Фрайдэй, стр. 4

Я решила, с некоторым сожалением, что от этого гипотетического поцелуя следовало бы отказаться, и тут же уснула.

Выспаться мне не дали. Меня до смерти утомило все, что со мной случилось, и я погрузилась в глубокий сон, когда меня разбудили пощечиной. Не Мак. Конечно, Рокс. Он ударил не так сильно, как вчера, но без всякой необходимости. Мне казалось, что он обвиняет меня в той выволочке, которую получил от Майора… и я решила, что когда настанет время прикончить его, я сделаю это медленно.

Я услышала слова Шорти:

— Мак приказал не бить ее.

— Я ее не бил. Я ее приласкал, чтобы разбудить. Лучше заткнись и выполняй свои обязанности. Отойди и держи ее на прицеле. Ее, идиот, не меня!

Они опустили меня в подвал в одну из наших собственных комнат для допросов. Шорти и Рокс ушли — я решила, что Шорти ушел и знала, что ушел Рокс: пропала вонь, исходившая от него — и мной занялись специалисты по допросам. Я не знала, кто или сколько, так как никто не сказал ни слова. Единственный голос, который я слышала, принадлежал Майору. Он, похоже, шел из динамика.

— Доброе утро, мисс Фрайдэй.

(Утро? Мало похоже.)

— Привет, пробирочник.

— Я рад, что с тобой все в порядке, дорогая, так как эти переговоры, видимо, будут долгими и утомительными. Даже неприятными. Я хочу знать о тебе все, любимая.

— Давай. С чего начнем?

— Расскажи мне о своей последней поездке, все до самой последней мелочи. И опиши организацию, в которой работаешь. Я могу тебе сказать, что мы довольно много знаем о ней, поэтому если ты соврешь, мы об этом догадаемся. Ни капли лжи, дорогая, — потому что я узнаю об этом, и я пожалею о том, что случится потом, но ты об этом пожалеешь значительно больше.

— О, я не буду тебя обманывать. Запись включена? На это понадобится много времени.

— Запись включена.

— Окей. — Следующие три часа я говорила.

Это соответствовало доктрине. Мой босс знает, что девяносто девять человек из ста расколются, ощутив достаточно сильную боль, что почти столько же расколются при долгом допросе просто от усталости, но только сам Будда может сопротивляться некоторым видам наркотиков. Так как он не ожидает чудес и терпеть не может терять агентов, стандартная доктрина гласит: «Если тебя поймали, пой!»

Поэтому он делает так, что действующий оперативник никогда не знает чего-либо критически важного. Курьер никогда не знает, что несет. Я ничего не знаю о нашей политике. Я не знаю имя моего босса. Я не уверена, являемся ли мы правительственным агентством или принадлежим мультинационалу. Я знаю, где находится ферма, но это знают многие. В другие места я ездила только в закрытых машинах — меня отвозили на полигон, который мог быть в дальнем конце фермы. А мог и не быть.

— Майор, как вы захватили это место? Его очень хорошо охраняли.

— Вопросы задаю я, ясноглазая моя. Повтори еще раз ту часть, где за тобой следят, когда ты выходишь из капсулы.

Прошло немало времени, я рассказала все, что знала, и начала повторяться, но наконец Майор остановил меня.

— Дорогая, ты рассказываешь очень убедительную историю, но я не верю больше чем одному слову из трех. Начнем процедуру Б.

Кто-то схватил мою руку и воткнул в нее иглу, Сыворотка правды! Я надеялась, что эти бездарные любители не были с ней так же неуклюжи, как со многими другими вещами. В спешке можно и помереть от передозировки.

— Майор, мне лучше сесть!

— Посадите ее на стул. — Кто-то выполнил приказ.

Следующие несколько тысяч лет я старалась изо всех сил, чтобы рассказать то же самое, не обращая внимания на туман в голове. В какой-то момент я свалилась со стула. Они не посадили меня назад, а растянули на холодном бетоне. Я продолжала бормотать.

Через некоторое время меня укололи еще раз. От этого у меня разболелись зубы и стало жечь глаза, но это помогло мне прийти в себя.

— Мисс Фрайдэй?

— Да, сэр?

— Вы в сознании?

— Кажется, да.

— Моя дорогая, я думаю, тебе предельно аккуратно втолковали под гипнозом, что надо говорить под наркотиками то же, что и без них. Это очень плохо, потому что мне придется использовать другой метод. Ты можешь встать?

— Думаю, да. Я попытаюсь.

— Поставьте ее на ноги. Не давайте ей упасть. — Кто-то двое сделали это. Я не могла твердо стоять, но они держали меня. — Начните процедуру В, пункт пять.

Кто-то наступил тяжелым ботинком на мою босую ногу. Я закричала.

Смотрите! Если вас когда-нибудь будут допрашивать с применением пыток, кричите. Если изображать из себя Железного Человека, будет только хуже. Кричите как можно громче и раскалывайтесь как можно быстрее.

Я не собираюсь подробно описывать, что случилось дальше. Если у вас есть хоть какое-то воображение, вам станет от этого плохо, а меня тошнит, когда я об этом рассказываю. Со мной это было несколько раз. Я отключалась, но они приводили меня в сознание, и голос продолжал задавать вопросы.

Очевидно, настал момент, когда привести меня в чувство не удалось, и когда я снова смогла соображать, я была в кровати — той же самой, по-моему, — и снова прикована к ней. Боль была повсюду.

И снова этот голос, прямо над моей головой.

— Мисс Фрайдэй.

— Что вам, черт возьми, нужно?

— Ничего. Если тебе от этого станет легче, дорогая девочка, ты единственная, кого я допрашивал и от кого не смог добиться правды.

— Лучше пойди успокой себя!

— Спокойной ночи, дорогая.

Чертов дилетант! Все, что я сказала ему, было чистой правдой.

Кто-то вошел и уколол меня еще раз. Боль вскоре исчезла, и я уснула.

Я думаю, что спала очень долго. То ли мне снились страшные сны, то ли я время от времени просыпалась, но не полностью. Часть всего этого должна была быть сном — многие собаки действительно говорят, но ведь они не читают лекций о правах живых артефактов? Шум, гам, люди, бегающие туда-сюда, могли быть настоящими. Но воспринималось это как кошмар, потому что я попыталась подняться с кровати и обнаружила, что не могу поднять голову, не говоря уже о том, чтобы встать и присоединиться к веселью.

Потом в какой-то момент я решила, что на самом деле не сплю, потому что на запястьях не было наручников и с глаз исчезла клейкая лента. Но я не подпрыгнула и даже не открыла глаза. Я знала, что первые несколько секунд после того, как я открою глаза, могут быть лучшим и, возможно, последним шансом убежать.

Не двигаясь, я напрягла мышцы. Все, казалось, было в порядке, хотя некоторые части тела довольно сильно болели. Одежда? Забудем — я понятия не имела, где может быть моя одежда, и к тому же нельзя тратить время на одевание, когда спасаешь свою жизнь.

Теперь надо составить план. Похоже, в комнате никого нет, но есть ли кто-нибудь на этом этаже? Замереть и слушать. Как только я буду уверена, что осталась одна на этаже, я тихо встану с кровати и тихо, как мышка, поднимусь по лестнице, мимо третьего этажа на чердак, и спрячусь. Дождусь темноты, потом на крышу, вниз по стене и в лес — если я доберусь до леса за домом, они меня никогда не поймают… но до этого момента я буду у всех на виду.

Шансы. Один против девяти. Возможно, один против семи, если меня крепко помяли. Самым слабым местом в этом плане была высокая вероятность быть обнаруженной до того, как я окажусь достаточно далеко от дома… потому что если меня заметят — точнее, когда меня заметят — мне придется не просто убивать, но убивать предельно тихо…

…потому что иначе мне придется ждать, пока они не уберут меня… что произойдет вскоре после того, как Майор решит, что из меня больше ничего выжать не удастся. Хотя эти болваны были так неуклюжи, они не были настолько глупы — точнее, Майор не был настолько глуп — чтобы оставить в живых свидетеля, которого мучили и насиловали.

Я навострила уши и прислушалась.

Ни звука. Не было смысла ждать: каждая секунда промедления приближала момент, когда кто-нибудь все-таки начнет издавать звуки. Я открыла глаза.