Обсидиановая бабочка, стр. 103

У меня веки вроде бы закрылись, потом открылись снова. Надо мной стоял Эдуард. Наклонившись, он шепнул:

– Ползать на брюхе среди кустов, грозиться человеку яйца отрезать… шкура у тебя дубленая.

– Надо ж было твою шкуру спасти, – сумела я ответить.

Он нагнулся и поцеловал меня в лоб. А может, это мне приснилось.

На второй день в больнице мне стали снижать дозы препаратов, и появились сны. Я заблудилась в лабиринте высоких зеленых изгородей, одетая в длинное тяжелое платье из белого шелка. И под ним было что-то тяжелое, тянущее вниз. Я ощущала тесноту корсета и знала, что это не мой сон. Мне не могли присниться вещи, которых я никогда не носила. Прекратив бег, я остановилась, подняла глаза к безоблачному синему небу и крикнула:

– Жан-Клод!

Искусительный и жаркий, раздался его голос:

– Где ты, ma petite? Где ты?

– Ты мне обещал не лезть в мои сны.

– Мы почувствовали, что ты умираешь. И встревожились, когда открылись метки.

Я знала, кто это «мы».

– Ричард не вторгся в мои сны, только ты.

– Я пришел предупредить тебя. Если бы ты нам позвонила, в этом бы не было необходимости.

Я обернулась и увидела среди травы и кустов зеркало. Зеркало в полный рост с золоченой рамой. Очень антикварное, совершеннейший «Луи каторз». И отражение мое потрясало. Дело было не только в одежде – прическа превратилась в какое-то сложное сооружение с висящими темными кудрями. И волос стало намного больше, сразу видно, что часть из них накладные. И даже мушки красовались на щеках. Комичное, должно быть, зрелище, но было вовсе не смешно. Вид утонченный, как у фарфоровой миниатюры, но не смехотворный. Отражение мое колыхнулось, вытянулось, потом исчезло, и в зеркале показался Жан-Клод.

Он был высок, изящен, одет с головы до ног в белый атлас – костюм под стать моему платью. Золотым шитьем сверкали рукава, швы на брюках. Белые сапоги до колен, завязанные широкими белыми и золотыми лентами. Фатоватый наряд, прикольный, говоря современным жаргоном, но он не казался неуместным. Жан-Клод выглядел элегантно и непринужденно, как человек, стянувший с себя деловой костюм и надевший что-то более удобное. Волосы его падали вниз длинными волнистыми прядями. И только неуловимая мужественность тонкого лица и полночно-синие глаза были обычными, знакомыми.

Я покачала головой, и от тяжести кудрей движение вышло неуклюжим.

– Я тут совершенно не к месту, – сказала я и попыталась вырваться из сна.

– Погоди, ma petite, погоди, пожалуйста. Я действительно должен тебя предупредить. – Он выглядывал из зеркала, как узник из-за решетки. – Вот это зеркало – гарантия, что я к тебе не притронусь. Я пришел только поговорить.

– Тогда говори.

– Это Мастер Альбукерка тебя так отделала?

Вопрос казался странным.

– Нет, Итцпапалотль меня не трогала.

Он вздрогнул при звуке ее имени:

– Не говори этого имени, пока мы в этом сне.

– О’кей, но это все равно не она.

– Но ты с ней виделась? – спросил он.

– Да.

Он состроил озадаченное лицо, снял с себя белую шляпу и стал похлопывать ею по бедру привычным жестом, хотя раньше я за ним такого не замечала. Но вообще я его в подобном костюме видела только один раз, и тогда мы дрались за свою жизнь, поэтому подобных мелочей действительно можно было не заметить.

– Альбукерк под запретом. Высший Совет объявил, что этот город закрыт для всех вампиров и их миньонов.

– Почему?

– Потому что Принцесса города убивала всех вампиров или миньонов, которые в этом городе появлялись за последние пятьдесят лет.

Я вытаращила глаза:

– Ты шутишь?

– Нет, ma petite, я не шучу.

Вид у него был тревожный – нет, напуганный.

– Она ничего враждебного в мой адрес не предприняла, Жан-Клод. Честно.

– Для этого должна была быть причина. Ты была там с полицией?

– Нет.

Он покачал головой, снова шлепнул себя шляпой по ноге.

– Значит, ей от тебя что-то нужно.

– И что это может быть?

– Я не знаю.

И снова он хлопнул себя шляпой по ноге, глядя на меня из-за стеклянной стены.

– А она действительно убивала всех вампиров, которые здесь появлялись?

– Oui.

– И почему Совет не послал никого приструнить ее?

Он потупил взгляд, потом посмотрел на меня, и снова в его глазах был страх.

– Я думаю, что Совет ее боится.

Я помнила тех трех членов Совета, с которыми мне довелось встречаться, и брови у меня поднялись до самых волос.

– Как это может быть? Я знаю, что она сильна, но ведь не настолько же?

– Этого я не знаю, ma petite, знаю только, что Совет предпочел наложить табу на ее территорию, нежели воевать с ней.

Вот это уже было просто страшно.

– Это мне лучше было бы знать до того, как я сюда приехала.

– Я знаю, как ты ценишь неприкосновенность частной жизни, ma petite. Я все эти долгие месяцы не обращался к тебе. Я уважал твое решение, но здесь дело не в наших романтических чувствах или их отсутствии, а в наших действительных отношениях. Ты – мой слуга-человек, вольно или невольно. Это значит, что ты не можешь просто ввалиться на территорию другого вампира без некоторой дипломатии.

– Я здесь по делам полиции. И я думала, что могу находиться на чьей угодно территории, если действую от имени полиции. Здесь я Анита Блейк, эксперт по противоестественным явлениям, а не твой слуга.

– Вообще это так, но Мастер, в чьих владениях ты сейчас, не подчиняется указам Совета. Она сама себе закон.

– И что это означает для меня здесь и сейчас?

– Быть может, она боится закона людей. Может быть, не трогает тебя из страха, что люди ее уничтожат. Ваши власти иногда действуют очень решительно. А может быть, ей просто от тебя что-то надо. Ты с ней виделась. Каково твое мнение?

Я ответила, даже не успев подумать:

– Сила. Ее манит сила.

– Ты некромант.

Я покачала головой, и снова из-за накладных волос вышло неуклюже. Во сне я закрыла глаза, а когда открыла их снова, волосы висели у меня до плеч, как обычно.

– Они мне мешали, тяжелые, – сказала я.

– Вполне возможно. Я рад, что ты хотя бы платье оставила. Не могу тебе передать, как давно мне хотелось увидеть тебя в подобном наряде.

– Не начинай, Жан-Клод.

– Прошу прощения, – произнес он с глубоким поклоном, отмахнув при этом шляпой.

– Я думаю, здесь дело не только в некромантии. Она вычислила, что я вхожу в триумвират, как только меня увидела. Я следила, как она разбирала связь между нами троими, будто расплетая нить. Она знала. Я думаю, этого она и хочет. Хочет знать, как это действует.

– А она может это повторить? – спросил он.

– У нее есть человек-слуга, и она умеет призывать ягуаров. Теоретически, я думаю, она могла бы, хотя не знаю, можно установить трехстороннюю связь, если уже поставила метки на человека, а на зверя – еще нет.

– Если метки свежие – возможно.

– Нет, они не новые. Слуга давно уже при ней.

– Тогда – нет. Слишком закаменели метки человека, чтобы расшириться для третьего.

– Если она интересуется мной ради силы, которой сама иметь не может, что же она предпримет, выяснив, что от меня ей толку не будет?

– Лучше всего будет, если она не узнает об этом, ma petite.

– Ты думаешь, она меня убьет?

– Она полтысячелетия убивала всякого, кто переходил ей дорогу. С какой стати ей менять свои привычки?

Я настолько приблизилась к зеркалу, что видела золотые пуговицы камзола, а также то, как поднимается и опускается дышащая грудь. Я не была так близко к нему уже полгода. Мы просто снились друг другу, но оба знали, что это не просто сон. Жан-Клод поставил между нами зеркальный барьер, чтобы мы не входили в фантазии друг друга. Он раньше посещал мои сны, мое забытье, как демон-любовник. Наяву мы тоже это делали, но в снах это было намного нежнее, иногда прелюдией к яви, иногда само по себе.

Зеркало стало тоньше, будто стекло испарялось. Как тоненькая прослойка. Он коснулся пальцами с той стороны, и зеркало прогнулось, как прозрачный пластик.