Слушающие, стр. 18

III

Уильям Митчелл — 2028

Аудитория выжидала.

Сидячие места под куполом стадиона были заняты все до последнего, проходы тоже были забиты. Самые разные люди — старые, средних лет, молодые, дети, младенцы на руках; мужчины и женщины; богатые и бедные; черные, шоколадные, краснокожие, желтые и розовые; одетые для работы, для улицы или для приема. Все ждали начала проповеди.

Никто не кричал, не кашлял, не шептал и не говорил, не свистел и не топал, поэтому естественный шум, производимый более чем сотней тысяч людей, — шорох и шелест — заглушался далеким урчанием климатизаторов, сражающихся с теплом тел, дыханий и техасского лета.

Люди сидели тесно — плечо к плечу, колени к спинам, однако ощущение это не было неприятным. В сущности это рождало некое чувственное понимание, словно телесный контакт объединял каждого со всеми собравшимися в некую последовательную цепь элементов, которая ждала лишь сигнала, что пошлет всю эту затаенную мощь поворачивать реки, двигать горы, искоренять зло…

Однако по крайней мере один человек не разделял общего настроения. Митчелл брезгливо отодвинулся от напирающего на него слева потного толстяка.

— Вы точно решили дожидаться конца? — спросил он. Томас взглянул на Макдональда, тот лишь покачал головой.

Они сидели на гребне стадиона, под ними находилась арена, заполненная рядами дополнительных стульев. Заняты они были все до единого. На всей обширной арене пустым остался лишь квадрат в самом центре. Из-за моря голов, уходящего от них почти в бесконечность, квадрат этот казался очень маленьким.

Митчелл вновь отодвинулся, с трудом подавляя дрожь отвращения.

— Я видел, как такие толпы выходят из-под контроля, — не сдавался он.

Люди впереди стали оглядываться, награждая его враждебными взглядами, а те, что сидели дальше, закрутили головами, пытаясь рассмотреть, кто нарушает тишину. Макдональд снова покачал головой.

— Еще не поздно вернуться в кабину, — сказал Митчелл. — Пользуясь внутренним монитором, мы могли бы увидеть все гораздо лучше и лучше понять, что происходит. — Он обратился к Томасу: — Скажи ему, Джордж.

Томас беспомощно развел руками. Макдональд приложил палец к губам.

— Все будет хорошо, Билл, — шепотом произнес он. — Просто видеть и слышать — слишком мало. Нужно чувствовать.

— Я уже чувствую, — буркнул Митчелл.

Все больше лиц поворачивалось к ним. Митчелл ответил им вульгарным жестом, и Томас нагнулся к его уху.

— Вас с Маком различает то, что ты не любишь людей и ненавидишь ситуации, которые не контролируешь. А таких в нашем деле полно.

— Люди! — Митчелл презрительно фыркнул.

Огни на стадионе погасли, словно открылась десница Господа, позволив ночи хлынуть на них вместо того, чтобы протекать между божественными пальцами. В темноте казалось, что купол вот-вот обрушится на головы, каждый еще сильнее ощущал присутствие других, словно собравшиеся раздувались, заполняя собой все пространство. Митчелл подавил паническое чувство и глубоко вздохнул.

— Мерзавец! — пробормотал он. — Далеко он на этом не уедет!

Однако вместо криков и топота ног они слышали только выжидательную тишину, как будто все ждали, что вот-вот произойдет чудо.

И вот мощный столб света опустился с вершины купола и, разодрав темноту, образовал посреди арены белый круг. А в самом центре круга, словно опустившись вместе со светом, возникла одинокая фигура. Всему стадиону была видна лишь эта фигура, и все смотрели на нее, не могли не смотреть. Только часть собравшихся — те, кто сидел на дополнительных стульях рядом с кругом, — могла разглядеть, кто это такой. С места же Митчелла она выглядела так же, как фигурка из палочек, нарисованная детской рукой. Он воспринимал не само зрелище, а лишь сочетание белизны, розовости и черноты, высокого роста, поднятых и распростертых рук, которыми эта фигура словно бы хотела обнять публику, если можно было представить себе публику в этой темноте. Однако иного способа воссоздать зрителей не было — их невозможно было ни увидеть, ни услышать.

И все-таки ощущение присутствия толпы постепенно возвращалось, но на этот раз она была уже единым существом, одним живым созданием — цепь тел, соединяющая отдельных людей, застыла. Толпа ждала послания, глядя на фигуру, которая одиноко стояла в круге света, обнимая всех. И это было все. Никакого микрофона, никакой сцены, ни стола, ни стульев, только одинокая фигура посреди онемевшей аудитории из десятков и десятков тысяч людей.

— Говори же, черт тебя побери, говори! — рявкнул Митчелл, наперед зная, что человек в светлом круге будет тянуть, растягивая этот момент, эту тонкую мерцающую струну ожидания, до предела ее прочности… Старый мерзавец знал, что делает. Казалось, публика перестала дышать.

И тогда человек заговорил, и голос его, как по волшебству, заполнил накрытый куполом стадион, подобно гласу Бога, идя ниоткуда и вместе с тем отовсюду. Голос потряс и объединил людей, укрепив цепь и придав отдельным ее звеньям силу несокрушимого целого. Голос заговорил, и в нем прозвучали мудрость и истина.

— Мы одни…

Толпа застонала.

— Таково Послание, — продолжал голос. — Послание от Бога. Вам говорят, что послание пришло с другой планеты, похожей на нашу, от людей, подобных нам. Но не ведают они, что говорят. Услышав глас Божий, они не узнали его. Пытаются понять в разумах своих, но не могут, ибо для этого нужно сердце, нужна вера. Послание пришло от Бога, и принесли его ангелы, посланцы Господни. От кого еще могло оно прийти?

Слушатели застыли в ожидании ответа, зная, что он сейчас последует.

— Есть человек, и есть Бог, и больше нет никого. Мы одни с Господом во всей Вселенной. Так есть и так должно быть.

Слова волновали толпу, как ветер поле пшеницы.

— Чего нам бояться? — продолжал голос. — Зачем отрицать истину, когда она стоит перед нами? Бог создал человека, чтобы тот восхищался великолепием Вселенной и прославлял своего Господа.

Толпа разом вздохнула.

— Это и есть содержание Послания: слова человека, вернувшихся к нему, ничтожности человеческой, показанной ему, словно в зеркале — иных нет, мы одни во Вселенной…

Слова лились неудержимо, словно некое природное явление или откровение. Мощь в толпе нарастала, как в магнитах, стоявших рядом так долго, что поле каждого усилило поле соседа и общая сила, создаваемая сотней тысяч человек, совокупно думающих и чувствующих, достигла силы, способной охватить весь город, расколоть планету и даже расшевелить сами звезды…

Они шли по пустому коридору в подземном этаже стадиона, и шаги их эхом отражались от бетонных стен, пола и сводов, из-под ног поднимались облачка пыли. В слабом свете ламп, висевших под потолком, коридор казался бесконечным.

— Ну как? — спросил Томас и сам вздрогнул, услышав гулкое эхо. — Что вы скажете о «словах человека, вернувшихся к нему»?

— Сволочь! — произнес Митчелл.

— «On doit se regarder soi-meme un fort long temps, — произнес Макдональд, — avant quie de songer a commander les gens».

— Что он сказал? — спросил Митчелл у Томаса.

— Это цитата из «Мизантропа» Мольера, о том, что нельзя судить других, пока не изучишь как следует самого себя, — ответил Томас.

Митчелл пожал плечами.

— Я хорошо изучил его, — сказал он.

— Ты уверен, что мы идем правильно? — спросил Макдональд.

— Юдит говорила, что сюда, — ответил Митчелл. Коридор закончился залом. Огромные гидравлические домкраты лесом поршней подпирали свод. Посредине находилась металлическая клетка, внутри которой был пульт управления со множеством рычагов, реостатов и огромных клавишей, покрашенных в красный и зеленый цвет. Клетка была заперта, зал пуст, и только их шаги нарушали его тишину.