Кокардас и Паспуаль, стр. 43

– Отлично, малыш! Тесни его! Он в твоих руках… но будь осторожнее, не напорись на удар! Карамба! Посмотри, лысенький, плуту пришел конец!

В самом деле, бандит, испустив ужасный крик, повалился навзничь, раскинув руки. Петронилья пробила ему грудь.

Зеваки, не упуская из виду остальные поединки, с неотрывным вниманием следили за маленьким уродцем, который на их глазах вдруг превратился в героя. Из четверых его противников двое уже были убиты, а сейчас он играючи отбивал атаки Бланкроше и Жандри.

Молчание сменилось кликами и рукоплесканиями. Карлика превозносили до небес, а врагов его осыпали насмешками. Все видели, к каким подлым трюкам и предательским ударам прибегали оба бандита, – но каждый раз молниеносный удар шпаги пресекал все их уловки.

Паспуаль к этому времени уложил и второго из своих противников. Из одиннадцати человек, замысливших убить двух мастеров фехтования, осталось только двое – хозяин кабачка «Лопни-Брюхо» и бывший капрал королевской гвардии. Карлик играл с ними, будто кошка с мышью, явно забавляясь их тщетны ми потугами. Холодный пот проступил на лбу у наемных убийц.

Кокардас с Паспуалем и Берришон не вмешивались в ход поединка, зная, что помощь здесь не требуется.

– Чего уж там, малыш, – говорил гасконец Жану-Мари, любовно обтирая свою шпагу, – я тобой доволен. Но тебе сегодня вдвойне повезло… смотри и учись! Такое не каждый день увидишь!

– Истинная правда, черт возьми! – подтвердил брат Паспуаль. – К тому же и два негодяя очень недурно фехтуют, особенно Бланкроше.

– Обоим бандитам не раз приходилось ставить на карту жизнь, и всегда они выходили из передряги целыми и невредимыми – разве что получив какую-нибудь царапину. Теперь же сама смерть стояла за их плечами – ежесекундно им угрожал роковой выпад в лицо, после которого они рухнут на землю с кровавой раной во лбу, между глаз.

– Дьявольщина! – произнес, задыхаясь, Готье Жандри. – Либо этот недоносок – один из демонов ада, либо…

– Вот моя подпись и печать! – воскликнул горбун, и Жандри безмолвно упал, раскинув руки.

– Удар Невера! – прошептал Бланкроше, и его смугло-бронзовое лицо покрылось смертельной бледностью, ибо он, наконец, понял, чье имя застряло в горле сообщника.

– Дьявол меня разрази! – насмешливо бросил Кокардас. – У рва со сточной водой плут вопил, словно пастушок: «Волки, волки!» Вот и доигрался, впору звать на помощь, только кто же придет?

Сознавая неминуемую гибель, хозяин кабачка «Лопни-Брюхо» решил дорого продать свою жизнь, надеясь, что дуэль закончится не только его собственной смертью, но окажется последним сражением и для проклятого карлика. Тщетные надежды! Шпаги скрестились вновь, но исход оказался прежним: прославленный Бланкроше, считавший себя лучшим клинком Парижа, повалился, словно сноп, на уже остывший труп своего подручного Жандри.

Багрово-красное солнце уходило за горизонт, и его последний луч на мгновение осветил лицо бретера и кровавую рану во лбу… Шпага маленького человечка разила без промаха.

IX

КОРАБЛЕКРУШЕНИЕ У КРАСНОГО МОСТА

Таким образом, мы исправили погрешности, допущенные госпожой Дюнуайе при описании этой необыкновенной дуэли.

Разумеется, не следует слишком строго судить достойную женщину. В конце концов, эта ученая особа прибыла в Париж вовсе не для того, чтобы наблюдать за схватками бретеров. Пораженная и восхищенная захватывающим зрелищем, она многое перепутала, а кое-что просто не разглядела, доверившись, вдобавок, разъяснениям отца Котона, неисправимого болтуна, который утверждал, что знает в Париже всех и вся, хотя сам родился в Лондоне. Удивительно, что совместное творение английского теолога и бельгийской новообращенной оказалось довольно близким к истине – никто не станет возражать, что в данном случае можно было бы ожидать гораздо более плачевных результатов.

Вполне вероятно, что прочие зрители, упомянутые госпожой Дюнуайе, а именно гг. де Любьер, д'Оранж и де Рукуй ахнули бы от изумления, если бы им сказали, что под обличьем несуразного уродливого пиренейского крестьянина скрывается граф Анри де Лагардер, о котором в течение нескольких месяцев судачил весь Париж.

У графа, разумеется, были свои причины, чтобы избрать столь экстравагантный костюм. Поэтому, когда толпа разразилась бешеными рукоплесканиями, приветствуя победителей, он поспешил раствориться среди зевак и мгновенно исчез из вида.

Зато Кокардас охотно вкусил бы заслуженный триумф, дабы продолжить его затем возлияниями в честь Бахуса, ибо среди зрителей нашлось бы немало охотников утолить жажду вместе с одним из героев дня.

Брат Паспуаль, со своей стороны, был бы совсем не прочь понежиться под восхищенными взорами прелестных дам – возможно, закончилось бы все это любовным свиданием.

Берришон же был настолько доволен собой, что не нуждался в комплиментах. Однако и его самолюбие приятно щекотала мысль о всеобщем восторге и преклонении.

К несчастью, нашим храбрецам не удалось воспользоваться плодами победы, ибо Лагардер сделал им издали знак, приказывая следовать за ним.

Надо сказать, что избавиться от толпы обожателей оказалось делом нелегким, – за героями неотступно следовали зрители, оглашая улицы радостными воплями, как если бы им тоже принадлежала значительная доля в успешном исходе сражения.

Тщетно мастера и их ученик пытались сбить зевак со следа, резко сворачивая в малоприметный переулок или же укрываясь в доме с двойным выходом, – среди преследователей непременно находились хитрецы, для которых не составляло труда парировать уловки победителей, и те неизменно встречали в конце улочки или на другой стороне дома все ту же восторженную толпу.

Звание триумфатора всегда сопряжено с некоторыми неудобствами…

Подойдя к берегу Сены, Анри заметил лодочника, который вытаскивал из воды свою барку, и тут же свистнул ему.

– Держи, – сказал он властно, достав из кармана несколько серебряных монет. – Через полчаса твоя посудина будет ждать тебя у Башенного моста.

Плата была отменной, а барка походила на дырявое корыто. Даже если бы лодочник лишился ее навеки, то и тогда ничего бы не потерял; поэтому он без всяких колебаний доверил свою ореховую скорлупку совершенно незнакомым людям.

Когда лодка оказалась на середине реки, граф положил весла.

– Теперь мы можем спокойно поговорить, – произнес он. – Что происходит в Неверском дворце?

– Дьявольщина! – отозвался Кокардас. – Что происходит? Да то, что мадемуазель Аврора томится и тает, как свечка, день ото дня.

– Бедное дитя! – прошептал Лагардер. – Я совсем рядом, но не могу прийти и сказать ей: я вернулся, и мы больше не расстанемся никогда.

– Эх, малыш, именно это тебе и надо было бы сделать!

– Невозможно…

– Дьявольщина! Наверное, у тебя есть свои резоны… и не нам вмешиваться в твои дела. Но когда девочка узнает, что ты здесь и не идешь к ней, она станет плакать.

– Аврора не должна об этом знать…

– А разве мы ей не расскажем? – кротко осведомился брат Паспуаль.

Лагардер, нахмурив брови, приподнялся.

– Запрещаю вам это! Без всяких обсуждений… таков мой приказ! Никто из вас не скажет ей ни слова о нашей встрече. Я должен быть совершенно свободен, чтобы нанести, наконец, решающий удар нашим врагам. Они не знают, что со мной сталось… возможно, полагают даже, что я исчез навеки. В тот момент, когда они меньше всего будут этого ожидать, перед ними внезапно возникнет Лагардер… и тогда все будет кончено.

– Кого же нам следует опасаться? – спросил нормандец. – Мы уложили сегодня всю банду.

– А Гонзага с Пейролем наверняка уже в лапах дьявола! – добавил Кокардас.

Лагардер ответил с печальной улыбкой:

– Гонзага и Пейроль в Париже!

Даже если бы к ногам мастеров упал метеорит, они не были бы больше потрясены.

– Дьявол меня разрази! Когда же они появились тут?

– Вчера утром я вместе с ними въехал в город через ворота Конферанс… Они скрыли свое обличье, как, впрочем, и я… Через два дня к ним присоединятся все остальные.