Бесконечный тупик, стр. 290

831

Примечание к №696

Чехов вздохнул, повертел в руках ладью-Суворина и пожертвовал за лучшую позицию.

Это было Главным Предательством Чехова. Он предавал всю жизнь, но с Сувориным случай был особый. Это сложное, заглушечное предательство. Слишком многим был Чехов обязан этому человеку, ставшему ему в известный период почти отцом.

Чехов уже в 28 лет стал готовить предательство, интимно шептал на ушко своей будущей жертве:

«Вообще в денежных делах я до крайности мнителен и лжив против воли. Скажу нам откровенно и между нами: когда я начинал работать в „Новом времени“, то почувствовал себя в Калифорнии и дал себе слово писать возможно чаще… (Но постепенно) я стал бояться, чтобы наши отношения не были омрачены чьей-нибудь мыслью, что Вы нужны мне как издатель, а не как человек и проч. и проч. Всё это глупо, оскорбительно и доказывает только, что я придаю большое значение деньгам, но ничего я с собой не поделаю… Это не значит, что я отношусь к Вам душевнее и искреннее, чем другие; это значит, что я страшно испорчен тем, что родился, вырос, учился и начал писать в среде, в которой деньги играют безобразно большую роль. Простите за эту неприятную откровенность».

Дело здесь не собственно в деньгах, а в том, что Чехову Суворин оказывал одолжение. Суворин постоянно скашивал Чехову долги, делал дорогие подарки, оплачивал заграничные поездки. Суворин при этом стеснялся своего богатства, Чехов же делал вид, что ничего не замечает и часто якобы наивно косвенным образом просил денег у своего друга. Например, Суворин приглашает Чехова в Париж, а Чехов: «Я бы поехал, да денег нет». Значительная часть их переписки на таких намёках построена. Как издатель, Суворин не только на Чехове не наживался, а, пожалуй, тот влетал ему в копеечку. Это были странные, построенные на взаимных умолчаниях отношения, на самом деле деликатность и наивность которых постороннему наблюдателю совсем не понятна. Тут «третий лишний» и всякие разговоры, что Суворин наживался на Чехове или Чехов превратил Суворина в дойную корову, лишены смысла. Чтобы почувствовать суть этих отношений, надо очень хорошо знать суть русского отношения к деньгам, надо знать, что Суворин, например, всю жизнь боялся своих денег, мучился, что он слишком много их тратит, а они «не им заработаны» и т. д. Тут много разных нюансов, европейцу совсем не понятных.

Не в том зло, что Чехов стеснялся получать деньги от Суворина, а тот стеснялся их давать. (Кстати, характерная сцена чеховских рассказов: врачу дают гонорар, а тот краснеет, дающий же ненатурально кашляет и т. д. В сущности, нелепость). Тут иное. Чем больше Чехов считал себя обязанным Суворину, тем больше он его ненавидел. Ненавидел совершенно неосознанно. А Суворин так же неосознанно чувствовал свою глубокую вину перед горячо любимым другом.

Вот реакция Чехова на совершенно безденежное одолжение, показывающая всю его болезненную щепетильность в таких вопросах:

«Выходит какая-то глупая игра в бирюльки: людям хочется сделать мне одолжение, и ждут они, чтоб я попросил, а мне хочется показать, что я ни в грош не ставлю свои пьесы, и я упрямо, как скотина, пишу в своих письмах только о погоде, не заикаясь о пьесе…»

Суворин был обречён.

832

Примечание к №758

Разъезжающие по всей стране «адвокаты» осуществляли строгий надзор за поведением подсудимых революционеров.

В России всё это приобрело громадные масштабы, но конечно сама технология применялась повсеместно. Применялась тогда, применяется и сейчас. Вот и на суде над «Красной армией» в ФРГ один из подсудимых заявил, что группа адвокатов была «главным ферментом» их организации. Адвокаты поддерживали «дух послушания руководству», а когда руководство было арестовано, они фактически заняли его место. После этого заявления три дисквалифицированных адвоката ушли в подполье.

833

Примечание к с.45 " Бесконечного тупика»

Как сказал Ницше, «Бог умер»

Ницше – предтеча германского фашизма. Розанов – русского, доброго – так и не состоявшегося. Разрушение немецкого логоса убило Бога. Русского – окончательно оживило. Ницше – немецкий Сократ, Розанов – русский (841).

834

Примечание к №730

«передай Хине Марковне, что я сегодня завтракал у Марка Матвеевича Антокольского» (А.Чехов)

В Париже Чехов у Марка Матвеевича Антокольского, а также у Леопольда Адольфовича Бернштама вентилировал вопрос о памятнике Петру I для Таганрога. Памятник сделали и направили из Европы в Таганрог оказией. Похлопотал Антон Павлович у Мерперта, служившего в торговом доме «Луи Дрейфус и К°», и статую, памятуя о хорошем поведении просителя, отправили на пароходе бесплатно. Благо в Таганроге – филиал этой фирмы, благодетельствующей Россию торговлей её хлебом. Доставили Петра I в полной сохранности и пьедестальчик ему сделали. Мастер Эдуардо из Одессы озаботился.

835

Примечание к с.46 " Бесконечного тупика»

Философия это естественное искусство.

Что такое философия? Её можно определить как свободное и непредубеждённое мышление, направленное на рассмотрение вечных вопросов. Философское мышление свободно и непредубеждено, так как совершенно не ясны его конечные результаты и отсутствуют какие-либо установки, искажающие естественный ход рассуждений. Далее, философия есть мышление, направленное на «рассмотрение», а не на «решение». Философия сама по себе ничего не решает и решить не может. Объект её настолько грандиозен, что познать его человек принципиально не в состоянии. Объектом философии являются проблемы принципиально неразрешимые. Именно поэтому ими занимается не наука, а философия. (848) Эти проблемы носят название вечных вопросов: что есть истина и что есть ложь; что есть добро и что – зло; есть ли Бог; смертен ли человек, в чём смысл жизни; что есть бытие и др. Ответить на эти вопросы нельзя. Но о них можно и нужно думать. Процесс мышления о подобных фундаментальных проблемах возвеличивает человека, переводит его в иной, высший разрез бытия. Именно в этом и заключается подлинная цель философии. Она не даёт человеку знания, но поворачивает бытие иной, неожиданной для него стороной, заставляет глубже и оригинальнее почувствовать свою экзистенцию и взглянуть на своё сиюминутное существование немного со стороны. Философия «смазывает» мир, делает его странным и загадочным. Как сказано, «философия начинается с удивления».

Отсюда ясно, что форма той или иной философской системы, вызывающая некое эстетическое переживание, и является её подлинной сущностью. Что касается содержания философии, то его просто нет, и быть не может. Предмет философии – «ничто». И Хайдеггер, построив свою систему на рассмотрении этой фундаментальной категории, лишь обнажил до предела нигилистическую суть «свободного мышления». Оно свободно от содержания. Следовательно, философия это искусство, а не наука. В науке важен конкретный материал, продукт, результат; в искусстве – интерпретация. Если один писатель в прекрасной литературной форме апологетизирует убийство, а другой в форме безобразной доказывает его отвратительность, то как-либо противопоставлять эти две концепции невозможно. Дело в том, что в последнем случае речь идет о НЕпроизведении, и его просто нельзя сравнивать, вводить в рамки литературного анализа. Оно не хорошее и не плохое. Его просто нет. Привычка проецировать друг на друга два разноуровневые понятия: художественность и этичность, гуманность – нелепа. Эти понятия, конечно, соединимы, но несопоставимы. Сопоставить их можно только в рамках так называемого «реализма» как эстетической концепции, отрицающей эстетическую значимость художественного произведения. Из элементарного нигилизма материализма – как философского, так и эстетического – вытекает прямая связь с социальной и политической деструкцией, с одной стороны, и с научным знанием – с другой. В последнем случае материализм является идеальной наукой, наукой, сошедшей с ума и заболевшей манией величия. Материализм это наука, где объект изучения – ничто и, следовательно, сама наука как субъект – всё. Мечта науки – стать материализмом. Она всё познаёт, познаёт, и вот когда всё познает, превратится в ничто, во всё. Идеальное (абсолютное) отражение как сама реальность. Но реальная (нормальная) наука бесконечна. В этом её принципиальное отличие от искусства и культуры. Вспыхнув однажды, она разгорается всё шире и шире, захватывает всё новые и новые области, но при этом не выгорает за недостатком материала, а, наоборот, подобно некоторым типам атомных реакторов, ПОРОЖДАЕТ новое топливо. Возникают науки второго порядка, потом третьего, четвёртого и так до бесконечности. Иное дело культура. Культура – конечна. Она рождается, развивается, а потом гибнет.