Группа ликвидации, стр. 18

- Убийца! - сказал он. - Убийца!

Он схватил трость с двух концов и, рванув, разъял ее. Раздался тихий металлический щелчок, и во тьме блеснуло длинное лезвие, узкое и острое, как игла, омытое красным сиянием задних фонарей "форда".

Глава 12

У меня было достаточно времени, чтобы при свете фар "вольво" рассмотреть его при приближении. Он был не слишком внушительных размеров и всем своим видом производил впечатление европейского щеголя. На нем была гамбургская шляпа - необходимый головной убор европейского бизнесмена - и консервативного покроя, даже по местным стандартам, темный костюм. Булавка, воткнутая в шелковый с блеском галстук, искрилась во мраке. На руках бледнели перламутровые перчатки. В начищенных башмаках я мог бы, как в зеркале, увидеть собственную физиономию - коли света было бы побольше. Разделив свою трость-меч и отбросив ненужную вторую половинку-ножны, он подошел ко мне уверенным деловитым шагом.

- Убийца! - шипел он. - Forbannade mordare! Я пока не врубался в ситуацию, так как понятия не имел, кто он такой и что его гложет, но иглоострый меч в его руке говорил сам за себя, поэтому я увернулся от первого удара и выхватил из кармана свой золингеновской стали нож. Я раскрыл его, не спуская с коротышки глаз. Мне нужно было только взяться за кончик лезвия и, воспользовавшись весом тяжелой рукоятки, легким взмахом запястья с вывертом мгновенно его выпустить. Такой жест всегда производит неотразимый внешний эффект, но в то же время это очень удобно, когда надо оставить одну руку свободной, чтобы отразить внезапную атаку.

Только теперь я разобрался, что к чему. Он был вооружен трехгранной острой пикой с неострыми краями. Так что мне следовало опасаться только острия. Надо было его подразнить и вынудить на новый выпад, извернуться, вцепиться в клинок, а потом, пока он старается удержать равновесие, сделать шаг вперед и всадить ему нож снизу вверх - распороть ему брюхо, как расстегиваешь "молнию" на куртке - от паха до грудины.

Иначе говоря, я слегка рассвирепел. Терпеть не могу, когда меня пугают и грозят убить, норовя насадить на пику, точно засушенную бабочку на иглу. Мысли путались: я уже подзабыл свои инструкции. Возможно, это была просто очередная проверка - вроде того псевдоизбиения, которому я подвергся в парке в центре Стокгольма. Самое главное для меня пока было сохранить в целости все свои конечности и внутренние органы, но я уже был не в состоянии проявлять хитрость или решительность. "Ни при каких условиях ничего не предпринимай!" - наказал мне Мак. Эта инструкция, можно сказать, имела отношение только Каселиусу, но я догадывался: если в Вашингтоне и впрямь что-то стряслось, там не особенно обрадуются новым трупам. И к тому же я был уверен, что этот разъяренный щеголь с мечом и был Каселиус, сколь бы невероятным это ни казалось.

Но прежде чем я нанес ему увечье, всю мою кровожадность как рукой сняло. Я ловко увернулся от нового удара, но при этом схватил его за грудки - нарочно сделав это неуклюже, - и его меч тотчас проткнул мне руку. К несчастью, оружие оказалось не настолько тупым, как я полагал. На конце, все три грани сходились и были заострены - надо думать, для эффективности укола, - так что я получил полное представление о его оружии ценой двух порезанных пальцев.

Порезы жутко болели. Уворачиваясь от нацеленного на меня острия, я с трудом вспоминал, за кого должен себя выдавать и какие действия предусмотрены моей ролью. Ну, то, что я не был Мэттом, невинным фоторепортером, - это уж точно! Однако кто бы ни был мои визави, ему не удастся меня убить - или подвергнуть проверке, коли это входило в его задачу, - даже если он на это надеется. И, конечно же, я не был Мэттью, респектабельным мужем Элизабет Хелм и отцом трех маленьких Хелмов. Эта глава-страница моей жизни была перевернута или будет - коль скоро вынесенный судом вердикт окончателен. И я не был Эриком, агентом Мака, хладнокровным убийцей - еще не пришла пора вытащить этого джокера из колоды, ибо я еще не настиг свою жертву, и мне было запрещено действовать даже в том случае, если бы я ее нашел.

В моем репертуаре оставалась только роль секретного агента Хелма, героя с крепкими кулаками, кому все нипочем, защитника демократии, чьих миловидных партнерш избивали и убивали прямо у него на глазах, малость поумневшего оперативника, больше доверяющего дурацкому ножичку, нежели силе своих хилых кулачищ. Правда, было время, когда он выказал определенное умение обращаться с некими видами оружия, ведь его бы не послали на такое задание, если бы он был совершенно беспомощным. Мне не особенно нравился этот парень: он выглядел, прямо скажу, порядочным недоумком, но у меня был свой интерес в том, чтобы он оставался цел и невредим.

- Mordare! - рычал коротышка. - Грязный убийца. Свинья!

Если он и отыгрывал номер, то вкладывал в свою игру всю душу. Он уже разошелся не на шутку. В свое время он явно занимался фехтованием, но заточенные и остроконечные орудия убийства всегда были моим коньком. С тех пор как в детстве я играл с деревянным мечом и щитом, сделанным из пустой табачной коробки, я пристрастился к стальным лезвиям. Револьвер или винтовка, в конце концов, ни для чего не пригодны, кроме как для убийства. А ножом, как поговаривают старые волки, когда тебе больше нечем себя занять, всегда можно по крайней мере поточить карандаши.

Я отер порезанную левую руку о штаны и взмахнул ножом - как раз вовремя, чтобы отбить новый выпад мечом. В то же мгновение я сделал нырок и подхватил с земли отброшенное им оружие - видимо, сам он вовсе не считал это оружием, или, возможно, хотел проверить, хватит ли у меня догадливости и сноровки им воспользоваться. Но у меня не было выбора. Не мог же я до утра отражать его атаки только с помощью коротенького стального клинка. Я крепко сжал в ладони почти тридцатидюймовую дубину с замечательным медным наконечником. Теперь в моей правой руке была палка, а в левой - нож. Я начал изображать старый итальянский танец с саблей и кинжалом. Итальянцы могли также проделывать неприятные штучки, используя плащ, который они набрасывали противнику на глаза или на меч, - но у меня не было под рукой плаща.

- Ладно, мужик, - прохрипел я. - Уж не знаю, с чего это ты так воспламенился, но если хочешь пофехтовать - давай фехтовать. В колледже у меня это неплохо получалось.

Он снова бросился на меня, но я поймал его лезвие палкой, аккуратно отвел его руку и сам сделал выпад, направив сверкающий медный наконечник прямо ему в глаза. Коротышке удалось спастись: в последний момент он сделал отчаянный прыжок в сторону. Наш поединок продолжался довольно долго. Давненько я не держал в руках шпаги и уж основательно подзабыл, чем отличается кварта от терции, но мое запястье оказалось куда памятливее мозга.

Его половинка трости-меча оказалась чуть длиннее и куда острее моей, но у меня еще был нож, и, кроме того, как я понял, он явно раньше не играл в такую игру. В современных salles des armes [4] она уж совсем не котируется. Руки у меня были длиннее, чем у него, на несколько дюймов - преимущество вполне достаточное для компенсации различия в видах оружия, и медный наконечник моей палки был достаточно острым, чтобы выколоть ему глаз или распороть глотку.

Это было, я думаю, мрачное зрелище - на пустынном проселке близ арктического полюса мира, но я был слишком увлечен, чтобы по достоинству оценить эту мизансцену. Танцуя, мы переместились из тусклого красноватого сияния задних фонарей "форда" в яркий сноп света фар "вольво", при этом каждый из нас старался загнать противника в наиболее освещенное место.

Чем дольше продолжался наш поединок, тем лучше у нас получалось. У коротышки были сильные запястья, и двигался он весьма проворно: когда-то он явно был неплохим рапиристом, хотя, подобно мне, теперь растратил былую ловкость. Если бы мы дрались на мечах, он бы мог меня уложить с легкостью. Но ему пришлось участвовать в гандикапе, противопоставив моему вожу свою ярость, реальную или притворную. Короткий золиигеновский клинок неизменно разрушал классический рисунок его атаки, бесполезной при обороне с помощью двух клинков. Снова и снова он яростно бросался на меня, хотя ему бы надо было просто спокойно понять мою тактику. И он упрямо пытался уколоть меня прямо в сердце, в то время как ему следовало метить в мою неудачно выставленную руку.