Боберман-стюдебеккер, стр. 6
— Да что ж ета делается! — стенала она, раскачиваясь из стороны в сторону. — Да что ж эта за жизнь пошла! Да откудова такие собаки образовались? Аспиды!
— Ну, Герой! — озлился Вовка. Георгин преданно топтался рядом.
— Уеду! — возглашала бабуля, слезая с пьедестала. — Как бог свят, уеду. У меня и другие дочери имеются! К Веры поеду, у Вере Стасик собакам хвосты не крутить, он рябенок тихай, у него — рыбки.
— Рыбки тоже всякие бывают! — сказал Вовка, который не любил своего двоюродного брата, хотя никогда его не видел. Просто этого неведомого Стасика все время ставили Вовке в пример.
— Уж каки бы ни были, а в горло кидаться не будут… Ведь это ужасти какие! Только я, мил мои, в холодильник, энтот аспид — шасть! — как конь меня стоптал и туды! Я его шваброй — за таковое следоват, — а ен ощерился! Чистая тигра… Так рыкнул, что я как птица на возвышение-то вознеслась! Уеду! Ноги моей в этим собачнике не будет!
— Рыбки тоже… — сказал Вовка. — Не обрадуешься…
— Чегой-то? — подозрительно посмотрела на внука бабуля. — Рыбки, оне в аквариуме, от их вреда не будет.
— Ну да! — сказал Вовка. — Вот к примеру, пираньи… Они за минуту быка на фарш разделывают. Станешь такую в аквариуме кормить, а она — цап за руку — и отхватит по локоть!
Вовка постоянно с бабулей ругался, но ему совсем не хотелось, чтобы бабуля уезжала. Бабуля была непробиваемым заслоном против отцовского гнева, а кроме того, вместе с ней уехали бы пирожки, оладьи и булочки, до которых Вовка был великий охотник.
— А я пиратов-то твоих кормить не стану! — сказала бабуля. — Пущай их хозяева кормят. Не станут же они на хозяев бросаться!
— Да они с голодухи по комнате бегать начнут! — делая большие глаза, сказал Вовка.
— Свят-свят-свят… Да нешто рыбы без воды могут?
— А как же! И летающие рыбы бывают, и ползающие. Хочешь, сейчас на картинке покажу?
— Вот до чего дожились! — горестно вздохнула бабка. — Не надо мне твоих картинок… Я к Марее поеду. У Марее Сашенька марки копит.
Хотел было Вовка поведать простодушной бабуле про ценность марок. Хотел сымпровизировать историю с гангстерами и ограблениями, но поглядел на бабулин беленький платочек, на фартук, на коричневые руки… и не стал.
— Бабуленька! — сказал он, шмыгнув носом. — Как же я тут без тебя? Не уезжай!
Бабка промокнула глаза концом фартука.
— А придурка мы этого обучим! Я его завтра же в школу служебного собаководства отведу. Там из него человека сделают!
Придурок все время путался под ногами, а сейчас, склонив голову набок, глядел на бабулю и сочувственно вздыхал, точно это не он загнал старушку на стол и продержал ее там полдня.
— Бабулечка, не уезжай! — просил Вовка. — Я тебе во всем помогать буду, я и в булочную, и за молоком…
Старушка всхлипнула и поцеловала Вовку в лоб.
— Один ты мой желанный! Заступа моя надежная!
И Вовка, сразу ощутив себя надежной заступой, закричал:
— А эту собачью филармонию я мигом ликвидирую, они у меня сейчас во все стороны, как космические ракеты, полетят!
Не слушая возражений бабули, он кинулся в ванну, набрал ведро воды. Георгин, предвкушая незабываемое зрелище, приплясывая, кидался за ним. У входной двери стюдебеккер, вероятно, сообразил, для кого вода в ведре предназначается, и прямо-таки зашелся от радости.
— Ну и скотина же ты! — сказал ему Вовка, тихо открывая дверной замок. — Там же все-таки дружки твои! Ты же их сам, наверное, назвал сюда! Эх ты!
Георгин попытался изобразить смущение, но у него плохо получилось. На его бандитской роже просто сияло ожидание каверзы. Он скакал на задних лапах, постанывая от нетерпения. Словно говорил:
«Давай, хозяин, давай! Ну, конечно, они мои друзья! Но ведь ты же их не кипятком хочешь облить… Если кипятком — другое дело. А так, кроме смеха, ничего не ожидается… Ну, давай же побыстрей! Что ты тянешь!»
Вовка пинком ноги раскрыл створку двери и с криком: «А вот я вас, сволочей!» — выплеснул все ведро без остатка.
Георгин зашелся от радости!
Вовка выглянул за дверь и чуть не потерял сознание. На лестничной площадке, мокрый с ног до головы, стоял отец. От него шел пар.
— Вот… — растерянно промолвил он. — Я пораньше отпросился… Мол, как тут у вас…
Георгин от восторга ходил на задних лапах и бил чечетку.
Глава тринадцатая
— Со школой, видите, тоже «не кругло»…
… — сказал отец, когда Вовка с Георгином приплелись домой. В школу их не приняли, а вот на собачью площадку пригласили.
— Для прохождения, так сказать, курса молодого бойца! — сказал старичок с помидорными щечками и кустистыми бровями: тренер-кинолог. Так он себя назвал.
Был он подтянут, молодцеват, как и положено старому военному. Он весело сверкал пластмассовыми зубами. Бодро похлопывал трехпалой варежкой крепкие барьеры, прочные лестницы, притоптывал ногой в белой бурке с луковичным кожаным носком по бумам и прочим замысловатым приспособлениям собачьего воспитания.
Георгин его настроения не разделял. Ссутулившись, как американский безработный, он уныло взирал на площадку и на своих будущих однокашников.
Кинолог же при виде Георгина полез в нагрудный внутренний карман за очками. Он обошел стюдебеккера вокруг, беззвучно шевеля морщинистыми, гладко выбритыми щечками и закатывая голубые глазки под мерлушковую папаху.
— Пятнадцать! — сказал он наконец. — По самым скромным подсчетам, пятнадцать. Но пятнадцать — наверняка!
— Чего пятнадцать? — не понял Вовка, опасаясь, не рублей ли.
— Пятнадцать признаков разных пород. Точно, пятнадцать! — Тренер-кинолог поднял вверх палец и торжественно провозгласил:
— Просто не пес, а каталог собачьей выставки! Феномен!
Боберман скромно потупился, словно понял свою исключительность. С придурковатым выражением на морде он сначала таскал Вовку среди сосредоточенных доберманов-пинчеров, пытался приставать к молчаливым овчаркам. Лез с нежностями к аристократичной колли. Но та в ответ на его любезности только длинно зевала, дрожа кончиком розового языка, и равнодушно отворачивалась. А голозадый слюнявый боксер так рявкнул на стюдебеккера и так яростно принялся швырять задними ногами снег, что боберман сразу присмирел и сидел, сунув нос в лапы, как двоечник на контрольной.
Опасливо озираясь, он поплелся на построение и, путаясь у всех в ногах, обошел два круга в строю.
Когда же раздались команды «Ко мне!», «Лечь!» и, наконец, «На барьер!», он так разволновался, что укусил задумчивого эрделя.
И хоть все эти команды к необученному Георгину не относились, смотрел он по сторонам с каждой минутой все опасливее. Когда же бодрые курсанты собачьей школы, как пираты, полезли по лестницам, стюдебеккер вдруг обмяк и, утробно икнув, повалился на бок.
Все смешалось на собачьей площадке. Нервные таксы и бульдоги заголосили, овчарки молча вцепились друг в друга не на жизнь, а на смерть! Зловредный эрдель вырвался от хозяйки и кусал всех подряд.
— Что, что такое? — испуганно кричали хозяева чемпионов пород.
Георгин катался по истоптанному снегу, по желтым проталинам собачьих меток. Изо рта у него валилась пена. Ноги вытянулись и одеревенели в судороге.
— Припадок! Припадок! — завопила пожилая собачница в клетчатом костюме. И ее чистопородный доберман в клетчатой попонке заголосил, как самая обыкновенная дворняга. Остальные учащиеся псы сделали дружную попытку сорваться с площадки всем коллективом.
— Эй, парень! Парень! — страшным голосом закричал тренер, едва удерживая образцового дога, который пер его, как трактор «Кировец» плуг, через всю площадку. Дог совершенно обалдел от всеобщего крика и, налив глаза кровью, никак не мог сообразить, кого рвать и куда метать. — Эй, парень! Уводи своего кобеля! А то он тут нам всех собак перепортит.
Вовка потащил Георгина к воротам. Как ни странно, Георгин, который только что был вроде бы без памяти, резво припустил за хозяином. За оградой он совсем оправился, блеснул глазами и замотал обрубком хвоста.