверь Мироновых, и у нее было такое ощущение, будто она нажимала не на звонок, а на кнопку ядерного устройства. Она подсчитала, сколько времени ее не видели родственники – пятнадцать часов, – и застыла от невообразимого смущения, которое впервые за много лет так внезапно ее настигло. Дверь открыла Марина Васильевна, и Сандра, посмотрев в ее сонное, жалобно-обиженное лицо, не смогла промолвить ни слова.

– Доброе утро, Сандра, – как можно строже сказала тетя. – Заходи же! Я обязана и счастлива лицезреть тебя живой и здоровой.

Сандра переступила порог, но неожиданно, почувствовав весь идиотизм своего положения, она решила все окончательно испортить. И если не испортить, то хотя бы защитить себя от возможных нападок, которые взрослые применяют, чтобы показать свое преимущество перед детской неразумностью.

– Марина Васильевна, – сухо обратилась она к тете тут же, у порога, – я не хочу жить у вас, не хочу обременять вас излишней заботой. Миха не учел одного, когда отдал меня... Он не подумал о том, что я никогда не стану ручной.

– А кем же ты станешь, девочка? – изумленно спросила Марина Васильевна, и удивление вскоре сменилось какой-то материнской лаской. – Ну, не стой же у порога! Давай, снимай обувь.

– Вы, кажется, меня не поняли, – хотела пояснить она.

– Само собой, – сразу же ответила тетя. – Кто вас в таком возрасте поймет?

– А где Даша? Я хочу с ней попрощаться, – спокойно настаивала Сандра на своем желании уйти.

– Саня, – снова жалостливо заговорила Марина Васильевна, – твой отец не простит мне этого. Ну сама подумай, как ты будешь жить одна. А ведь скоро учиться, как-то устраиваться. У тебя только два пути...

– И ни один из них не сделает меня счастливой, – добавила племянница, догадавшись, о чем речь. – К отцу я не вернусь... И породистые собачки иногда забывают своих хозяев, а что говорить о дворняжках, которые получают больше пинков. Папа много раз меня бросал, и теперь я буду одна... Навсегда.

– Ах, дорогая, нельзя так, – попыталась тетя обнять ее.

У Сандры дрожал голос, и в этот момент она напоминала жертву кораблекрушения.

– Не смейте меня жалеть, – грубо ответила она. – Вы всегда говорите «так нельзя, так нельзя», а когда начинаете учить, как надо, то все равно говорите «нельзя».

Она была бледна и так горячо отстаивала какие-то ярко вспыхивающие в сознании мысли, что, казалось, до безумия был один шаг. И она сделала бы этот шаг, если б не страх. Откуда он? Ведь Сандра так мало боялась. Но страх, как странный, тяжелый туман все больше выползал наружу, то трудными, почти стеклянными слезами, то злой усмешкой, то волчьим взглядом. Они по-прежнему стояли у порога. Сандра прислонилась к закрытой двери и, казалось, ей уже все равно, остаться или уйти. Марина Васильевна, худенькая, с широко расставленными, глазами туда-сюда ходила по залу. Размахивая руками, она пыталась наставить свою племянницу на путь истинный.