Добывайки, стр. 8

— Ну и что они там нашли? — сердито спросил Под. — Гору кокса. Хомили отвернулась от него.

— Арриэтта, — сказала она по-прежнему решительно, — предполо­жим, когда-нибудь… мы выберем такой день, когда в доме никого не бу­дет, ну и, конечно, если они не заведут кошку, а у меня есть основания полагать, что они ее не заведут… предположим, когда-нибудь отец возь­мет тебя с собой, когда пойдет добывать, ты хорошо будешь себя вести, да? Будешь делать все, что он скажет тебе, быстро и тихо, и без возражений?

Арриэтта вспыхнула и крепко сжала' руки.

— О!.. — восторженно начала она, но Под тут же прервал ее:

— Право, Хомили, мы должны сперва подумать. Нельзя говорить та­кие вещи, не обдумав все хорошенько. Меня «увидели», не забывай об этом. Сейчас неподходящее время брать девочку наверх.

— Кошки не будет, — сказала Хомили, — на этот раз мы не слышали никакого визга. Не то что тогда, с Розой Пикхэтчет.

— Все равно, — уже сдаваясь, произнес Под, — какой-то риск остал­ся. И я ни разу не слышал, чтобы девочка ходила добывать.

— Я так смотрю на это, — сказала Хомили, — и это только сейчас пришло мне в голову: если бы у нас был сын, ты бы взял его наверх, да? Ну, а сына у нас нет, только Арриэтта. Представь, с тобой или со мной что-нибудь случится, что будет тогда с ней, если она не научится добы­вать сама?

Под уставился себе на колени.

— Да, — сказал он через минуту, — я понимаю, что ты имеешь в виду.

— И это будет ей интересно, и она перестанет томиться.

— Томиться? Почему?

— По голубому небу, траве и всему такому.

Арриэтта шумно вздохнула, и Хомили быстро обернулась к ней.

— Пустые мечты, Арриэтта, я все равно не перееду отсюда ни ради тебя, ни ради кого другого.

— Да-а, — протянул Под и рассмеялся. — Вот оно что!

— Тише, — предостерегающе шепнула Хомили и взглянула на пото­лок. — Не так громко. Ну, поцелуй отца, Арриэтта, — быстро сказала она, — и в постель!

Свернувшись калачиком под одеялом, Арриэтта чувствовала, как ра­дость теплым потоком заливает ее с ног до головы. Она слышала голоса родителей за стеной то громче, то тише: голос Хомили звучал ровно, уве­ренно, в нем была убежденность — это был победный голос. Один раз Ар­риэтта услышала, как заскрипел стул, это поднялся Под. «Мне это не по душе», — проговорил он. Затем Хомили шепнула: «Тише», — и сверху донеслись неверные шаги и грохот кастрюль.

Арриэтта в полудреме глядела на свой разукрашенный потолок. «Цветок Гаваны» — гордо провозглашали знамена, «Высший сорт… Самое лучшее качество», — и прекрасные дамы в развевающихся одеждах торжествующе и беззвучно дули в трубы, возвещая грядущую радость…

Глава седьмая

Следующие три недели Арриэтта была на редкость «хорошей». Она помогла матери прибрать в кладовых; она подмела ко­ридоры; она рассортировала бусы (они использовались вме­сто пуговиц) и разложила их по металлическим крышкам от баночек из-под аспирина; она нарезала старые лайковые пер­чатки на квадраты, из которых Под потом шил туфли; она наточила иголки из рыбьих косточек тоньше пчелиного жала; она пове­сила белье сушиться у оконной решетки, и оно тихо покачивалось там под легким ветерком; и наконец наступил день, когда Хомили, мывшая щеткой столешницу кухонного стола, распрямила спину и позвала:

— Под!

Он вошел из мастерской, держа в руке сапожную колодку.

— Погляди только на эту щетку! — вскричала она. Щетка была из же­сткого волокна, переплетенного косицами с тыльной стороны.

— Ага, — сказал Под, — совсем вытерлась.

— Все костяшки ободрала, пока вымыла стол, — сказала Хомили. Под встревожился. С того дня, как его «увидели», он добывал только на кухне, и то самое необходимое — топливо и еду. Под плитой наверху была заброшенная мышиная нора, и ночью, когда огонь в плите был по­гашен, Под использовал ее как спуск, чтобы не носить вещи кругом. Пос­ле несчастного случая на портьере они подставили под дыру комод из спичечных коробков, взгромоздили на него табурет, и с помощью Хомили, которая подталкивала и подпихивала его снизу, Под выучился пролезать через спуск наверх. Теперь ему не надо было рисковать, пробираясь в кух­ню через холл и коридоры, он мог просто выскочить из-под огромной чер­ной плиты и взять зубок чеснока, или морковку, или аппетитный ломтик ветчины. Но не надо думать, что это было очень просто. Даже если огонь в плите был погашен, часто на полу оставалась горячая зола и даже угли, а однажды, когда он выбрался наружу, миссис Драйвер чуть не смела его в кучу мусора огромной метлой, и он скатился вниз прямо на голову Хо­мили, обжегшийся и напуганный и долго не мог откашляться от золы. А в другой раз огонь по какой-то неизвестной причине горел во всю мочь, и Под вдруг оказался в настоящем пекле, где на него сыпались добела раскаленные глыбы угля. Но обычно ночью плита бывала холодная, и Под спокойно выбирался на кухню.

— Миссис Драйвер нет дома, — сказала Хомили. — У нее сегодня вы­ходной. А Она (они всегда называли тетю Софи «Она») спокойно лежит у себя в спальне.

— Да их-то я не боюсь, — сказал Под.

— Неужто мальчишка еще в доме?! — воскликнула Хомили. — Быть не может.

— Не знаю, — сказал Под. — Всегда есть риск, — добавил он.

— И всегда будет, — возразила Хомили. — Помнишь, однажды ты был в угольном чулане, — и приехал фургон с углем?

— Но про этих двух — про миссис Драйвер и про Нее — я всегда знаю, где они.

— Ну, что до этого, — воскликнула Хомили, — мальчик еще лучше! Мальчика за милю слышно. Что ж, — продолжала она, помолчав, — де­лай как знаешь. А только непохоже на тебя толковать о риске…

Под вздохнул.

— Ладно, — сказал он и пошел за своим походным мешком.

— Возьми девочку! — крикнула Хомили ему вслед. Под обернулся.

— Право, Хомили… — начал он встревоженно.

— Почему нет? — ворчливо спросила Хомили. — Сегодня самый под­ходящий день. Ты не пойдешь дальше парадной двери. Если ты волнуешь­ся, оставь ее под курантами, она в одну секунду сможет нырнуть вниз и убежать. Дай ей хоть выглянуть наружу. Арриэтта!

Арриэтта вбежала в комнату. Под попытался снова возразить жене.

— Послушай, Хомили!.. — протестующе начал он. Но Хомили словно и не слышала его.

— Арриэтта, — весело сказала она, — хочешь пойти с папой и добыть для меня щетинки на щетку из коврика для ног в холле?

Арриэтта подпрыгнула на месте.

— Ах! — воскликнула она. — Мне можно?

— Сними передник, — продолжала Хомили, — и переобуйся. Когда идешь добывать, нужна легкая обувь. Надень, пожалуй, свои красные лайковые туфли.

И когда Арриэтта, кружась, выбежала из комнаты, она обернулась к Поду.

— Все будет в порядке, — сказала она, — вот увидишь.

Арриэтта шла за отцом по темным переходам, и сердце все чаще и ча­ще билось у нее в груди. Сейчас, когда наступил наконец этот долгождан­ный миг, она еле могла совладать с волнением. Она вся дрожала, ей ка­залось, что у нее внутри совсем пусто, что она ничего не весит.

У них было три мешка на двоих. «На случай, — объяснил ей Под, — если мы найдем что-нибудь интересное. Всегда нужно иметь запасной ме­шок, чтобы не упустить счастливый шанс». Когда они подошли к первым воротам, Под положил мешки на землю, чтобы открыть щеколду. Она была сделана из французской булавки, большой и слишком тугой, чтобы от­крыть ее руками. Арриэтта смотрела, как отец повис всем телом на за­щелкнутом острие, так что ноги у него болтались в воздухе, затем, пере­бирая руками, стал двигаться по острию к головке, пока булавка не от­крылась; в тот же миг он спрыгнул на землю.

— Ты бы этого не смогла, — сказал он, отряхивая руки, — ты слишком легкая. И мама не смогла бы. Ну, пошли, только тихо.

Они миновали еще много ворот, и все их Под оставлял открытыми. «Никогда не запирай ворота, когда идешь наверх, — шепотом объяснил он ей, — тебе может понадобиться быстро вернуться». Наконец Арриэтта увидела впереди тусклый свет. Она потянула отца за рукав.