Отряд обреченных, стр. 36

И стеклянная женщина чувствовала себя ущербной по сравнению со мной?

Спустя две минуты судно закрылось и заскользило по озеру за Веслом. Я тем временем решила проверить пищевой синтезатор. Если он не работает, мы, конечно, не откажемся от путешествия — я могла с помощью «станнера» настрелять дичи или насобирать орехов и ягод — но тогда мы будем двигаться медленнее, и не исключено, что зимние холода атакуют нас. Кроме того, я предпочитала не есть местную флору и фауну. Да, все растения и животные выглядели как на Земле, но это еще не означало, что они не ядовиты. Даже будь они точными аналогами земных, это не гарантировало бы безопасности. Что, если приготовишь на ужин кролика, а потом обнаружится, что он бешеный?

Поскольку синтезатор работал от солнечных батарей, я поставила его на солнце и загрузила в бункер траву, которую нарвала на склоне утеса. Жернова тут же зажужжали, перемалывая растения в пюре: добрый знак. Не было никакой возможности догадаться, сколько времени понадобится машине, чтобы сделать свое дело: разложить траву на аминокислоты и собрать их в съедобные шарики; может, пять минут, может, несколько часов. Так или иначе, день только разгорался, под защитой утеса было тепло и мирно. Я четыре дня носила одежду, не снимая, и теперь с удовольствием оголила верхнюю часть туловища… может, просто чтобы почувствовать на коже тепло осеннего солнца.

На протяжении нескольких минут мы были наедине — я и планета.

ОДНА

Никогда прежде я не оставалась одна… по крайней мере, так, как сейчас. Частенько я оказывалась одним из двух единственных разумных созданий на планете — вторым был, конечно, Ярун. Однако высадка на планету — это совсем другое: тогда передо мной стояла определенная цель, имелся длинный перечень исследований, которые требовалось выполнить, и космонавты на корабле слушали, как мы переговариваемся. Даже маленькой девочкой я практически не бывала одна: потенциального разведчика начинали нагружать знаниями с трех лет, плюс еще работа по хозяйству. Время от времени наша семья брала отпуск; время от времени я увиливала от занятий и пряталась в «потайных местах», о которых родителям было известно со времен их собственного детства. Но куда бы я ни пошла, меня сопровождала мысль о том, что вернуться все равно придется. Нельзя освободиться от обязанностей, просто убегая от них. В результате груз на плечах лишь возрастает.

Теперь я свободна… пусть далее это произошло насильственно. Что изменится, если я останусь на этом побережье навсегда? Джелка меня не ждет. Может, он даже не обрадуется, увидев меня: подумаешь, какая-то девчонка, которая пыталась обратить на себя внимание, таскаясь за ним в Академии.

Вот Уллис будет счастлива встретиться со мной, это точно — мы жили в одной комнате и неплохо ладили. Тем не менее я помнила, как однажды вечером она жаловалась после нескольких часов занятий: «Кому нужна зоология, Фестина? Каталогизировать животных так же бессмысленно, как собирать коллекции. Меня интересует лишь одна система классификации: то, что может убить, и то, что не может убить». Даже если Уллис встретит меня с распростертыми объятиями, у нее наверняка мелькнет мысль: «Зоолог… Ну почему не человек, обладающий полезными навыками?»

Зачем навязываться им? Может, лучше просто лежать на солнце. Со мной Весло, я могу давать ей уроки английского…

«И что потом, Фестина? Помогать Веслу очищать от деревьев поля, чтобы доказать, что вы обе „цивилизованные“? Просто от скуки развлекаться с ней в постели? Терпеть такое времяпрепровождение, пока сможешь, а потом лечь рядом с ее предками? Это будет просто еще один и отнюдь не самый лучший способ умереть: иссохнуть под воздействием радиации, которая кормит стеклянных людей».

— Я разведчик, — вслух сказала я. Это не прозвучало напыщенно — просто слова, сказанные под ропот набегающих на берег волн и шелест ветвей под ветром. Я дотронулась до своей щеки и повторила: — Я — разведчик.

Рассматривать это как долг было глупо; но вот как открытую возможность…

Какая-то не лишенная сентиментальности потребность подталкивала меня обратиться с речью к Яруну — чтобы извиниться или пообещать. Однако все, что приходило на ум, казалось слишком банальным, чтобы стоило произносить это вслух.

Солнце продолжало приятно нагревать кожу. Я проводила взглядом чайку, взлетевшую с вершины утеса и воспарившую в безоблачное небо.

ТОПОР ВЕСЛА

Десять минут спустя к берегу причалило судно Весла. Она вышла оттуда и с отрепетированной небрежностью качнула серебристым топором, висящим на плече. Он выглядел очень тяжелым, но не металлическим — то ли пластик, то ли керамика. Из чего бы он ни был сделан, я готова была поспорить на свои любимые яйца, что его лезвие достаточно остро, чтобы его можно было использовать для бритья; культура, способная сделать женщину стеклянной, несомненно, в состоянии создать нечто, имеющее острый как бритва край.

— Во время нашего путешествия, — заявила Весло, — мы время от времени будем очищать местность от деревьев. Тогда мы сможем сообщить разведчикам, что путешествовали как цивилизованные люди.

— Позволь мне высказать одно предположение, — сказала я. — Обучая тебя нашему языку, Джелка не объяснил значения слова «экология».

ВЕСЛО ПРОБУЕТ НАШУ ЕДУ

Прежде чем я прочла Веслу лекцию о бережном отношении к окружающей среде, мягко защебетал пищевой синтезатор. Я взглянула на часы: прошло восемнадцать минут с тех пор, как я нажала кнопку ВКЛ. Может, Джелка и слабоват по части объяснений, но что касается превосходно действующих приспособлений, тут ему нет равных!

Выдвинув ящик в нижней части синтезатора, я обнаружила там около тридцати желеобразных шариков, каждый размером с мой большой палец: светло-розовых, зеленоватых, тускло-коричневых и практически бесцветных. Я взяла розовый шарик и понюхала его, запах был как у дешевого леденца.

— Что это, Фестина? — спросила Весло.

— Еда.

Она скептически сморщила нос:

— Еда разведчиков?

— И еда Весла.

На протяжении трех дней, пока я была не в себе, Весло приносила нам обеим еду, приготовленную большим синтезатором, и теперь я знала, что она обычно ест. Большинство блюд очень походили на земные — лапша, вафли, супы — однако все они были прозрачны, как стекло. Желеобразные изделия синтезатора Джелки выглядели полупрозрачными и сильно отличались от того, чем питалась Весло.

— Попробуй вот тот бесцветный, — посоветовала я. — Спорю, у него хороший вкус.

— Положить это в рот? Нет, нет, — возразила она. — Он какой-то зеленоватый. Он грязный!

— Это особая еда, она не может быть грязной, — я взяла бесцветный шарик. — Видишь? По-моему, очень мило выглядит.

— Теперь ты прикоснулась к нему.

— Руки у меня чистые… и кожа не облезает, знаешь ли. Иначе ты уже бы испачкалась. — Мой ответ, однако, явно не убедил ее. — Весло, если тебе не нравится еда из синтезатора, что ты будешь есть? Хочешь, чтобы я убивала для тебя животных? Или рвала растения, которые считаю съедобными? Может, ты предпочитаешь есть сырую рыбу? Или ягоды малины?

Она в ужасе широко распахнула глаза:

— Я попробую машинную еду.

Весло быстро выхватила у меня прозрачный желеобразный шарик. С видом человека, глотающего лекарство и полного решимости покончить с этим как можно быстрее, стеклянная женщина сунула шарик в рот и проглотила, не разжевывая. Наверняка хотела, чтобы он проскочил в желудок, прежде чем она ощутит его вкус и подавится.

Повисло молчание.

— Ну и как? — спросила я.

— Не знаю. Посмотрим, не заболею ли я.

«Хорошее начало», — сказала я себе. Если я могу есть ее еду, она, скорее всего, в состоянии есть мою; однако не будем торопиться. Тем временем, пока солнце ярко светит, организм Весла будет осуществлять процесс фотосинтеза — как это делают ее предки.