Гулять по воде, стр. 49
– Не знаю, с каким пожеланием они тут, а только не с добрым. Дайте мне тоже пистолю, буду защищать святые отеческие руины.
Башка отдал ему пистолю и велел к другой бойнице прилепиться да смотреть в оба и в ловушку на растяжках не попасть. А лихие головы на холм до середины взобрались и стену в непонятности разглядывают, в диковину им эта новизна. Вот они обговорили между собой и часть голов в обход на другую сторону послали. Может, опасность почуяли, а не то страховались. Те, которые внизу ворот остамшись, в цепь по одному раздвинулись и настороженность приняли. Но все равно вверх идут, ружья впереди себя держат.
Башка подождал немного и для охлаждения им интереса бомбу швырнул. Жахнуло, бухнуло и задымило, а на траве двое влежку остались. Один совсем не шевелится, другой ружье бросил, за голову схватился и воет, а из-под пальцев красное бежит. Залегла разбойная команда, назад откувыркалась и бестолковую стрельбу враз затеяла. Куда целить, не знают, в стену попадают и пыль от нее отколупывают. Башке удобно, он наверху скорчился и всех видит, из ружья еще одно разбойное рыло подстрелил, а бомбы напоследок бережет.
От других бойниц тоже пальба стрекочет. Оглянулся Башка, Колю высматривает, а тот в траве лежит у прорехи и голову руками закрыл, никакого проку от него отеческим руинам. Башка рассердился, что зря пистолю отдал, и еще злее стрелять стал. Лихие головы от его злости решили отступить и передых взяли. Еще ниже с холма скатились и за кустами спрятались, срочный совет держат. Пальба везде замолчала, и Башка быстро к Коле перебрался, растолкал его.
– От таких защитников, – говорит, – никакая руина не выстоит.
Коля ему пистолю показал и объясняет, а сам без кровинки:
– Испортилась, не стреляет что-то. А тут свистит над головой, вот и напугался немножко.
Башка пистолю оглядел, щелкнул железячкой.
– Предохранитель тут, – говорит, – снять надо было.
– Ох, – сказал на это Коля, – а теперь стреляет?
– Стреляет, – ответил Башка, – только ты ступай обратно в подвал, не мешайся теперь тут.
И пистолю назад не дал. Коля спорить хотел, но Башка его слушать не стал и к другим побежал. Аншлагу два слова сказал, потом к Студню привалился, а там бродяжка с ним сидит, косы плетет и грустит.
– Она тут зачем? – спрашивает Башка сердито.
– Прибежала, – сказал Студень, – а не прогонишь. Уж я ей говорил.
– Не уйду я, – говорит бродяжка, – вдруг вам сестра милосердия затребуется.
– Еще чего, – отвечает Башка, а препираться с бродяжкой не захотел, потому как это бестолку. Потом Студню тоже пару слов сказал и обратно заспешил. Но тут Студень ему говорит:
– Видишь, исполнились все желания. Больше нам ничего уже не осталось.
А у самого в глазах тоска гибельная, будто с жизнью прощается.
– Какие еще желания? – спрашивает Башка.
– Самые главные. Аншлаг зарезать кого-то хотел, а ты на войну попасть. Он зарезал, а ты попал.
– А ты хотел по воде, как по суше, ходить, – вспомнил Башка.
– Я ходил, – ответил Студень, – в тех башмаках шамбалайских.
– Это не считается, – быстро сказал Башка, – потому как липа. А по-настоящему ты не ходил еще, и нечего до срока себе могилу рыть.
Студень чуть прояснел, а Башка к воротам побежал, да на полпути к мшистой церкви повернул, пока стрельба опять не принялась. Перед монахом встал, как есть, и молчит, взирает. Знает, что убьют их и деваться некуда, а помирать не хочет и беспощадный спор с монахом не знает, как прекратить. Говорит ему молча и со всей просьбой в мыслях:
– Буду убивать их, покуда живой. Если можешь, останови это все.
Высказал себя так, голову долу повесил и к воротам возвратился. А там Коля его поджидает, тревожится и на разбойную команду все выглядывает.
– Перемирие у них, – говорит, – посланца выдвинули, вон идет.
Впрямь переговорщика снарядили, палку ему в руки дали, а на палке белый клок култыхается. Идет он, флагом машет, а у самого рыло боязное и разумом не обогащенное. До ворот не дошел, встал и зовет:
– Эй там! Как насчет договориться? У нас дело конкретное, без лишнего звону.
А Башка из пистоли ему флаг прострелил и больше отвечать не стал. Посланец на ногах не удержался и к своим скувырнулся, проорамши чего-то. Тут сразу пальба снова открылась, и лихие головы в наступление поползли через кусты. Башка из своей автоматной пукалки строчит, а Коле криком велит:
– Беги к Студню, забери бродяжку и в подвал отволоки, пусть хоть кусается. Да сам с ней сиди там, здесь ты не нужен вовсе.
Коля покивал и побежал, согнувшись в погибель. До бойницы Студня добрался да без слова бродяжку за руку ухватил и прочь потащил. А она кусаться не стала, смирно себя отдала, потому как от пальбы ей совсем грустно было. Коля ей говорит, как самому поп наказывал:
– Молись Христа ради. – Да от себя еще добавил: – Авось пронесет.
И сам к угодникам громкий вопль посылает в мыслях, чтоб огородили и погибели напрасной не дали. А бродяжка его в сторону от подвалов поворачивает и к мшистой церкви ведет.
– Там, – говорит, – побудем.
– Пусть там, – согласился Коля.
Стрельба вокруг все злее, и бомбы редкие рвутся. На миг вдруг стихнет, а потом заново разгорится, и стена дрожит, пылью сыпется. А кто первым отступит, неведомо. Лихие головы, слышно, раззадорились, да Башка с командой тоже кровь разгорячили, грызутся не на жизнь. Солнце туман разогнало, видно далеко, и Кудеяр на другом берегу озера вычертился в полную силу. А только оттуда помощь, верно, разорительней бандитского штурма будет, такое себе Коля примечание сделал.
XLIX
Пришли они в церковь, а тут кровли никакой, одно небо вверху. Все голо и бесприютно, да в уголке бродяжкины пожитки: торбочка с одеялом. Сама бродяжка без остановки идет в другую сторону и Колю за собой зовет. Тут в полу рукой пыль стерла и показывает:
– Эта плита подъемная.
Коля глаза напряг, а все равно ничего не разглядит.
– Где? – говорит.
Бродяжка пальцем квадрат прочертила, тогда Коля прозрел, но все равно сомневается:
– А как видно, что она подъемная? – спрашивает.
– Тут замок, – отвечает бродяжка и углубление с краю плиты расковыривает, а оно все землей забито. – И ключ есть.
Коля на это в макушке изумленно трет, так его от внезапности разобрало. Бродяжка сняла с окна некую штуковину и ему протягивает. А штуковина точно с ключом сходство имеет, с одного конца круглое для руки, с другого – стержень поперечный, а целиком все железное и заржавленное.
– Где нашла? – спрашивает Коля и замок расчищает от вековой грязи, а сам волнуется и в руках дрожит.
– Да на окне лежал, – сказала бродяжка.
– Как это лежал? – не верит Коля. – Сколько лет с того прошло. Здесь и тюрьма была и всякое.
– Да это же всегда так, – говорит бродяжка, – что на виду, того не видят.
А Коля все спешней замок освобождает и попутно интересуется:
– Кто же тебя надоумил в полу искать?
– А раз ключ есть, – отвечает бродяжка, – то и замок должен быть. Вот и надоумилась.
– Ох, не иначе тебе Василисой Премудрой быть, – говорит Коля.
Теперь он ключ в замок вставил, быстрым крестом в помощь ознаменовался и повернул. А туго пошло от вековой грязи, Коля силой налег. Как стержень за камень снизу зацепил, так он на себя тянуть стал и плиту с места стронул.
– Тяжело, – пыхтит.
А бродяжка во все глаза смотрит и в дыру заглядывает. Коля плиту в сторону сложил и тоже голову туда просунул.
– На лаз похоже, – говорит. – Лестница вот. А воздуху нет, прочно замуровано было.
– Монахи от разбойной власти что успели, схоронили, – откликнулась бродяжка.
– Надо оглядеть, – сказал Коля, высунувшись, а сам не в себе и в трепете. – Только боязно что-то.
И опять крестом осеняется да лбом об пол для надежности стукнул. А как на лестницу ступил, так весь страх в пятки ушел и оттуда по ступенькам под землю провалился. Коле свободно стало и просторно в душе, хоть стены узкие и корябают с боков. Бродяжка свечной огарок запалила и следом идет, озаряет.