Обсидиановая бабочка, стр. 50

Лицо ее было изящно, как и все остальное, кожа коричневая с оттенком молочной бледности. Глаза черные, не какие-нибудь там темно-карие, но по-настоящему черные, как обсидиановый клинок, имя которого она носит. Обычно у Мастеров вампиров глаза как затягивающие озера, куда попадаешь и тонешь, но эти были сплошными черными зеркалами, не такими, куда можно провалиться, но показывающими истину. Я увидела в этих глазах себя, миниатюрные отражения, как в совершенных черных камеях, во всех подробностях. Потом образ разделился, раздвоился, растроился. В середине осталось мое лицо, а по сторонам появились волчья голова и череп. На моих глазах они стали сближаться, волчья голова и человеческий череп закрыли мое лицо, и на долю секунды невозможно стало понять, где кончается одно изображение и начинается другое.

Потом один образ воспарил над остальными – череп поднялся вверх сквозь черноту, заполняя ее глаза, занимая все мое поле зрения, и я отшатнулась, чуть не упав. Эдуард меня подхватил. Даллас вышла и встала возле вампира.

Бернардо и Олаф стояли за Эдуардом, и я знала, что достаточно ему сказать только слово, как они откроют стрельбу. Успокоительная была мысль, хотя и самоубийственная, поскольку сейчас я ощутила ее народ, а это значит, что раньше она перекрывала его от меня. Я чувствовала вампиров под зданием, вокруг, внутри. Сотни их было, и почти все старые. По нескольку сотен лет. А сама Обсидиановая Бабочка? Я посмотрела на нее повнимательней, стараясь больше не встречаться с ее взглядом. Уже несколько лет мне не приходилось прятать глаза от вампира, и я забыла, как это трудно – глядеть на кого-то, кто хочет посмотреть тебе в глаза, и избегать его взгляда; довольно сложная игра. Они хотят поймать твой взгляд и зачаровать, а ты хочешь этого не допустить.

У нее была прямая челка, но остальные волосы убраны с лица, открывая изящные уши с нефритовыми кольцами. Миловидное создание, миниатюрная даже по сравнению со мной и профессором Даллас, но внешность меня не обманывала. Под ней скрывался не особо старый вампир. Вряд ли ей хотя бы тысяча лет. Я встречала вампиров постарше, и намного постарше, но ни один вампир моложе тысячи лет не мог так греметь силой у меня в голове, как она. Сила исходила от нее почти зримым облаком, и я достаточно знала о вампирах, чтобы понимать, насколько это у нее неосознанно. Некоторые Мастера с особыми способностями, например, умеющие вызывать страх или похоть, просто выдают наружу силу этого рода постоянно, как поднимается от кастрюли пар. Это бывает непроизвольно – по крайней мере отчасти. Но я никогда не видела, чтобы из кого просто текла сила, сила в чистом виде.

Эдуард что-то мне говорил, наверное, уже повторял, но я просто не слышала.

– Анита, Анита, как ты?

Я почувствовала твердость пистолета – не направленного мне в спину, а извлеченного из кобуры, а мое тело скрывало его от зала. Все могло обернуться очень плохо и очень быстро.

– Нормально, – ответила я, но голос мой никак не звучал нормально. Он был далекий и гулкий, будто я была оглушена, а теперь приходила в себя. Может быть, немножко так и было. Она не подчинила себе мой разум, но при первом контакте узнала обо мне такое, чего ординарный вампир никогда бы не мог выведать. Я вдруг поняла, что она догадалась, какого рода силу я представляю. Значит, у нее дар определять силу.

Прозвучал голос Обсидиановой Бабочки, с сильным акцентом и очень глубокий, не соответствующий ее комплекции, будто в голосе сосредоточилась ее неимоверная сила:

– Чья ты слуга?

Она знала, что я – человек-слуга вампира, но не знала чей. Это мне понравилось. Она читает только силу, а не вдается в подробности, хотя, возможно, что и симулирует незнание. Но почему-то я сомневалась, что она прикидывается несведущей. Нет, она из тех, кто любит демонстрировать знание. От нее надменность исходила так же, как и сила. А почему бы ей и не возгордиться? В конце концов, она богиня, по крайней мере в собственных глазах. Чтобы объявить себя божеством, надо обладать исключительным высокомерием или быть психом.

– Жан-Клода, Принца города Сент-Луиса.

Она склонила голову набок, будто прислушиваясь к чему-то.

– Значит, ты истребительница. Ты не назвала при входе своего настоящего имени.

– Не все вампиры согласились бы говорить со мной, зная, кто я.

– И какой же вопрос ты желаешь со мной обсудить?

– Серию убийств с увечьем.

И снова она чуть повернула голову, будто прислушиваясь.

– Ах да. – Она моргнула и подняла на меня глаза. – Цена аудиенции – то, что лежит на твоих руках.

Наверное, вид у меня был достаточно недоуменный, потому что она пояснила:

– Кровь, кровь Сезара. Я желаю взять ее от тебя.

– Каким образом? – спросила я. Ладно, пусть меня сочтут подозрительной.

Она просто повернулась и пошла прочь. И голос ее донесся, как в плохо озвученном фильме: со значительным опозданием, чем следовало бы.

– Ступай за мной и не очищай руки.

Я повернулась к Эдуарду:

– Ты ей доверяешь?

Он покачал головой.

– И я тоже нет, – сказала я.

– Так мы идем или остаемся? – спросил Олаф.

– Лично я за то, чтобы идти, – сказал Бернардо.

Я на него не обращала внимания с той минуты, когда началось жертвоприношение. Бернардо несколько побледнел, а Олаф – нет, у него был свежий вид, глаза сверкали, будто вечер ему очень понравился.

– Мы нанесем смертельное оскорбление, если отвергнем приглашение, – сказала Даллас. – Она редко когда удостаивает кого-нибудь личной беседы. Наверное, ты произвела на нее впечатление.

– Не в этом дело. Я ее привлекаю.

– Привлекаешь? – Даллас наморщила брови. – Она же любит мужчин!

Я покачала головой:

– Может быть, спит она с мужчинами, но привлекает ее сила.

Она посмотрела на меня. Внимательно.

– И у тебя эта сила есть?

Я вздохнула:

– Вот заодно и узнаем, правда?

И я направилась туда, куда удалилась фигура в плаще. Она не стала ждать нашего решения – просто ушла. Надменная, как я уже сказала. Высокомерная. И конечно, мы тоже пойдем за ней в ее логово. Проявление своего рода самоуверенности, если не глупости. Иногда между ними очень мало разницы.

Я не знала, куда идти. Но Даллас была в курсе и подвела нас к скрытой занавесами двери рядом со ступенями храма. Дверь все еще была открыта, как черная пасть, и ступени вели вниз. А куда ж еще? Только раз в жизни я видела вампира, у которого главное укрытие было вверху, а не внизу.

Даллас пошла вниз пружинистой походкой и с песней в сердце. Собранные в хвост волосы болтались сзади, когда она сбегала по лестнице, перепрыгивая ступеньки. Если она и испытывала неприятные ощущения, углубляясь в темноту, то никак не подавала виду. Даллас вообще сбивала меня с толку. С одной стороны, она не видела, насколько опасен Олаф, и не боялась ни одного из монстров в клубе. С другой стороны, она мне поверила, когда я сказала, что вырежу ей сердце. Я по глазам видела. Как она поверила такой угрозе незнакомого человека, а не замечала других опасностей? Я не могла понять, а я очень не люблю, когда чего-нибудь не понимаю. Она казалась абсолютно безобидной, но реакции у нее были очень странные, и я поставила на ней знак вопроса. А это значит, что я не стану поворачиваться к ней спиной или относиться как к мирной жительнице города, пока не буду точно знать, что она действительно таковой является.

Мой медленный темп не устраивал Олафа. Он протиснулся мимо меня и побежал вниз за подпрыгивающим хвостом волос Даллас. Ему приходилось нагибаться, чтобы не стукаться о потолок, но это ему явно не мешало. Ладно, я не против, пусть он схватит первую пулю. Я продолжала идти за ними в потемках. Никто не проявлял ко мне насилия… по-настоящему… пока что. Поэтому идти с пистолетом в руке было несколько вызывающе, но… но извиняться я буду потом. Если вампир не знаком мне лично, то при первом визите я предпочитаю держать в руке заряженный пистолет. А может, дело было в узкой лестнице и давящем эффекте камня, будто готового на меня рухнуть и раздавить, как в кулаке. Я говорила, что у меня клаустрофобия?