Час убийства, стр. 32
Ему снова вспомнилась мать и ее печальный вид всякий раз, когда она наблюдала закат солнца. Знала ли она, что планета гибнет? Понимала ли еще тогда, что все прекрасное на Земле недолговечно?
Или попросту боялась возвращаться в дом, где ее ждет отец, обладавший вспыльчивым нравом и громадными кулаками?
Мужчине эти мысли не нравились. Ему не хотелось больше играть в эту игру. Он рывком вытащил аквариум из фургона. Выбросил из него в лес прутики и траву. Затем влил внутрь полбутылки нашатырного спирта и стал мыть аквариум голыми руками. Резко пахнущая жидкость жгла кожу,
Потом эти помои просочатся в какой-нибудь водный поток, уничтожат водоросли, бактерии и красивых рыбок. Он ведь не лучше других. Что бы он ни делал, все равно оставался мужчиной, который водил машину, купил холодильники, кажется, как-то поцеловал девушку, истратившую баночку аэрозоля на свои волосы. Потому что мужчины делают именно это. Убивают. Губят. Бьют жен, оскорбляют детей, деформируют планету в соответствии со своими извращёнными представлениями.
Из глаз мужчины струились слезы, потекло из носа, и пришлось тяжело дышать ртом. Резкий запах аммиака, подумал мужчина. Но он понимал, что дело не в этом. Ему снова вспомнилось бледное, унылое лицо матери.
Он и брат должны были входить вместе с матерью. Они могли войти в дверь первыми, определить настроение отца и, если что, принять наказание по-мужски. Но они не входили. Когда отец возвращался, они убегали в лес, где жили, как языческие боги, на салате из лаконоса, дикой малине и орехах.
Они бежали на природу, ища убежища, и старались не думать о том, что происходит в единственной крохотной лачуге в лесу. Иногда им это удавалось.
Мужчина завернул вентиль шланга. Фургон был вымыт, аквариум чист, все следы уничтожены; через сорок восемь часов его предприятие завершилось.
Он вновь ощутил усталость. Зверскую, которую людям, не совершавшим убийств, не представить. Но дело сделано. Теперь все осталось позади.
Чемоданчик с набором для убийств он взял с собой и сунул его под матрац перед тем, как улечься в постель. Голова его коснулась подушки. Он думал о том, что совершил. Высокие каблуки, белокурые волосы, голубые глаза зеленое платье, связанные руки, темные волосы, карие глаза, длинные ноги, царапающиеся ногти, блестящие белые зубы.
Мужчина закрыл глаза. Так сладко он не спал уже несколько лет.
Глава 18
Куинси проснулся от телефонного звонка. Повинуясь инстинкту, порожденному множеством других звонков в другие ночи, машинально потянулся к ночному столику. Затем прозвучал второй звонок, резкий, настойчивый, и Куинси вспомнил, что он в спальном корпусе Академии ФБР и телефон стоит на письменном столе посреди комнаты.
Он пошел к столу быстро, бесшумно, но соблюдать тишину не было необходимости. Сонная Рейни уже села в постели. Ее длинные каштановые волосы беспорядочно рассыпались вдоль бледного лица, привлекая внимание к выступающим скулам и длинной шее. Она была очень красива, пробуждаясь поутру. Красивой она бывала и в конце долгого дня. При виде ее у Куинси уже много лет изо дня в день захватывало дыхание.
Он поглядел на нее и, как часто случалось в последнее время, ощутил острую боль в груди. Отвернулся, прижав телефонную трубку плечом к уху.
– Пирс Куинси.
Потом через несколько секунд:
– Ты уверена? Нет, Кимберли, я не о том… Ну что ж если так хочешь. Кимберли… – Снова глубокий вздох. В виска застучало. – Ты взрослая, Кимберли, и я считаюсь с этим.
Последняя фраза не возымела желаемого действия. Позврослевшая дочь вчера сердилась на него, а сегодня, видимо вовсе разозлилась. Она швырнула трубку. Куинси положил свою гораздо аккуратнее, стараясь не замечать, как дрожат его руки. Уже шесть лет он пытался наладить отношения с шальной дочерью. Но пока особых успехов не добился.
Поначалу Куинси думал, что Кимберли просто нужно время. После произошедшей в их семье трагедии она, естественно, затаила безудержный гнев. Он был агентом ФБР, опытным профессионалом и не сделал ничего, чтобы спасти Бетти и Аманду. Если Кимберли его ненавидела, винить ее он не мог. Куинси уже давно сам ненавидел себя.
Однако теперь, когда прошли годы и острая боль утраты и горечь оплошности начали утихать, он задавался вопросом, нет ли тут скрытых причин. Они с дочерью пережили мучительное испытание. Объединили силы, чтобы перехитрить психопата, выслеживающего их поодиночке. Такого рода испытания меняют людей. Меняют их отношения.
И создают ассоциации. Может, Кимберли уже не способна видеть в нем отца. Отец в тревожное время должен быть оплотом, защитой. В глазах Кимберли он не был ни тем, ни другим. Возможно, его присутствие постоянно напоминало, что насилие зачастую таится рядом. Что настоящие чудовища не прячутся во мраке. Они бывают весьма привлекательными, полноценными членами общества, но если наметили тебя в жертву, даже умный, сильный, профессионально подготовленный отец ничего не может поделать.
Куинси до сих пор поражало, как легко подвести тех, кого любишь.
– Звонила Кимберли? – спросила Рейни у него за спиной. – Что ей нужно?
– Она сегодня утром уезжает из академии. Уговорила одного из советников предоставить ей отпуск в связи с эмоциональным потрясением.
– Кимберли? – изумилась Рейни. – Кимберли скорее пойдет босиком по огне, чем попросит пару обуви, а тем более огнетушитель. Не может быть.
Куинси ждал, правда, совсем недолго. Рейни всегда отличалась необычайной сообразительностью. И все поняла через несколько секунд.
– Кимберли хочет работать над этим делом! – воскликнула она и, запрокинув голову, рассмеялась. – Чего и следовала ожидать. Я говорила тебе, что этот полицейский из Джорджии – искуситель.
– Если об этом узнает Уотсон, – озабоченным тоном сказал Куинси, – ее карьере придет конец.
– Если Уотсон узнает, он просто разозлится, что не сам спас вторую девушку. – Рейни поднялась с кровати. – Ну, что намерен делать?
– Работать, – решительно ответил Куинси. – Мне нужно имя жертвы.
– Слушаюсь, сэр!
– И может быть, – задумчиво произнес он, – стоит нанести визит эксперту-лингвисту доктору Эннунцио.
Рейни удивленно взглянула на него.
– Что такое. Пирс Куинси, ты начинаешь верить в Экокиллера?
– Не знаю. Но полагаю, что моя дочь глубоко вовлечена в это дело. Так что, Рейни, давай работать. И притом быстро.
В машине по пути к Ричмонду Кимберли и Мак почти не разговаривали. Она узнала, что в пути он настраивает приемник на народную музыку. И объяснила, что без утренней чашки кофе толку от нее мало.
Они ехали в его машине; взятая напрокат «тойота-камри» выглядела лучше ее старой «мазды». Мак положил в багажник рюкзак с припасами. Кимберли добавила туристские ботинки и вещмешок со скудным набором одежды.
Утром Кимберли забрала свой пистолет, вернула пластиковый «пугач» игрушку и наручники, подписала несколько бланков, сдала карточку-идентификатор, и формальности на этом завершились. Она официально находилась в отпуске. Впервые с девятилетнего возраста Кимберли не особенно стремилась стать федеральным агентом.
Ее удивляло, что она не чувствует беспокойства, вины. Столько лет жизни по прихоти внезапно брошены псу под хвост. Ведь она никогда ничего не делала по прихоти, в ее жизни никогда не было и намека на это.
И все-таки никаких гнетущих ощущений она не испытавала. Ни одышки, которая указывала бы на приближающийся приступ тревоги, ни напряжения мышц, ни пульсирующей головной боли. Напротив, впервые за много недель Кимберли чувствовала себя так беспечно. Пожалуй, из-за тумана и от недосыпа даже чуточку легкомысленно.
Что это означало, Кимберли не хотела знать.
До Ричмонда они доехали быстро. Мак дал ей распечатку сообщения, пришедшего по электронной почте, и она свернула к зданию Геологической службы США, расположенному в ведомственном парке севернее города. Там Кимберли увидела не то, что ожидала: ведомственный парк раскинулся посреди беспорядочно растущего пригорода. Они миновали местный колледж, жилой микрорайон, школу, тротуары, окаймленные деревьями, просторные темно-зеленые сады, усеянные бело-розовыми цветами мирта.