Возлюбленная из Ричмонд-Хилл, стр. 42

Бриджмен ответил, что ей ничто не помешает, если он, Орландо, поможет своему другу. Он спрячется в тени деревьев у порога и при появлении незнакомцев, которые попытаются войти в дом, сразу же известит Его Высочество.

– Тогда давайте больше не будем терять времени, – воскликнул принц.

Он зашел в дом и заявил, что, поскольку он уже здесь, венчание должно начаться немедленно.

И вот в гостиной дома на Парк-стрит принц и Мария принесли брачные обеты, а после венчания принц написал бумагу, подтверждавшую, что 15 декабря 1785 года Мария Фитцерберт стала женой Георга Августа, принца Уэльского.

Принц в порыве чувств обнимал Марию. Он уже решил, где они проведут медовый месяц.

Конечно же, в Марбл-Хилл! Разве она не «Любимая из Ричмонд-Хилл»? Разве он не готов отказаться ради нее от короны?

Случившееся предвещало счастье, равного коему принц еще не знавал. Мария ему верила. Эта романтическая свадьба была так непохожа на обе предыдущих! Когда они, усевшись в карету, свернули с Парк-стрит на Оксфорд-стрит и выехали на дорогу, которая вела в Ричмонд, принц принялся перечислять Марии, что он собирается для нее сделать. Хозяйки всех лондонских гостиных будут рады принять ее, стоит Марии и принцу только выразить желание навестить их. Она принцесса Уэльская, и он сумеет разделаться со всеми, кто попытается это отрицать! Мария получит все, что пожелает! Он подарит ей карету с королевским гербом, подарит украшения, которым нет цены. Но Мария сказала, что ей все это не нужно, а нужна только его любовь.

Столь прелестный ответ привел принца в восторг. Но когда Мария не приводила его в восторг?

Принц был счастлив, он был влюблен, он женился на самой прекрасной женщине в мире и улизнул от толстой немецкой принцессы, которую ему наметили в жены. Он добился своей возлюбленной!

Как медленно тащилась карета! Впрочем, принца это не очень тревожило: Мария была рядом с ним, он любовался ее идеальной кожей, облаком светлых кудрей и белоснежной грудью, которую теперь ему позволено ласкать и на которой он сможет нарыдаться вволю.

Карета остановилась. Принц выглянул из окна. Где они?

– По-моему, это Хаммерсмит, дорогая.

– А почему мы стоим? Кучер подошел к двери.

– Я прошу прощения у Вашего Высочества, но дороги так занесло снегом, что лошади совсем выбились из сил. Им необходимо немного передохнуть, сэр. Здесь есть гостиница, сэр, вы можете там остановиться, а мы посмотрим, что можно сделать.

Так что принц с Марией вышли из кареты и поужинали при свечах в Хаммерсмите.

Мария сказала, что ей безразлично, где они будут, лишь бы вместе.

И принц с ней пылко согласился.

ПРИНЦ УИЛЬЯМ ВЕДЕТ СЕБЯ НЕБЛАГОРАЗУМНО

Королевский двор располагался в Виндзоре, и жить там было весьма неудобно. Дворец был полуразрушен, а когда его время от времени пытались хоть немного привести в порядок, король, королева и старшие дети размещались в Верхних покоях (их еще называли Покоями Королевы), а дети помладше обитали в Нижних. Покои эти были мрачными и холодными, комнаты маленькими, мебель старомодной; повсюду стояли многочисленные шкафы, альковы были маленькими, лестницы – крутыми и опасными, к тому же лестниц было столько, что новые слуги, еще не познакомившиеся с их расположением, беспрестанно плутали и не могли найти нужной комнаты. Зимой камины пылали так, что в комнатах становилось нестерпимо жарко, однако по коридорам разгуливал ледяной ветер. Большинство придворной челяди страдало от простуды, но все равно каждое утро даже в самую холодную погоду они должны были присутствовать на церковной службе в неотапливавшейся церкви, в которой стоял еще более лютый мороз, нежели в коридорах.

И все же король с королевой предпочитали жить в Виндзоре, а не в Сент-Джеймсе или в Букингемском дворце, который совсем недавно был за огромные деньги отремонтирован. Самой любимой их резиденцией был, конечно же, «милый маленький Кью», но, поскольку и королю, и королеве нравилось жить на природе, они частенько наезжали в Виндзор.

– Здесь всегда точно знаешь, что и когда случится, – жаловались скучающие придворные.

Никому не верилось, что это королевский двор, ибо нравы тут были точно такие же, как в самой глухой провинции. Здесь и не пахло «хорошим тоном», здесь не было захватывающих развлечений, не было ничего королевского! Королева вникала в хозяйственные дела с такой увлеченностью, с какой она больше ничем не занималась, разве что нюхала табак. Король бродил по окрестностям, словно обыкновенный сквайр, интересовался урожаем, который собирали его крестьяне, и даже порой собственноручно сбивал масло! И король, и королева были ужасно педантичными, и никому не позволялось опаздывать к столу, а если уж кто-нибудь опаздывал, король непременно желал знать, по какой причине. Каждый вечер слушали музыку, но даже в этом было очень мало разнообразия. Всегда игралось какое-нибудь сочинение Генделя, и на концерте обязаны были присутствовать все принцессы, даже малышка Амелия: по глубокому убеждению короля, ей с детства следовало привить вкус к хорошей музыке – то есть, разумеется, к той, которая нравилась ему.

Жизнь королевского двора представляла собой разительный контраст по, сравнению с жизнью приближенных принца в Карлтон-хаусе. Король с королевой частенько слышали, как о тамошних порядках люди говорили почти с почтительным трепетом. Именно там находился центр веселья, именно там собирались щеголи, эрудиты и остроумцы. Принцессы жадно ловили новости о своем брате; они завидовали ему и мечтали, чтобы он приехал в Виндзор, в Кью – короче, туда, где томились они. Но он приезжал нечасто, ведь принц был очень занят – он вел такую захватывающую жизнь!

Король постоянно думал о своем сыне Георге и с каждым днем проникался к нему все большей неприязнью. Королева же волновалась за принца. Ну почему он так отдалился от них? Почему не может оправдать их чаяний и честно выполнять свой сыновний долг? Любовь и гордость за сына боролись в душе королевы с обидой на него, и она думала о нем больше, чем обо всех других детях вместе взятых. Про Георга и вдову-католичку, миссис Фитцерберт, ходили очень настораживающие слухи. Единственным приятным моментом в этой истории было то, что все отзывались о миссис Фитцерберт очень хорошо.

Королева обсудила поведение принца с леди Харкурт, одной из своих ближайших подруг и фрейлин, прислуживающих ей в спальне.

– Я думаю, это просто добрая дружба… и ничего больше, – предположила королева. – Помнится, подобная дружба связывала его с одной из фрейлин, Мэри Гамильтон. Мэри – целомудренная девушка, и, насколько я слышала, миссис Фитцерберт тоже славится своей добродетелью.

– Я тоже это слышала, Ваше Величество, – согласилась леди Харкурт, – но…

Но как она могла волновать королеву, у которой и без того было достаточно поводов для беспокойства? Леди Харкурт знала, что королева с тревогой следит за супругом, опасаясь возвращения странного недуга, который однажды уже охватил его… тогда король разговаривал так бессвязно, что королева заподозрила помешательство.

Леди Харкурт, преданная королю не меньше, чем королеве, искренне надеялась, что принц своим недостойным поведением не спровоцирует новую вспышку болезни отца.

И вот однажды холодным утром в начале 1786 года королева поднялась как обычно и после церемонии утреннего туалета, занявшей около часа, пошла на службу в промерзшую часовню, затем позавтракала в обществе короля и старших дочерей и вернулась в свои покои, чтобы окончательно привести себя в порядок – уложить и напудрить волосы; дело происходило в один из тех двух дней в неделю, когда королеве не только укладывали, но и завивали локоны, поэтому вся процедура длилась на час дольше обычного.

Королева вздохнула: она всегда весьма равнодушно относилась к своей внешности. Как бы ей хотелось, чтобы эти нелепые прически вышли из моды! Эта мода пришла сюда из Франции, причем Мария-Антуанетта довела ее до гротеска, и теперь эти прически выглядели просто смешно.