Соблазненные луной, стр. 64

Глава 26

Ситхен казался всего лишь заснеженным холмом, и таким он и был – если не знать, как пройти внутрь. Но конечно, как и все в стране фейри, ситхен был не совсем таким, каким казался.

Чтобы войти в ситхен, нужно было, во-первых, найти дверь, а во-вторых, суметь ее открыть. Если ситхен находился в игривом настроении, дверь постоянно перемещалась. Можно было часами за ней гоняться по периметру холма. А может, он только со мной так забавлялся, потому что стоило Кэрроу положить руку на снег, и послышалась мелодия. Ее не удавалось запомнить, и даже не понять было, то ли это пение, то ли звучание музыкального инструмента, – и все же мелодия была прекрасна. Она заменяла дверной звонок, хотя не столько сообщала хозяевам о вашем прибытии, сколько давала знать вам, что вы отыскали дверь. Если музыки не слышно – значит не в том месте вы ее ищете. Кэрроу послал требуемый магический импульс, и дверь возникла из ниоткуда. Точнее, проем – потому что двери как таковой не было. Просто отверстие, достаточно большое, чтобы мы вошли по четверо в ряд. Дверь как будто всегда знала, как широко нужно раскрыться – чтобы танк проехал или чтобы бабочка пролетела.

Сумерки сгустились почти до полной темноты, и бледный свет из двери показался ярче, чем на самом деле. Баринтус внес меня под свет. Мы оказались в коридоре из серого камня, достаточно широком, чтобы упомянутый танк спокойно продолжал движение по крайней мере до первого поворота. Ширина коридора не менялась в отличие от размера двери. Это было одно из немногих постоянных мест в ситхене – все прочее менялось по капризу ситхена или королевы. Словно каменный игрушечный домик, где можно хоть целые этажи переставлять с места на место. Трудно было угадать, куда тебя выведет знакомая дверь. Это то раздражало, то восхищало, а чаще и то, и другое сразу.

Вход закрылся, как только шедший последним Холод переступил порог. Остался только серый камень стены – дверь изнутри было найти не проще, чем снаружи. Белый свет лился ниоткуда и отовсюду, ровнее, чем свет факелов, но мягче электрического. Я когда-то спросила, что это за свет, и мне ответили – свет ситхена. На мое возмущенное: "Но это же не объяснение!" я услышала: "Больше знать и не нужно". Порочная логика во всей ее неприглядности, но наверное, другого ответа попросту не было. Вряд ли кто-то из еще живущих помнит, откуда взялся этот свет.

– Так и понесешь принцессу прямо к королеве, Баринтус?

Мечи вылетели из ножен с тихим металлическим шипением – так шипят капли дождя, падая на раскаленную землю. Пистолет появляется из кобуры много тише. И пистолеты, и мечи направились на звук голоса, а часть, на всякий случай, – в обратную сторону, к невидимой теперь двери. Мы с Баринтусом мгновенно оказались в центре отлично защищенного круга.

Говоривший улыбался. Стоящий рядом с ним – нет. Улыбка Иви была откровенно издевательская. Впрочем, чаще всего издевался он над самим собой. Он был высок, не ниже Дойла и Холода, но тонок как тростинка и изящен, как танцующие на ветру тростниковые стебли. Я бы предпочла, чтобы плечи у него были пошире, но из-за худобы он казался еще выше и еще изящней. Тонкие прямые волосы доходили ему до пят. Волосы составляли самую примечательную черту его внешности: зеленые, скорее даже темно-зеленые, и будто прочерченные белыми прожилками. Только когда Иви подходил поближе, становилось видно, что на волосах будто нарисованы листья плюща [5]. Иви шагнул к нам, и листья словно взметнулись под ветром и улеглись опять, когда напарник схватил его за руку и дернул назад. Иви, наверное, так и полез бы на все эти клинки и пистолеты с улыбкой на губах и злой иронией в глазах. Когда-то я считала его легкомысленным, но постепенно я научилась видеть его печаль, начала понимать, что не легкомыслие это было, а отчаяние. Что бы ни соблазнило его вступить в ряды Воронов королевы, вряд ли сделка оправдала его ожидания.

Удержавшая его рука принадлежала Готорну. Его черные густые локоны спадали ниже колен, роскошную массу волос удерживал серебряный обруч. Свет играл зеленью в черных локонах, когда он поворачивал голову. С широких плеч до самых ног Готорн был укутан плащом цвета сосновой хвои – густо-зеленого роскошного цвета, – заколотым у плеча серебряной фибулой.

– В чем дело, Мрак? – спросил он. – Мы ничем вам не угрожали.

– Что вам здесь нужно? – спросил Дойл в ответ.

– Королева послала нас навстречу принцессе.

– Почему только двоих?

Готорн моргнул, и даже на таком расстоянии мне был виден странный розовый оттенок внутреннего кольца его радужек. Темно-розовый, зеленый и красный – такими были цвета его глаз.

– А почему должно быть больше? Что случилось?

– Они еще не знают, – тихо сказал Баринтус.

– Сколько вы здесь уже простояли на карауле? – спросил Дойл. Поза у него, впрочем, уже стала менее напряженной, ствол пистолета опустился к полу.

– Целую вечность, – сказал Иви, помахивая полой светло-зеленого плаща словно в танце.

Готорн кивнул:

– Часа два или больше. Время в ситхене течет по-разному.

Дойл спрятал пистолет, и словно по сигналу клинки вернулись в ножны и пистолеты в кобуры, и все встали "вольно" – или настолько "вольно", насколько у них получилось.

– Повторяю вопрос, Мрак: что случилось? – Но объяснять не пришлось, потому что стражи чуть расступились по ходу разговора, и Готорн увидел меня. Я и забыла, что на лице у меня кровь. Что-то я стерла о чью-то мокрую одежду, но не все. Все можно смыть только с мылом. – Да спасут нас Господь и Госпожа, она ранена!

– Это не ее кровь, – успокоил Дойл.

– А чья?

– Моя, – сказал Холод, выступая из толпы стражей, и опять, как по сигналу, все двинулись по коридору навстречу двоим ожидавшим.

Иви спросил, забыв ухмыльнуться:

– Что же случилось?

Дойл коротко описал им покушение, не упомянув о Баринтусе и кольце.

Иви качал головой:

– Кто же посмел? Принцесса Мередит несет знак королевы. Поднять на нее руку – значит отдаться на милость королевы. Из Воронов я таких смельчаков не знаю.

В словах не было ни следа обычного для Иви ехидства. Словно известие о покушении на меня так его перепугало, что все шуточки вылетели из головы.

Трехцветные глаза Готорна широко раскрылись.

– И правда, кто посмел?

Баринтус все так же держал меня на руках, но ни снег, ни мороз мне уже не грозили. Я тронула его за плечо:

– Я пойду сама.

Он посмотрел на меня так, словно позабыл, что я сижу у него на руках. Может, и правда забыл. Он согнулся почти вдвое, чтобы осторожно поставить меня на пол. Я одернула юбку, пригладила руками и пожалела, что складки позади не привести в порядок без утюга. Оставалось надеяться, что известие о том, что меня едва не убили, отвлечет королеву от несовершенства моего наряда. Только с Андаис никогда не угадаешь – временами она бушевала по поводу мелочей, если не могла ничего сделать с настоящими неприятностями.

Иви опустился передо мной на колено, и плащ завернулся, обнажив плечо, бедро и бок. Под плащом он был голый.

– Принцесса Мередит, королева Андаис шлет тебе приветствия. Мы – ее дар тебе. – В голосе снова слышалась издевка.

Готорн тоже встал на колени, и то, как тщательно он придерживал плащ, заставило меня подумать, надето ли на нем хоть немного больше, чем на Иви?

– Мы – ее дар тебе, буде кольцо нас признает, – дополнил Готорн тоном, ясно говорившим – он был бы зол, если бы посмел злиться.

– С этим наверняка можно подождать, – сказал Онилвин. – Если королева еще не знает о случившемся, ей нужно как можно скорее доложить.

Ответил ему Усна:

– Если ты так торопишься сообщить королеве дурные новости – вперед! Лично я не хотел бы первым ей все рассказать.

Усна так и не соизволил одеться, ножны с мечом он нес в руке.

Королева славилась обыкновением винить вестника в дурных вестях.