Кровавые кости, стр. 63

Айви смотрела на меня, и за болью угадывалась такая горячая ненависть, что можно бы спички зажигать. Гнев поднимался от нее хлещущими волнами.

Серефина склонилась к ней, потянув меня за собой. Я обернулась на Жан-Клода. Янош прижимал к груди паучью руку. «Пистолет», — шепнул мне Ларри одними губами. Я помотала головой. Она меня еще не ранила. Пока что.

Держащая меня рука резко дернула, и я повернулась лицом к Серефине. Глаза в глаза, неожиданно и страшно. Но то, что я видела в ее глазах, страшным не было. Глаза, которые, как я могла бы поклясться, были бледными тенями, оказались карими, темными, как полированное дерево. Мамины глаза.

Наверное, она думала, что это будет для меня утешением или соблазном. Она ошиблась. Я похолодела от страха.

— Прекрати!

— Ты не хочешь, чтобы я прекратила.

Я попыталась вырвать руку — с тем же успехом можно было бы попытаться изменить путь солнца в небе.

— Ты можешь предложить мне только смерть. В твоих мертвых глазах — моя мертвая мать.

Но я смотрела в эти карие глаза, которых никогда не думала увидеть по эту сторону небес. И я орала в эти глаза, потому что не могла отвернуться. Серефина меня не отпустила бы, а я не могла бороться с ней — по крайней мере когда она меня касается.

— Ты ходячий труп, а все остальное — ложь!

— Я не мертва, Анита.

И в голосе ее слышалось эхо голоса моей матери. Она подняла вторую руку, будто хотела погладить меня по щеке.

Я попыталась закрыть глаза. Отвернуться. И не могла. Мое тело охватывал странный паралич. Так бывает, когда проваливаешься в сон, и тело весит тонны, и двинуться почти невозможно.

Рука медленно поднялась ко мне, и я знала: если она меня коснется, я рухну в ее объятия. Я вцеплюсь в нее и заплачу навзрыд.

Я вспомнила мамино лицо в последний раз, когда ее видела. Гроб был из темного дерева и покрыт драпировкой с красными розами. Я знала, что мама там, но на нее не разрешали смотреть. Никому не разрешали. Гроб не открывать — так они сказали, не открывать. Все взрослые, которые были тогда в моей жизни, впали в истерику. Комната была полна всхлипываний и рыданий. Отец лежал на полу, и мне он был не нужен, мне нужна была мама. Застежки на гробе были серебряные. Я их открыла, и кто-то крикнул у меня за спиной. Времени было мало. Крышка оказалась тяжелой, но я толкнула ее вверх, и она поддалась. Мелькнул белый атлас и тени. Собрав все силы, я подняла руки над головой и что-то увидела.

Тетя Мэтти схватила меня сзади, крышка с лязгом встала на место, и тетя резко застегнула замок, другой рукой оттаскивая меня в сторону. Я не сопротивлялась — я видела достаточно. Будто смотришь на картинку, которая должна во что-то сложиться, но глаз никак этого не видит. Я еще годами потом ее складывала. Но то, что я видела, не было мамой. Не могло быть моей красавицей мамой. Это была оболочка, которую бросили. Такой, которую надо спрятать в темный ящик, чтобы она там гнила.

Я открыла глаза, и передо мной были глаза Серефины — бледно-серые. Высвободив руку из ее вдруг ослабевшей хватки, я сказала:

— Боль в таких случаях помогает.

И я встала, отступила от нее, а она не стала меня останавливать. Что было хорошо, потому что меня всю трясло, и не из-за вампирши. У воспоминаний тоже есть зубы.

Она осталась на коленях возле Айви.

— Поразительно, некромантка. Я тебе помогу найти мальчика, которого ты ищешь.

Ее неожиданная покладистость меня встревожила.

— Почему вдруг?

— Потому что с тех пор как я достигла полной силы, никто никогда не мог избавиться от моей иллюзии дважды за одну ночь. Никто — ни живой, ни мертвый.

Она схватила Айви за окровавленную руку и втащила себе на колени, заливая кровью белый шелк. Айви ахнула от боли.

— Вот что запомни, юная Мастер Вампиров: эта смертная сделала то, что тебе не под силу. Она вышла против меня — и победила. — Серефина резко отбросила ее, и Айви растянулась на полу. — Ты недостойна моего взгляда. Убирайся.

Серефина встала. Свежая кровь алела на белом шелке и белых перчатках.

— Ты поразила меня. А теперь уходите, все уходите.

Она повернулась и пошла к своему трону, но не села. Она стояла спиной к нам, взявшись за подлокотник. Может быть, мне показалось, но у нее был усталый вид. Призраки спустились ей навстречу клубящимся белым туманом. Отчетливых форм среди них стало меньше, будто фантомы утратили часть своей четкости.

— Уходите, — повторила она, не оборачиваясь.

Задняя дверь была открыта, но Жан-Клод пошел к двери, ведущей к парадному входу. Мне было не до споров — я просто хотела убраться отсюда. И плевать мне, через какую дверь.

Мы спокойно и собранно пошли к двери. Мне хотелось бежать. Ларри стоял рядом со мной, и я видела, как он изо всех сил сдерживается, чтобы не броситься наутек. Джейсон подошел к двери первым, но повернулся и пригласил нас проходить, как швейцар или дворецкий.

Я увидела его глаза, широко раскрытые от испуга, и поняла, чего ему стоил этот жест. Мы вышли, он следом. Последним прошел Жан-Клод. За нами хлопнула дверь, и мы оказались на улице. Вот и все.

Но впервые в жизни я знала, что меня отпустили. Я не пробилась с боем, не выторговала себе свободу. Пусть она поражена как угодно, но она позволила нам уйти. А когда тебя отпускают — это совсем не то же самое, что победа.

Я никогда по своей воле не вернусь в этот дом. Никогда по своей воле не окажусь рядом с ней. Потому что сегодня я, быть может, смогла ее поразить, но этого не хватит навечно. И даже сейчас я знала, что она могла победить. У этой вампирши есть мой выигрышный билет. У нее есть ложь, почти стоящая моей бессмертной души.

Черт побери все!

Джейсон пробежал по комнате мимо меня:

— Я в душ.

Это было назойливо с его стороны, но он вонял, как разложившийся труп. Обратно мы ехали, открыв все окна. Обычно, когда сам воняешь, чужой вони не чуешь. На меня тоже попало немало гнили, но запах Джейсона был очень отчетлив. Есть такие ароматы, которые ничем не заглушить.

— Погоди! — сказал Ларри.

Джейсон повернулся, не слишком довольный.

— Пойди в душ в моем номере. — Он поднял руку, не давая мне возразить. — До рассвета всего час. Если мы хотим всех до того распихать по койкам, имеет смысл использовать оба душа.

— Я думаю, мы сегодня будем все спать здесь, — сказала я.

— Почему? — спросил Ларри.

Жан-Клод стоял возле широкого кресла, красивый и абсолютно не желающий мне помочь. Джейсон всем своим видом выражал нетерпение.

— Безопасность в коллективе.

Ларри покачал головой:

— Ладно, но я же могу отвести вервольфа в соседний номер и пустить в душ? Или ты мне даже в этом не доверяешь?

— Доверяю, Ларри. Сегодня ночью ты действовал отлично.

Я ожидала улыбки, но ее не было. У Ларри был очень серьезный вид.

— Я убил Брюса.

Я кивнула:

— Мы собирались вообще всех перебить, кто был в той комнате.

— Я тоже так думал. — Он опустился в кресло. — Я никогда еще никого не убивал.

— Это был вампир. Это не то, что убить человека.

— Ага, как же! И на скольких трупах вы недавно проводили реанимацию?

Я обернулась к улыбающемуся Жан-Клоду и пожала плечами:

— Всего на одном. Вы можете дать нам поговорить наедине?

— Где бы я ни был в этой комнате, я буду вас слышать, — сказал Жан-Клод.

— Иллюзия — это все, — сказала я. — Так что просто отойдите.

Жан-Клод слегка поклонился и отвел Джейсона в другой конец комнаты, к окну. Я знала, что ему все слышно, зато он хотя бы не стоит над душой.

— Ты на самом деле не считаешь его мертвецом? — спросил Ларри.

— Ты же видел тех двух женщин-вампиров, — ответила я. — Это просто гниющие трупы, а остальное все — иллюзия.

— И ты думаешь, он тоже иногда так выглядит?

Я минуту поглядела на Жан-Клода.

— Боюсь, что так я и думаю.

— Как же ты можешь с ним встречаться после того, что ты видела?