Золотая месть, стр. 8

Он улыбнулся им, еще не задумываясь, не желая знать, – а не скрывается ли в их рядах будущий Иуда? Может, кудрявый Руди Бекенберг? Или Томми Ли с его фигурой атлета. Внешне безмятежная Ширли Чинь, задиристый, как бультерьер, Питер Камерон?..

Сэр Филип вздохнул и на секунду опустил веки, затем расправил плечи и стал объяснять, обращаясь к Ширли Чинь:

– Я понимаю свою роль в Доме Ли как по преимуществу попечительскую. Соответственно, мои решения могут определяться как требованиями финансовой политики, так и историческими событиями и семейными соображениями. Вы же, со своей стороны, должны помнить, что это всего лишь этап вашей карьеры. Только глупец станет без необходимости плодить себе врагов, и только тщеславный человек будет хвалиться не им принятыми решениями.

Он снова огляделся, изучая их лица. Все они казались такими молодыми.

– Вы не должны лезть в драку, – предупредил он. – Относитесь к грянувшей войне так, будто это учебные игры, а я – экзаменатор. Я жду от вас ежедневных аналитических справок с рекомендациями – как должен действовать каждый. Благодарю вас. – И сэр Филип поклонился.

Он понимал, как должен выглядеть в их глазах: старый, аккуратный и чопорный, но хрупкий человек с давно истекшим сроком годности.

Оставив молодежь обсуждать проблемы, он поднялся в лифте на верхний этаж, где находился его кабинет. Коридор отделял кабинет от помещений работников, в обязанности которых входил постоянный контроль за потоками наличных денег. Этих ревизоров – мужчин и женщин – он рассылал по всем уголкам мира и был уверен, что они, как коршуны, набросятся на свои жертвы и будут терзать их.

Окна кабинета сэра Филипа выходили на море. Дорогой письменный стол был изготовлен в Эдинбурге в начале 70-х годов XIX века по заказу Ивэна Кэрнза и Мэтью Оливера, а обитое кожей капитанское кресло являлось памятью о первом пароходе Дома Ли, спущенном на воду в Клайде весной 1876 года. В шкафчиках с лакированными дверцами эпохи династии Минь стояла фарфоровая посуда XIV столетия. На верхней доске стеклянных стеллажей были расставлены темные, почти черные, глиняные вазы, изготовленные за две тысячи лет до Рождества Христова. В стеклянных футлярах хранились модели кораблей. Даже портативный компьютер «Компак-2000» выглядел здесь как произведение искусства.

Сэр Филип набрал секретный код, вошел в свой личный файл с данными о финансовом положении компании. На отдельном листе бумаги у него были выписаны сведения об авуарах [16] компании в США к моменту закрытия биржи, и он ввел эти цифры в память компьютера.

В соседней комнате секретарша говорила по телефону. Детство мисс Джеймс, родившейся в Гонконге, в семье китаянки из Кантона и шотландского инженера, прошло в постоянных переездах. Наверное, поэтому она в совершенстве владела многими языками. Это была высокая сухопарая женщина, предпочитавшая строгую одежду – белую блузку с высоким воротником и синюю полотняную юбку. Иногда во время поездок, если того требовала погода, она меняла льняную одежду на шерстяную и надевала жакет в тон, но за все тридцать пять лет, что мисс Джеймс служила у сэра Филипа, она ни разу не изменила ни цвет, ни покрой своей одежды.

С самого начала эти люди работали как единая команда – как бы соединяя жесткие стороны капитализма с либеральными. Присущий мисс Джеймс сарказм приучал других служащих сэра Ли быть более собранными. Выслушав в течение минуты то, что ей говорили по телефону, секретарша постучала в дверь кабинета сэра Филипа.

– Самолеты подняты в воздух, сэр, – сообщила она.

Глава 4

Гряда островов Палаван тянется на юго-запад от западной оконечности Миндоро в направлении к Малайзии и отделяет море Суду от Южно-Китайского моря. В этой цепочке насчитывается свыше тысячи островов; остров Палаван гораздо больше всех остальных – длина его 400 километров, ширина – 40. Это гористая местность, поросшая лесом, – самая высокая вершина острова поднимается на две тысячи метров. В сорока километрах к югу от Палавана расположен остров Балабак – крайний в этой островной группе. Море между островами Палаван и Балабак усеяно множеством рифов и мелких островов.

«Цай Джен» наскочил на риф на полпути от Палавана к Балабаку. Это произошло в 7.37 утра. Теплоход, шедший со скоростью восемнадцать узлов, врезался носом в коралловый риф под углом в 45 градусов с силой, эквивалентной взрыву трех тонн гелигнита. Корпус из южнокорейской стали при ударе проделал в известняке борозду глубиной пять метров и три метра шириной. Когда судно ударом отбросило назад, его гребные винты продолжали работать. Через пробоину в корпусе хлынула вода.

Судовой двигатель продолжал функционировать – воздух поступал через трубу, все еще возвышавшуюся на тринадцать метров над поверхностью моря; топливные цистерны не пострадали от затопления. Но теперь носовая часть корпуса уже не удерживалась на плаву. С каждым кубометром воды, проникавшей в кормовые отсеки, напряжение на корпус возрастало. В 8.09 судно разломилось. Корма осела еще на двадцать пять сантиметров, лопасти винта стали задевать за скалу и разлетелись вдребезги. Гребной вал прогнулся, и его вырвало из опор. Вода через поврежденный корпус стала просачиваться в двигатель. Поршень в третьем цилиндре заклинило, шток [17] сломался у подшипника, его конец пробил кожух двигателя. Разбалансированный коленчатый вал размолотил баббитовые прокладки в остальных подшипниках, и мотор заглох. Теперь, когда умолк двигатель, только прибой нарушал тишину вокруг.

«Золотая девушка» направлялась к берегу. Трент стоял на крыше рулевой рубки, держась за мачту, и наблюдал в бинокль за морем. Но вот наконец и таинственный теплоход. Надстройки и мостик возвышались над белой полосой прибоя, как прицел винтовки. Трент медленно водил окулярами бинокля, надеясь увидеть шлюпку или спасательный плотик.

Волны прибоя, беспрестанно ударяясь о коралловые рифы, перемалывали их в белую пыль. Отражаясь в ней, лучи утреннего солнца окрашивали море в бледно-голубой цвет с зелеными и коричневыми пятнами отмелей. На больших гористых, поросших лесом островах к северу и к югу от пролива, под рощами пальмовых деревьев песок отливал белым золотом. И нигде ни малейшего признака жизни.

Нападение, видимо, произошло несколько часов назад. Если на судне и есть раненые, то задержка на пятнадцать минут вряд ли сыграет решающую роль. Трент не думал, что кто-нибудь из нападавших остался на борту парохода, но не мог исключить такую возможность. Он не сомневался в храбрости военнослужащих филиппинских вооруженных сил, но, учитывая напряженность ситуации, вполне возможно, что неопытные солдаты застрелят ни в чем не повинных людей. Ему приходилось видеть такое. Так или иначе, случайно оказавшийся на месте происшествия одинокий яхтсмен не должен был вызывать подозрений.

В передней части кают-компании «Золотой девушки» вокруг стола, прикрепленного к основанию мачты, стояла подковообразная кушетка. Трент поднял центральное сиденье, вынул из-под стопки одеял пару винтовок, зарядил их и положил на скамью в кокпите, прикрыв сверху пляжным полотенцем.

Когда до «Цай Джена» осталось полмили, он опустил и свернул кливер. Брызги водяной пыли у кормы потерпевшего аварию корабля указывали направление морских волн. Отложив бинокль, Трент прошел к носу и, продев легкий трос в проушину главного якоря, закрепил на нем маленький буй. Затем подготовил якорь от надувной лодки «Зодиак», висевшей на шлюпбалках за кокпитом. Выполняя все эти операции, Трент не прекращал наблюдения за палубой грузового корабля. «Неплохо было бы надеть под рубашку бронежилет», – подумал он, криво улыбнувшись.

Трент бросил якорь в пятидесяти метрах от судна и развернул катамаран кормой к «Цай Джену». Поставив грот, он подвел «Золотую девушку» под корму теплохода, перебросил якорь «Зодиака» через поручни и снова отвел катамаран. На расстоянии шестидесяти метров Трент бросил второй якорь «Золотой девушки» и завел трос на корму к кокпиту.