Сокрушители, стр. 42

- Да... Я - Энсиниас, или... Модесто... Вернее, то, что осталось от Энсиниаса...

- Идти способны?

- Если прочь отсюда... на брюхе готов уползти... по-змеиному... - Он быстро помотал головой: - Нельзя... Дана...

- Где?

- Проклятущая девка, - слова Энсиниаса начали звучать немного отчетливей, - уволокла ее. Анхелита. По-испански означает "ангелок". Недурное имя дали родители этому чудовищу? Кощунство, да и только... Теперь мерзавку зовут еще и El Martillo...

Впору было присвистнуть, но я сдержался.

- Неверный грамматический род в применении к женщине, - сказал Модесто, - но имечко несравненно более подходящее.

Значит, после безвременной кончины Доминика Морелоса место Молота заняла его любовница... Мак весьма заинтересовался бы этим, но у меня возникли заботы иного свойства. И очень срочные.

- Где сейчас Дана? Жива? Здорова?

- Здорова... Почти. Но ее надо найти, поскорее найти, выручить...

Возникшее за спиною движение я обнаружил все тем же спасительным шестым чувством. И крутнулся как раз вовремя.

Крупный мужчина, вооруженный узким клинком, похожим на средневековый фехтовальный кинжал, подкрадывался ко мне и буквально облизывался, предвкушая кровопролитие. Я наотмашь защитился "фомкой"; террорист легко прыгнул назад и осклабился, перекидывая нож из руки в руку. Он приплясывал, качался, вился, точно угорь, бросая мне вызов, приглашая ринуться в атаку и раскрыться, вознося лом над неприятельским черепом.

Фигу тебе, любезный...

Мне доводилось противостоять подобным выродкам. Игривый скот. Наглый скот. Самоуверенный скот, не дающий себе труда немедля поднять общую тревогу, поставить весь дом на ноги. Хорошо сложенный, сытый, мускулистый скот, убежденный, будто вполне способен самостоятельно пригвоздить мою тощую и не шибко впечатляющую персону к стене... Друзей он позовет уже потом: полюбоваться.

Я сделал замах, и, когда парень отпрянул, дожидаясь, чтобы ломик увлек мою руку в сторону, и позволил сделать быстрый выпад кинжалом, просто метнул "фомку" в неприятеля - точно так же, как мечут нож.

Стальной штырь перевернулся в полете на сто восемьдесят градусов и хрястнул в грудь террориста заостренным концом. Впрочем, даже неудачный бросок наверняка вывел бы парня из строя: "фомка" весил не меньше трех фунтов.

Парень выронил стилет, ударился о стену, сполз на пол, уставившись на торчащий меж ребер ломик: будто не постигал, откуда вырос этот металлический предмет?

- Пойду, разыщу Дану, - произнес я, пытаясь унять невольную дрожь в коленях. - Ступайте по коридору, потом спуститесь по лестнице и убирайтесь подальше. Возьмите пистолет...

Я протянул Энсиниасу "рюгер".

- Стрелять во все, что движется, кроме субъекта, носящего джинсы, черный джемпер и синюю бейсбольную кепку. Это мой напарник, Виллард. У вас одиннадцать зарядов: десять в магазине и дополнительный - в боевой камере. Шевелитесь, не то пожалуют приятели этого молодца.

Модесто шагнул было прочь, но замешкался и осмотрел "рюгер".

- Это глушитель?

Я кивнул.

- Замечательно...

Подняв оружие, Поль Энсиниас прицелился и прострелил раненому лоб. Виновато взглянул на меня:

- Ублюдок избивав меня смертным боем, а я пообещал прикончить его. Люблю держать данное слово.

Мы все, похоже, намеревались платить карибским легионерам по счету, и даже с немалыми процентами. Поль выдержал тяжелейший день и обладал полным, неоспоримым правом укокошить своего мучителя. Но я был вынужден в корне изменить свое отношение к пожилому, полному растяпе, торговавшему дамским платьем и числившемуся в ваших списках под кодовым именем Скромника.

Подождав, пока Модесто выйдет на лестничную клетку, пошатываясь, и все же упорно шагая, я прислушался.

Автоматная пальба прекратилась. То ли патроны у Вилларда кончились, то ли он решил, что нагнал на террористов достаточно страху и может переменить огневой рубеж.

Я потихоньку приблизился к приоткрытой двери. Прислушался. Явственно различил звонкий женский голос:

- Не торопитесь, amigos. Никуда не торопитесь! Перезарядите ружье и набирайтесь терпения. Сами слышите: его ametralladora [16] умолкла. Он изрешетил дверь, убедился, что никто, притаившийся в засаде, не смог бы уцелеть, и сейчас попытается войти. Приготовьтесь!

- А он уже вошел, - сообщил я, возникая на пороге.

Воспоследовала немая сцена, продлившаяся целую секунду.

В комнате было два окна. Подле правого, на массивной треноге, пристроилось огромное ружьище: крупнокалиберный, взятый на военном складе ствол, приваренный к примитивному затвору чуть ли не вручную. Пожалуй, что и вручную. Оптический прицел казался несуразно крошечным на этой громадине. А наводчик пользовался штуковиной, похожей на троссик фотокамеры, и не диво: заряжающий стоял рядом и держал патрон, размеры коего свидетельствовали, что, если вы не горная горилла, то приклад этой пушки в плечо упирать не стоит...

Я припомнил, как уверял Анхелиту, будто успею продырявить ее даже после прямого попадания в собственное бренное тело. Представляю мысленное веселье девицы. Получив эдакую пульку, с небольшой огурец величиной, навряд ли я успел бы осознать, что же именно приключилось... Добрая привычная похвальба Великого и Дерзновенного Мэтта Хелма...

Сама Анхелита - или El Martillo, или, принимая в расчет справедливое замечание Энсиниаса касаемо грамматики, La Martilla (хотя не думаю, что в испанском языке молоток бывает женского рода: это мы, грешные, можем сказать "кувалда", испанцы - едва ли), замерла у левого оконного проема, держа "скорпион" и готовясь полить приготовляемое крупнокалиберное блюдо соусом из пуль поменьше. На девице по-прежнему оставалась перепачканная кровью блуза и обтягивающие джинсы. Либо не успела переодеться, либо не пожелала, рассудив, что в таком виде больше напоминает революционную героиню-мученицу.

Возле Анхелиты, между нею и мной, стояла на коленях Дана Дельгадо. Разумеется, Долорес привели преднамеренно, дабы могла полюбоваться, как сердечного дружка превратят в кровавые клочья. Очень пикантно, а, главное, так по-марксистски...

Волосы Даны растрепались, одежда была порвана и замызгана, однако женщина отнюдь не обмякла, как человек, перенесший физические или моральные истязания. Руки ей скрутили позади клейкой лентой, ноги оставили свободными.

Внезапная надежда вспыхнула в глазах моей напарницы.

Дана увидела меня.

Вооруженная "скорпионом" Анхелита опомнилась раньше всех. Одной рукой она приставила пистолет-пулемет к спине заложницы, другой ухватила Дану и подняла, используя пленную, словно щит. Губы Анхелиты задвигались. Должно быть, она велела мне бросить оружие, грозила пристрелить женщину: изъезженная глупость, постоянно фигурирующая в дешевых кинобоевиках.

Ничего любопытного Анхелита не изрекала, и посему я даже не пытался прислушиваться.

Мы не признаем понятия "заложник"; а застрелить одновременно двоих просто немыслимо - по крайней мере, из короткоствольного двадцатидвухкалиберного пугача, сработанного югославами и вряд ли вообще имеющего пробивную силу.

Предаваться киноболтовне, препираться касаемо того, кто кого отправит к праотцам, я не собирался. Через десять или пятнадцать минут зданию предстояло разлететься вдребезги. Несколько пулевых ранений Дана могла и пережить, а вот после взрыва лестеровских мин вряд ли уцелела бы. Следовало извлечь женщину из осиного гнезда и уволочь подальше.

Но сначала для этого требовалось учинить небольшое побоище...

Размышляя в таком духе, я уже отшатывался вправо, опрокидывался на пол и нажимал гашетку, выпуская очереди со скоростью семьсот или восемьсот выстрелов в минуту. Кажется...

Точной цифры, приводившейся в оружейном каталоге, просто не помню.

Глава 28

Заряжающий погиб первым, ибо стоял дальше всех и мог, получив лишние две-три секунды, укрыться позади своего ружьища, представлявшего неплохую защиту. После этого я уложил наводчика. Пистолет-пулемет оказался, несмотря на малые размеры, оружием надежным. Маломощный "скорпион" почти не обладал отдачей, и дуло не ползло вверх при каждой новой очереди, как почти всегда случается с крупнокалиберными автоматами - "Томпсонами", к примеру.