Инквизиторы, стр. 4

- Безусловно.

- Вручите оружейнику, пусть почистит, проверит, смажет. И велите изготовить сотню свежих зарядов. Потом передайте ружье с курьером. Попозже позвоню еще раз и сообщу, где и как повстречаю парня.

- Согласен. Что-либо еще?

- Пока ничего, - сказал я. - Спасибо, сэр. Конец связи.

Долорес приняла у меня трубку и возвратила на место. Мы помолчали, потом девушка осведомилась:

- Рассчитываете запугать, сеньор Хелм?

- Нет, - осклабился я. - Бывают люди слишком глупые, чтобы устрашиться. Но передай приятелям, братцу и папеньке: если с головы Элеоноры Брэнд хоть волосок упадет, я выйду на охоту. А полковник видал меня в деле. Скажи: если с девушкой хоть что-то нехорошее приключится, злополучный народ Коста-Верде будет завоевывать свободу без полковничьей помощи. Также без твоей, сударыня Львица. И братика Эмилио, по кличке Волк, страждущие крестьяне и ремесленники недосчитаются. Уяснила? Вышлете Элеонору Брэнд восвояси, целой и невредимой - будем считать нынешний вечер досадным дружеским недоразумением. А не вышлете - пеняйте на себя.

- Спокойной ночи, сеньор Хелм, - вежливо молвила Долорес, подымаясь и направляясь к двери. - Очень сожалею, что не удалось договориться. И вы пожалеете, не сомневайтесь...

Проводив ее взглядом, я дал гостье полуминутную фору. Затем ринулся вослед. Я крался за тонкой фигуркой в черных брюках и причудливой белой блузке; выслеживал Долорес на безопасном расстоянии.

Ближайшая бензоколонка была закрыта в столь поздний час, однако телефон, обретавшийся рядом, работал. Долорес помедлила и набрала номер.

Я разрешил ей уйти беспрепятственно. Пожалуй, девица понимала: я неподалеку. Любой агент, не утративший здравого смысла, поступил бы именно так. Она все понимала, тоненькая хищная тварь, и никуда не вывела бы даже под угрозой немедленной смерти. Не исключаю, что и под пыткой не вывела бы: натуры, подверженные истерии, бывают малочувствительны к физическому страданию.

А условный знак подать успела.

Я направился назад.

Признаю: время они рассчитали математически точно. Или просто наблюдали издалека, предвидя мое появление. Огромный старый седан пулей вынырнул из-за угла и с визгом и скрежетом затормозил у входа в дом. Распахнулась дверца. Что-то вылетело, упало, покатилось по тротуару. Автомобиль заревел, рванулся и, набирая скорость, исчез.

Уличный фонарь успел на мгновение высветить внутри машины двоих. Усатого, смуглого, крепко сколоченного субъекта за рулем и второго, на ходу захлопывавшего заднюю дверь: чисто выбритого, более хрупкого, со странно знакомыми чертами физиономии.

Кажется, я становился экспертом по семейству Хименесов. Сомнений не было: братец Эмилио. Правил, вероятнее всего, друг-приятель, прозываемый Медведем.

Я, пожалуй, успел бы расстрелять машину и даже повредить обоим членам экипажа, но много ли было толку в этом? Успеется. Не сейчас, а чуток погодя. Или спустя изрядное время - роли не играло. Теперь не играло...

Ошалелый привратник выскочил наружу, обеспокоенный столь поздним, внезапным и подозрительным шумом. Но я добежал первым. При подобных обстоятельствах полагается наглухо задраивать броневые люки эмоций, уподобляться танку, идущему в бой. Но любую броню можно пробить, если выпустить по ней надлежаще тяжелый снаряд...

Я стоял и думал, какой маленькой выглядит лежащая на асфальте Элли. Недоставало одной туфли, чулки разодрались при падении, платье сбилось и скомкалось. А вдобавок обильно перепачкалось пониже левой груди, куда, судя по очертаниям и размерам отверстия, всадили длинный, тяжелый охотничий нож.

Глава 3

Маленькая аудитория вместила четырнадцать человек, а заведение, в котором она обреталась, известно как Всеамериканский научно-исследовательский институт имени Вильяма Патнэма-Рэнсома. Для краткости - Рэнсомовский институт. Мне, невежественному выходцу из далекой и дикой Новой Мексики, пояснили, что двуствольная фамилия Патнэм-Рэнсом звучит в Чикаго весьма внушительно. Патнэмовская ветвь этого семейства сколотила миллионы, строя железную дорогу, а Рэнсомы разбогатели, заправляя знаменитыми бойнями, о коих писал еще Эптон Синклер.

Миновало двое суток после нежданной погибели, постигшей Элли Брэнд. Полагаю, что вел себя в продолжение сорока восьми часов относительно здраво, и все же ничего связного припомнить не могу. Я чувствовал себя ослабевшим и беспомощным, точно от болезни оправился. Так оно, по сути, и было. Женщина, стоявшая у классной доски, не казалась настоящей, я доска выглядела призрачной, да и сама аудитория тоже. Я лишь созерцал происходящее, не участвуя в нем.

Звали женщину Франческой Диллман: доцент Франческа Рэнсом Диллман, если угодно знать полное имя и должность. Возраста она была неопределенного, что угодно между двадцатью пятью и сорока годами; худощавая, избыточно протяженная по вертикали особа, умудрявшаяся выглядеть элегантно и надменно даже в коричневом твидовом костюме.

И приглядная, следовало признать. Точеный тонкий нос, высокие скулы, изящно очерченный, решительный подбородок. Проницательные серые глаза под густыми бровями. Коротко стриженные, изящно обрамлявшие бледное лицо волосы. Дама стояла, шныряя указкой по начерченной мелом карте - неплохо начерченной, учитывая, что миссис Диллман потратила на географические художества минуту-другую, не более.

- Повторяю для новоприбывших и опоздавших, - сообщила ученая, бросая в мою сторону холодный, отнюдь не одобрительный взор: - Мы отправляемся изучать колыбель древней мельмекской цивилизации, открытую не столь давно в коста-вердианских джунглях, вот здесь...

Указка скользнула по карте и замерла у небрежно обозначенной усеченной пирамидки.

- Существование этой погибшей культуры предположил и доказал мой супруг, доктор Арчибальд Диллман. Таким же точно способом, каким открыли в тысяча восемьсот сорок шестом году планету Нептун: следя за непонятными посторонними влияниями на орбиты известных светил, особенно соседней планеты. Урана...

Кто-то негромко откашлялся.

- Иными словами, - продолжила миссис Диллман, - быт и языки центрально-американских народностей, ольмеков и майя, к примеру, свидетельствовали о неких воздействиях извне, воздействиях лингвистического и культурного свойства, источник которых надлежало, по многим соображениям, искать именно здесь, в неисследованных ранее областях. Мистеру Диллману и мне посчастливилось проникнуть в тропические леса Коста-Верде первыми, при любезном содействии Рэнсомовского института и правительства упомянутой страны.

Все это госпожа Диллман произнесла, сосредоточенно изучая меловые линии на доске. Потом развернулась, шлепнула указкой по левой ладони. Сощурилась:

- Хочу сразу же и недвусмысленно предупредить всех. Присутствующие изъявили желание совершить туристическую экскурсию в качестве археологов-любителей. А посему внутренние дела Коста-Верде и замашки тамошнего руководства не касаются вас ни в малейшей степени. Работа наша всецело зависит от доброго расположения местных властей. Раскопки могут воспретить в любую минуту, понимаете? Настаиваю и требую: что бы ни подумали вы о режиме, царящем в стране, держите сложившееся мнение при себе. Пожалуйста, никаких возмущенных прилюдных отзывов касательно политики, экономики, общественной жизни. Пожалуйста, никаких фотоснимков, способных представить Коста-Верде в невыгодном или, того хуже, унизительном свете... Все уразумели?

Выйдя из огромного здания, я тотчас покинул будущих спутников и направился прямиком ко взятой напрокат машине. Знакомиться будем потом, дорога предстоит неблизкая, времени хватит. Поехал я в близлежащий мотель, где снял себе накануне удобный номер. Ночевать в опустевшей квартире Элеоноры было бы, во-первых, чересчур тоскливо, а во-вторых, неразумно и опасно. Я не вернулся даже забрать покинутый впопыхах саквояж. Кто-нибудь из коллег извлечет его и примет на сохранение, пока не вернется законный владелец.