Бессердечный, стр. 25

На следующий день они добрались до пункта своего назначения, маленького городка Кадемона, расположенного в узкой речной долине к юго-востоку от Бирмингема. Когда они прибыли туда, было уже поздно. Поэтому, не заезжая на фабрику, граф решил остановиться в ближайшей гостинице, точнее, на постоялом дворе «Юркий воробей». Граф презрительно фыркнул, внося ковровый саквояж Эриел в маленькую и душную, почти лишенную пространства и воздуха комнату над кухней, где ей предстояло спать на комковатом перьевом матрасе. Его собственные «апартаменты» были на том же этаже, через несколько номеров после разделяющего эти части здания коридора.

– Прошу простить меня за неудобства. Я надеялся, что номер окажется приемлемым. По-видимому, когда наступили скверные времена для фабрики, пострадали и город, и гостиница.

– Комната вполне мне подходит, милорд.

Ей приходилось жить в гораздо худших условиях. Домик, где она обитала вместе с отцом, был просто жалким, хотя она делала все, чтобы облагородить его и создать в нем уют.

– Я прикажу, чтобы вам прислали наверх ванну с горячей водой, – сказал он. – Вы сможете смыть с себя дорожную пыль, а потом немного отдохнуть. Через час мы поужинаем. Я позову вас.

Он не дал ей возможности отказаться, просто вышел и направился по коридору к своему номеру. Через час он вернулся. Волосы его были еще влажными после мытья и сверкали, как полированный агат, на фоне белого шарфа, которым он обернул шею. Он оглядел всю ее фигуру в простом голубом муслиновом платье. На мгновение взгляд его задержался на ее груди. Где-то внутри она ощутила дрожь, и внезапно слабость охватила ее. Ей стало трудно дышать.

– Голодны? – спросил он, глядя в ее лицо.

Эриел заставила себя улыбнуться:

– По правде говоря, да. Возможно, еда будет лучше, чем комнаты.

Он кивнул:

– Будем надеяться.

Их надежды оправдались. Они ели невесомый паштет из голубей, чеширский сыр и наслаждались отличным португальским вином. Граф вел любезную, ни к чему не обязывающую беседу о погоде, которая явно ухудшалась, потом заговорил о том, что найдет на фабрике, куда собирался заглянуть завтра.

– Я понимаю, что предприятие требует ремонта и вложения средств, но именно это и должно изменить положение дел.

– У вас есть и другие фабрики?

– Пока нет. Сначала я должен понять, что мне делать с этой, только что приобретенной. Завтра все станет ясно.

– Я думаю, вы все поймете.

– Рабочий день начинается рано, в половине шестого. Я хочу быть там с самого утра. Я не знаю, сколько времени меня не будет. С вами ничего не случится до моего возвращения?

Эриел проглотила кусочек сыра.

– А почему бы мне не сопровождать вас? – Она и сама не понимала, откуда пришли эти слова. – Я никогда не видела фабрику. Наверное, мне там будет интересно.

Граф смотрел на нее, полный сомнений. Он отхлебнул глоток вина, потом поставил оловянный бокал на стол.

– Едва ли деловые вопросы могут заинтересовать леди.

– Это верно, но мы оба знаем, что я крестьянка, а не леди, и я не прочь узнать все об инвестициях.

– Половина шестого – это рано.

Она улыбнулась:

– До того как я переехала в город, я всегда вставала до рассвета. Это давало мне дополнительное время для занятий.

Он поколебался с минуту, потом согласился:

– Хорошо. Я приду к вам в пять. Тогда у нас будет уйма времени.

Эриел кивнула с таким энтузиазмом, какой, по ее представлению, должна была испытывать. Но тут на нее нахлынули прежние страхи, и улыбка ее испарилась.

Да что это в самом деле с ней случилось? Какой бес в нее вселился? Едва ли она испытывала потребность проводить больше времени в компании графа. Но ей всегда нравилось узнавать новое, и теперь возникла такая возможность.

Они продолжали ужинать. Она ощущала на себе его взгляд. В трепетном свете свечи вокруг них колебались причудливые тени. Он казался неправдоподобно красивым. Его мрачную красоту подчеркивали серебристо-серые глаза. Он пристально смотрел на нее, будто ничего и никого больше не существовало в этом мире.

К десерту поспел яблочный пирог, сдобренный сливками. Вдруг ее ладони стали влажными, а разговор внезапно иссяк. Они изредка перебрасывались словами. И все больше ощущали неловкость. Двусмысленность ее положения все больше давила на нее. Она знала, чего он хотел от нее и почему привез ее сюда. Его близость вызывала в ней бурю смешанных чувств, которых она большей частью и сама не понимала, но страх ее все усиливался.

Пока он разыгрывал роль джентльмена, но как долго это будет продолжаться? Если он решит, что хочет ее, ей никто не придет на помощь, никто не остановит его, никто ему не воспрепятствует. Поднимаясь по лестнице, она дрожала, ощущая, как он следует за ней. Она остановилась, не в силах унять нервную дрожь, когда он открыл дверь в ее комнату, потом широко распахнул ее.

– Вам нужна помощь, чтобы раздеться?

Эриел покачала головой:

– Это платье нетрудно расстегнуть. Думаю, я и сама смогу справиться. – Она старалась взять себя в руки, и на губах ее появилась неискренняя, будто приклеенная улыбка. – Спокойной ночи, милорд.

Он не двинулся с места. Длинные смуглые пальцы нежно прикоснулись к ее щеке. Очень медленно он наклонился. На мгновение их губы встретились и слились в поцелуе, и все ее тело окатила жаркая волна. Ее руки поднялись, легли ему на грудь и попытались оттолкнуть его, но грудь его была как гранит и мускулы под курткой были натянуты как струны.

Когда граф оторвался от ее губ и выпрямился, его глаза обрели цвет стали.

– Доброй ночи, Эриел. Спите крепко.

Когда она шагнула в комнату мимо него, то почувствовала слабость в коленках и поняла, что крепко спать ей в эту ночь не суждено. Она знала, что всю ночь будет метаться и вспоминать поцелуй графа, столь нежное и легкое прикосновение, что оно никак не должно было бы затронуть ее чувств, а вместо этого она вся трепетала, дыхание ее стало тяжелым и прерывистым. Этот поцелуй напугал ее больше, чем тот яростный, когда он потребовал, чтобы она поднялась в его спальню.

Как и намеревался граф, они покинули гостиницу на рассвете и направились навстречу еще не взошедшему солнцу, когда небо на горизонте казалось сероватым и лишь слабо отливало пурпуром. Их окутывал плотный, пахнущий пылью и дымом неподвижный воздух. По-видимому, городские жители привыкли к нему и не замечали. Они выплывали из своих жалких домишек, заполняли мощенные булыжником улицы, торопясь на работу – на фабрику.