Кокардас и Паспуаль, стр. 61

– Кажется, да, – ответил Анри, – однако я боюсь ошибиться!

– И напрасно, граф, уверяю вас! Ибо по завершении церемонии в Тюильри Людовик XV со всей своей свитой отправится в церковь Сен-Маглуар. Его величество желает присутствовать при венчании графа де Лагардера и маркиза де Шаверни. Будьте готовы к шести часам, господа!

Это время было слишком поздним для свадебного торжества; но, поскольку таково было желание короля, оба жениха и не подумали возражать.

– Кстати, маркиз, – воскликнул герцог Орлеанский, смеясь, – ты, наверное, не подозреваешь, как тебе повезло? Держу пари, ты не угадаешь, кто просил у короля позволения благословить тебя у алтаря? Если бы разрешение было дано, даже я не сумел бы этому помешать…

Игривый тон его высочества сразу подсказал Шаверни правильный ответ.

– Я бы согласился на любого священника, – сказал он, – потому что все они служат Господу. Но есть один, от услуг которого отказался бы и сам дьявол: это кардинал Дюбуа.

– Я говорил именно о нем, маркиз.

– Благодарю вас, монсеньор! Но как вам это удалось? Неужели вы решили запереть его на пару дней в Бастилию?

– Черт возьми, маркиз, ты не сторонник полумер! Однако все объясняется проще… Дюбуа болен, а потому можешь смело идти к алтарю.

– Боже, благослови его болезнь!

– Итак, господа, – произнес в заключение Филипп Орлеанский, – вот все, что я хотел вам сказать. Готовьтесь к свадьбе!

V

КОРОЛЕВСКИЙ СУД

К полудню гвардейцы перекрыли все подходы к Тюильри, пропуская лишь золоченые кареты и нарядные портшезы.

Окрестные улицы и переулки были запружены людьми простого звания. Добрый народ Парижа не роптал на ограничения, ибо то был день великой радости: все радовались смене властителей. У Франции появился новый король – юный, изящный, обходительный и, как говорили, немного робкий.

Кроме того, этот день сулил возможность поглазеть на самых знатных вельмож королевства: здесь были принцы крови в роскошных праздничных облачениях; кардиналы в пурпурных мантиях и епископы в фиолетовых; маршалы и генералы в пышных мундирах; министры – хранители печати в атласных камзолах, а также высшие судейские чины, государственные советники, университетские профессора, кавалеры орденов и офицеры лучших полков. В Тюильри происходил своеобразный смотр французского дворянства.

Людовику XV предстояло вершить первый в своей жизни суд. Одновременно, хотя король и был объявлен совершеннолетним несколько дней тому назад, предполагалось объявить об этом радостном событии urbi et orbi, [5] перед лицом высших сановников королевства и иностранных послов, приглашенных на торжество.

Для его величества был установлен на возвышении трон с балдахином, на котором были вышиты золотом королевские лилии.

По правую руку от монарха стояли его королевское высочество регент, герцог Бурбонский, герцог Мэнский, граф Тулузкий – иными словами, все принцы крови, занимавшие место по старшинству; с левой стороны находились министры, великий канцлер, его преосвященство кардинал Флери-Дюбуа отсутствовал – и другие вельможи, имевшие право следить за церемонией в непосредственной близости от трона.

Не было ничего общего между этим пышным действом и королевским судом, что вершил Людовик Святой, сидя под дубом в Венсенском лесу; а среди высшей знати невозможно было бы обнаружить даже тень благородного сира де Жуанвиля. Но не все, что блестит, имеет ценность. Историю не обманешь мишурой: Людовик XV, кардинал Флери и прочие жалко выглядели бы рядом с королем-крестоносцем и его летописцем.

Однако никто здесь не вспоминал о далеких временах, когда король был первым среди рыцарей. Мужчин занимали мысли о переменах, всегда знаменующих начало нового царствования; дамы же жадно разглядывали короля, находя его величество весьма красивым и изящным молодым человеком.

Впрочем, все собрались сюда не только для того, чтобы показать себя и посмотреть на других. Канцлер открыл заседание длинной речью, поведав собравшимся, что совокупным действием законов Божеских и человеческих было предрешено, что день этот, 22 февраля 1723 года, станет днем торжественного провозглашения совершеннолетия короля Людовика XV, ибо нет ничего более законного и справедливого, чем абсолютная власть слабого ребенка, которому еще вчера угрожали розги за баловство, над двадцатью пятью миллионами взрослых разумных людей.

Итак, все находили это чрезвычайно логичным, и его светлость канцлер воспользовался случаем, дабы воздать хвалу регенту, столь мудро управляющему королевством в течение семи лет.

Затем взял слово господин д'Арменонвиль, признанный оратор. Из его уст присутствующие узнали, что никогда еще финансы не находились в таком цветущем состоянии, никогда так не благоденствовала Церковь и не радовался народ. Франция могла наслаждаться миром и покоем: никто из кузенов и племянников, царивших в соседних странах, не помышлял о войне.

Разумеется, почтенный министр, как раньше канцлер, позабыл упомянуть о расточительных оргиях Филиппа Орлеанского и о его долгах; только вскользь упомянул о банкротстве господина Лоу, бывшего генерального контролера финансов; ни словом не обмолвился о нравах двора, прославившегося распутством на всю Европу. Все что ни делалось, было к лучшему в лучшем из королевств. Нельзя сказать, чтобы юный монарх внимательно слушал эти елейные речи. Он предпочел бы, чтобы ему рассказали о приключениях Железной маски или же о подвигах графа де Лагардера. Всего несколько дней назад не было человека счастливее его: мысль, что он станет, наконец, королем, переполняла юное сердце радостью и гордостью. Сейчас ему пришлось убедиться, что королевские обязанности – и, в частности, право вершить суд – могут быть столь же скучными и утомительными, как ежедневные занятия с кардиналом Флери, наставником царственного отрока.

Тем не менее, он восседал на троне с величественным видом, ничем не роняя своего новообретенного королевского достоинства, хотя и думал при этом о свадьбе Лагардера и Шаверни. В каких словах следовало ему выразить свое желание, чтобы не обидеть всех этих стариков, закутанных в меха? Многие из них уже и теперь явно помышляли о том, как бы скорее добраться до дома, поближе к теплому камину, и согреть возле него свои дряхлые члены. Вряд ли этим подагрикам придутся по нраву сквозняки в церкви Сен-Маглуар.

Подобные размышления доказывали, что Людовик XV был все еще ребенком, а не королем. Властителю достаточно приказать – и все склоняются перед его волей.

Итак, монарх пропустил мимо ушей замечательную речь господина д'Арменонвиля и, будучи погружен в свои мысли, даже не заметил, насколько она длинна.

Затем наступил момент, которого с нетерпением ожидали друзья Филиппа Орлеанского. Король поблагодарил их за верную службу в теплых словах – ни разу не сбившись и не оговорившись, ибо утром выучил необходимые приветствия при помощи кардинала Флери.

Все присутствующие по очереди подходили к трону и с глубоким поклоном приносили присягу верности новому владыке. Был уже шестой час, и король начал проявлять нетерпение. Наклонившись к регенту, он произнес:

– Кузен, сообщите этим господам о нашем желании.

Герцог Орлеанский выступил вперед. Воцарилось глубокое молчание. И первые же слова регента ошеломили присутствующих, ибо никто не ожидал подобного завершения церемонии. Лагардеру оказывалась неслыханная честь – сам король намеревался присутствовать на его свадьбе. Старые придворные изумленно переглядывались, не веря собственный ушам. Однако молодые дворяне слушали Филиппа Орлеанского с восторгом: первое деяние юного короля предвещало появление великого монарха, способного затмить даже Людовика XIV. Ибо все знали о подвигах и доблести Лагардера, а многие были с ним знакомы лично. О его мужестве в бою могли поведать маршал Бервик и принц Контн; их слова подтвердили бы господин де Рион и полковники, воевавшие в Испании; было что добавить и маркизу де Сент-Эньяну, а также маршалу д'Эстре; наконец, свидетелем мог бы выступить и сам Морис Саксонский.

вернуться

5

Городу и миру (лат.).