Группа ликвидации, стр. 15
- Не бери в голову, друг Эрик. В нашем деле, если даешь волю мыслям, все из рук валится.
- Это пройдет, - сказал я. - Просто сегодня у меня была легкая встряска. Точно взглянул случайно в зеркало, и рожа парня, которая там отразилась, мне страшно не понравилась. А что касается Касселиуса...
- Нет, лучше тебе успокоиться, - сказал он. - Тебе придется несколько повременить с утолением жажды мести.
- Как это понять?
Он полез в карман пальто.
- Это просто смешно, Эрик. Это просто смешно.
- Я допускаю, что все-это может вызвать весьма разнообразные чувства, но что-то я не заметил пока ничего смешного.
- Я пришел еще и вот почему, - продолжал он. - Я получил депешу от главного церемониймейстера.
- Церемониймейстера?
- М.К., - засмеялся он. - От Мака. Шутка.
- Мне все еще не до шуток.
- А это и не шутка, - он передал мне сложенный листок бумаги. - Прочти и сам посмеешься. Я бы мог изложить тебе суть дела, но лучше ты сам это расшифруй - тогда от тебя не ускользнут прелести прозаического стиля Мака.
Я взглянул на него, потом на листок бумаги. Я отнес листок к письменному столу у стены и начал корпеть над ним. Вскоре сообщение, переписанное обычным человеческим языком, лежало передо мной. Сообщению предшествовал мой кодовый номер и код для наших связников. Сообщение было передано из Вашингтона, округ Колумбия. Текст гласил:
"Донесения женщины-агента в Стокгольме кое у кого вызвали серьезные случаи медвежьей болезни местного значения. Временно, как мы надеемся, твои инструкции меняются: ты должен по возможности точно установить личность объекта, но, повторяю: не выполняй прочие пункты ранее полученных инструкций. Найди его, держи его в поле зрения, но смотри, чтобы ни один волос не упал с его милой головки. Осознай всю трудность задания и войди в наше положение. Изо всех сил стараюсь излечить здешних больных (см. выше). Будь готов к сигналу начать атаку, но ни при каких условиях ничего не предпринимай, пока не получишь сигнал. Повторяю: ни при каких условиях. Это приказ. Это приказ. Никакой самодеятельности, черт тебя побери, или нам крышка. С любовью. Мак".
Глава 10
Когда я приехал в аэропорт, Лу Тейлор уже "терпеливо дожидалась меня. Я приехал на такси, потому что после беседы с Вэнсом заснул и не успевал, к рейсу на автобусе-экспрессе.
- Я уже начала думать, что вы опоздаете, - сказала она и, оглядев меня внимательно, добавила: - Господи, что с вами стряслось?
Моя порванная губа производила не слишком устрашающее впечатление, хотя болела страшно, и я надеялся, что темные очки скрыли фингал. Как выяснилось, надежда моя была напрасной.
- Вы не поверите, но я в темноте наткнулся на шкаф.
Она засмеялась:
- В одном вы правы: я не верю. Я усмехнулся.
- Ладно, скажу вам правду. Я долго не мог заснуть и решил прогуляться по городу поздно вечером. Вдруг из кустов выскочили трое громил и без всякой причины отделали меня. Разумеется, как и подобает добропорядочному американцу, я показал всем троим, 1де раки зимуют, но одному из них все же посчастливилось найти брешь в моей обороне.
- Звучит правдоподобно, - сказала она. - Но лучше бы вы сдали все эти сумки - у нас мало времени до посадки. Дайте-ка я вам помогу.
- Только осторожнее с фотоаппаратом! Если уроните - нам можно будет возвращаться.
В Швеции пассажирам не разрешается фотографировать с самолета, тем не менее я занял место у иллюминатора. Лу сказала, что ей все равно, где сидеть. С борта самолета панорама везде одинакова, по ее словам, а она уже дважды летала по этому маршруту, собирая материал для своей статьи.
Через некоторое время стюардесса объявила по-шведски и английски, что мы летим на высоте девятисот метров и что в Лулео мы прибудем приблизительно через два с половиной часа. Лу сообщила мне, что высота полета составляет примерно две тысячи семьсот футов, поскольку, по ее словам, европейский метр чуть больше американского ярда - тридцать девять и четыре десятых дюйма, если быть точным. Внизу под нами уже показались леса, поля, красные крыши, множество озер и ручьев и опять леса, леса... У меня было такое чувство, что я уже когда-то все это видел, хотя в этих краях никогда не был - только в Британии и в континентальной Европе. Просто подобные картины рисовались в моем романтическом воображении при воспоминании о том, что мои далекие предки - выходцы из этой страны. Должно быть, парень по имени Келли должен испытывать то же самое, пролетая над зелеными просторами Ирландии.
Потом мы сделали вираж над Ботническим заливом - длинным балтийским пальцем, отделяющим Швецию от Финляндии, и скоро смотреть было не на что: кругом расстилалась водная гладь, взъерошенная порывами бриза. Я обернулся к своей спутнице и увидел, что она спит. Во сне она выглядела очень мило, но в свои двадцать шесть - эту тайну выдала ее анкета - она уже не была столь молода, чтобы, увидев ее спящей, мужчина мог бы испытать сентиментальные чувства. Только юные во сне кажутся истинно прекрасными. Их окружает некая аура невинности - вне зависимости от того, какими бы капризными чудовищами они ни оказались после пробуждения. Многие из нас уже давно растратили подобную невинность. Так что нам уже стоит благодарить Всевышнего, если мы спим с закрытым ртом и не храпим.
На ней была коричневая шерстяная юбка - довольно приятного цвета ржавчины - и такой же свитер с достаточно высокой горловиной, чтобы скрыть шрам на шее. Свитер был связан из хорошей шерсти, но не из кашемира: она, видно, не любила шибко тратиться на тряпки. А вот ее обувь была несколько не по возрасту. На ногах у нее были здоровенные английские ботинки на толстой подошве. Хотя я по достоинству оценил ее здравомыслие, должен все же заметить, что отдаю предпочтение женщинам в туфлях на высоких каблуках. Ну, во всяком случае, она оказалась достаточно благопристойной, чтобы не забыть надеть чулки. Если и есть что-то на свете, от чего меня тошнит, так это вид взрослой женщины в девчачьих гольфах.
Я откинулся на спинку кресла, прислушался к гудению двигателей, и мысли мои свободно потекли... Короткая фраза в послании Мака имела классический колорит, размышлял я: "Осознай всю трудность задания, войди в наше положение". В сущности, меня просили вычислить местонахождение и не спускать глаз с тигра-людоеда - но ни при каких условиях не убивать зверя. "Повторяю: ни при каких условиях. Это приказ.
Это приказ". Ясное дело: Мак боялся, что я пущусь на хитрость и придумаю что-нибудь похожее на "самооборону". У него начались какие-то неприятности политического свойства, и он не хотел, чтобы его профессиональный пейзаж оскверняли невесть откуда появившиеся трупы, пока он все не уладит.
Сара Лундгрен намекнула мне, что она не просто отказывается помогать мне, но и... А имела в виду она, конечно же, вот что: она направила решительный протест в Вашингтон по поводу моего задания. Как сказал Вэнс, это было смешно. Интересно, что бы она подумала, узнав, что этим своим поступком она, пусть и на время, просто оттягивала акт возмездия за свою гибель. Конечно, эти идеалисты-мечтатели ужасно упрямы, и вполне возможно, что она просто имела склонность подставлять вторую щеку...
Злейшим врагом Мака всегда были вежливые спокойные дяди в Вашингтоне. Как он сам сказал однажды во время войны, самая главная опасность для нашей группы исходит не от нацистов, а от одного добросердечного американского сенатора, который, только произнеся краткую речь, может нас уничтожить. Сегодня все принимают как должное разработку планов - и создание целого арсенала военно-технических средств для осуществления этих планов - по уничтожению нескольких миллионов человек в мгновение ока, но вот послать одного парня с заданием прищучить другого парня, который становится все более опасен, - это до сих пор почему-то считается аморальным и предосудительным.
Признаюсь, что я и сам нахожу эту идею достаточно странной, даже для военного времени: помню, как Мак в первый раз разъяснял мне задачи группы, куда мне предложили вступить. Разговор состоялся в его лондонском кабинете, за единственным закопченным окном которого высились руины. Я только что завершил первую стадию тренировочного курса - того самого, который приходится пройти в любом случае, пока они еще оценивают твои возможности и способности и решают, стоит ли им связываться с тобой или нет. Мак тоща взглянул на меня и, помолчав, сказал: