Правдивая история Деда Мороза, стр. 5

Но кроме самоделок на елке были еще и другие чудеса. Шикарное навершие – огромная золотая шестиконечная звезда, такая красивая, что просто дух захватывало, когда ее закрепляли на верхушке елки. Картонажные ордена, их особенно любили мальчишки, потому что с ними можно было поиграть – после выигранной серьезной солдатиковой битвы их генералу Кольке или Ване прикалывался Владимир, и они сразу становились как будто даже ростом повыше.

Всякие бонбоньерки и прочие коробочки в виде туфелек, бутылочек, сердечек и розочек.

Ну и готовые игрушки из ваты. У каждого были свои любимцы. Наташе нравился месяц со звездами, она называла его «месяц-месяцович» и требовала повесить пониже, чтоб она сама могла до него достать руками.

А Софья очень любила клоуна и, наоборот, требовала повесить его повыше – чтоб никто его не трогал. А Ванька любил будочника. Он висел вместе со своей будкой на елке, как на боевом посту. И Ваня утверждал, что если не он, то все игрушки на елке перессорятся...

Еще на елке были хлопушки, в которых запрятано столько интересного! А еще конфеты. А еще гирлянды. И свечи...

Свечей, правда, было немного, потому что мама очень боялась пожара и разрешала их зажигать только один раз и буквально на несколько минут.

А вот стеклянных игрушек на елке не было. Один раз детей взяли с собой в гости сразу после Рождества. Был праздник у папиного знакомого из Германии. И там на елке висели настоящие стеклянные шары. Блестящие, ровные, гладкие – они завораживали взгляд, глаз не оторвать. Их так и хотелось облизать, но и потрогать не дали, даже к елке подойти, ее огородили пуфами и ширмочкой, не подберешься.

– Мама, а можно мне посмотреть вон тот шарик? – шепотом спросил Ваня у мамы.

– Нельзя, Ванечка, такие шары стоят целое состояние.

Ваня надулся и пробурчал:

– А зачем их тогда на елку повесили? Лежали бы себе в банке...

Очень кстати кто-то ему недавно рассказал, что состояния хранят в банках. Мама хихикнула, а уже дома рассказывала папе:

– Нет, ну правда, зачем они их вешают на елку? А вдруг ветка обломится? А вдруг елка упадет?

Папа ответил непонятно:

– Престиж.

А мама все недоумевала:

– Нет, я понимаю, украшения демонстрировать. Но их же можно по наследству передавать, продать можно...

– В банк положить, – не удержался папа.

– И ничего смешного! Ваня все правильно сказал! Сто рублей за шарики, это же немыслимые деньги... На эти деньги можно три граммофона купить, у людей пенсия семь рублей в месяц!

А дальше Ваня не дослушал, потому что его под дверью кабинета нашла няня и увела в детскую, журя за то, что слушает взрослые разговоры.

– А какие мне разговоры слушать? Детские, что ли? – обиделся Ваня.

Он очень расстроился, что так и не дослушал, как же можно положить в банк елочные шарики...

Но в это Рождество все традиции полетели в тартарары. Как только Сергей Иванович с супругой вошли в дом, на них тут же набросился Ванечка. Он быстрее ветра несся вниз по лестнице и с разбегу запрыгнул дяде на шею.

– Дяденька Сереженька, милый! Я знал! Я так ее хотел! Я даже никому-никому больше про нее не рассказывал!

Слегка сбитый с толку дядя, обхватив Ваню поудобнее, вошел в гостиную и обомлел.

На полу были выложены маленькие рельсы, а на них стоял крохотный паровозик. Несчитанное количество запасных частей лежало в огромной коробке, которая стояла посреди комнаты.

Все дети и взрослые стояли вокруг и молча наблюдали это великолепие.

Светлана первая заметила брата.

– Ну, дорогой... Я даже не знаю, что сказать. Ваня весь дом в семь утра поднял криками. Мы сбежались сюда, думали, случилось что. А он сидит на полу, в пижаме, босой, коробку обнял и все говорит: «Я знал, я знал...» Когда вы с ним успели договориться? И где ты взял это чудо?

Маша смотрела на мужа с недоумением, остальные с любопытством. Всем было интересно, где он взял такую замечательную игрушку.

Сергей Иванович пытался по глазам сестры прочесть, разыгрывает она его или просто хочет скрыть от мужа дорогую покупку. А Маша пыталась то же самое выяснить по глазам мужа. Только по ним разве что поймешь? Вроде серьезные-серьезные, но иногда вдруг промелькнет в уголке какой-то чертик. А может, и не чертик, а птёрк или охля.

Так в тот вечер никто ничего и не понял. Дяде Сереже и не особенно до разбирательств было: остальные племянники и племянницы повисли на нем и требовали себе – кто необыкновенную куклу с малиновыми волосами, кто целую армию солдатиков, кто живого котенка.

– Все будет! – только успевал кивать Сергей Иванович. – Всенепременнейше. Никого не обидим. Всех одарим.

И все дети сразу ему верили, потому что дядя Сережа никогда никого не обманывал. По крайней мере, никого из детей.

Жена даже упрекнула его, когда суматошный вечер остался позади:

– Что ж ты им наобещал? Как ты это все выполнишь?

– Ничего, Машенька, – Сергей Иванович выдохнул клуб пара, – что-нибудь придумаю. Еще год впереди. Да они все позабудут за год, дети ведь.

А сам еще долго лежал и смотрел в потолок.

До того долежался, что увидел вдруг на потолке птёрка. Птёрк сидел один-одинешенек и грустил. Увидев, что Сергей Иванович его заметил, птёрк приветственно помахал хвостом и выпустил из лапки какую-то искру. Морозов в ответ подмигнул и подумал: «А ведь я уже сплю».

Прошел год...

Прошел год, но дети ничего не забыли. Просто непонятно, почему взрослые считают, что дети так быстро все забывают.

Нет, они забывают, конечно, всякую ерунду – как держать вилку или вернуться домой до темноты – но важные вещи они помнят очень крепко.

Еще за две недели до Рождества племянница Таня, дочь сестры Веры, отловила дядю Сережу, который пришел в гости, загнала его в угол и спросила:

– Ты про куклу не забыл?

– Куклу? – удивился дядя Сережа.

Что еще раз доказывает: это взрослые все забывают, а на детей сваливают. Таня терпеливо вздохнула:

– Ну куклу. Ты в прошлом году обещал. Большая, с меня ростом. Глаза закрываются, руки-ноги гнутся. И обязательно с сиреневыми волосами.

– А-а-а, припоминаю. Только волосы, кажется, малиновые?

– Это в прошлом году малиновые были, а теперь мне нужны сиреневые. Я же выросла, понимаешь?

Дядя Сережа понимал.

– Это я тебя проверял, – сказал он. – А так я все помню.