Слушающие, стр. 36

«Политика умерла, отец, — сказал Джон. — Неужели ты не понимаешь? Как ты думаешь, почему тебе позволили стать президентом? Твой пост уже не имеет никакого значения!»

— Мак! Мак! — взывали динамики в углах кабинета.

— Слушаю, Олли, — отозвался Макдональд.

— Джон Уайт только что подсказал идею относительно Послания, — сказали динамики. — Я знаю, что ты занят, но, по-моему, это не должно ждать.

— Ничего страшного, — сказал Макдональд, вопросительно посмотрев на Уайта. — Мы как раз закончили.

Казалось, эти слова еще звучали в воздухе, когда в кабинете оказался плотный рыжеватый блондин средних лет. По пятам за ними следовал Джон.

— Ольсен, — сказал Макдональд, — это…

— Я знаю, — ответил блондин. — Господин президент, — он поклонился, на мгновение обуздав волну своего энтузиазма. — Это подходит, как последний фрагмент головоломки.

Уайт смотрел на сына. Джон был явно доволен и взволнован, однако не торопился говорить.

— Твоя идея? — недоверчиво спросил Уайт. — Правда твоя?

Джон кивнул.

— Да.

— Скажи им, — обратился Ольсен к Джону.

— Лучше ты, — ответил Джон.

Ольсен вновь повернулся к Макдональду.

— Символы двух солнц различны, верно? — быстро сказал он и не стал ждать ответа. — От солнца в правом углу отходит единичный знак, а внизу слева у солнца по два знака с каждого угла, как лучи. Слово слева вверху и слово внизу правее нижнего солнца предположительно означают «солнце».

— Да, — сказал Макдональд, переводя взгляд на Уайта, а затем вновь на Ольсена.

— А соседний символ снизу мы интерпретировали как «второе солнце», «большее солнце» или «более горячее солнце». Я как раз показывал его Джону, а он вдруг и говорит: «Может, это не просто описание. Может, это ответ на еще один вопрос. Может, они хотели передать нам, что с ними происходит. Может, это дальнее солнце усиливает мощь своего излучения, посылая больше тепла и, возможно, становясь Новой.

— Что это значит? — спросил Уайт.

Вопрос он адресовал всем, но смотрел только на Джона. Президент вдруг осознал, что в голосе его непонятно почему прозвучало беспокойство, и подумал, что преображение солнца на небе означает попрание основы основ и вызывает страх. Он попытался представить, что было бы на Земле, если бы Солнце стало светить все ярче, делаться все горячее. Что сделали бы тогда люди? Рассказали бы о себе иным разумным расам Вселенной или спрятали бы головы в песок?

— …что может объяснять шлемы, если это шлемы. — говорил Макдональд. — Может, они вынуждены носить их, а также защитные костюмы, когда выходят на поверхность. Для защиты от жары.

— Простите, — сказал Уайт. — Что вы сказали?

— Рост температуры дальнего солнца, — говорил Макдональд, — не должен причинять им особых хлопот. Но теперь и их солнце — солнце, вокруг которого кружит их планета-гигант, — тоже выказывает признаки превращения в Новую.

— Они погибнут, — сказал Уайт.

— Да, — подтвердил Макдональд.

Уайт вдруг осознал, что, Макдональд совершенно уверен в этом, как уверен мужчина по фамилии Ольсен, что Джон тоже не сомневается и вообще все они свято верят в это и оплакивают капеллан, словно те были их друзьями. А может, и были… Макдональд жил, ожидая их появления почти двадцать лет, и когда наконец нашел и понял, оказалось, что их ждет гибель.

— В Послании нет ни слова о попытке спасения. Шлем, если это шлем, убеждает в том, что они смирились с существующими условиями, — говорил Макдональд. — Космические корабли могли бы спасти хотя бы немногих, — продолжал он, — ибо, окруженные всеми этими спутниками планеты-гиганта, они наверняка развивали технику космических полетов, но в Послании не говорится ни о каких кораблях. Может, их философия требует смириться с судьбой…

— Они погибнут, — повторил Уайт.

— Это меняет дело, — сказал Джон. — Ты чувствуешь это, правда, отец?

— Мы не можем отправиться к ним так же, как они не могут прилететь к нам, — сказал Макдональд. — Мы не можем им помочь, но можем сообщить им, что они жили не напрасно, что их последнее усилие, направленное на установление связи, дало результат, что кто-то знает о них, кого-то они волнуют, кто-то желает им добра.

Он взял листок бумаги со стола, куда положил его Уайт, нашел толстый фломастер и над головой ребенка дорисовал голову и плечи капелланина, рука об руку с людьми.

Глядя на рисунок, Уайт задавал себе вопрос и чувствовал поясницей, каким должен быть ответ. Общественное мнение примет это Послание, люди обрадуются ответу, такой контакт расширит горизонты их воображения и разума, сблизит людей еще больше, добавит им смелости и веры в себя.

— Да, — сказал он. — Отправляйте ответ.

Позднее, стоя с Джоном перед выходом из здания, он понял, что Джон нарочно тянет с отъездом.

— В чем дело, сын? — спросил он.

— Я бы хотел остаться здесь на какое-то время, — сказал Джон. — Хотел бы понять, что нужно сделать, чтобы навсегда остаться в Программе, чтобы пригодиться для чего-то. — Он поколебался и добавил: — Если ты согласен, папа.

Холодная рука стиснула грудь Уайта, а потом исчезла, как тающий лед.

— Конечно, сынок, — сказал он, — если ты хочешь.

Через мгновение Джона уже не было рядом с ним, а Уайт устремил взгляд туда, где на фоне ночного неба медленно вращалась чаша радиотелескопа, словно прожектор, готовый вспыхнуть, пронзить ночь светом и пробиться к звездам.

Вскоре ответ на Послание с этих звезд волна за волной начнет свой долгий путь к далекой планете. А если не с этой антенны, то с какой-нибудь другой. Он представил себя свидетелем отправки первой волны и попытался добиться от своей поясницы ответа, верно ли поступил, однако уверенности не было. Уайт надеялся, что сделал все хорошо — хорошо для Джона, для черных соплеменников, хорошо для своей страны, для нынешнего и будущего человечества, хорошо для разумной жизни всегда и везде…

Взгляд его уходил все дальше в бесконечность, где жили иные существа, невероятно отличные от него, и ему казалось, что они говорят: «Браво, Эндрю Уайт».

РАБОТА КОМПЬЮТЕРА