Бесконечный тупик, стр. 241

5. Незрелость, а может быть, и органический дефект общества – отсутствие адаптации к сатанизму: неспособность распознавать охваченных этой болезнью людей и если и не лечить, то хотя бы изолировать от незаражённых. Признак этой черты национальной культуры – отсутствие демонологии и общее снисходительно-пренебрежительное отношение к идее потустороннего зла, что, в лучшем случае, приводит к ложному, поверхностному снятию проблематики путем дурашливой иронии.

Все психические заболевания с точки зрения социальной опасности можно разделить на два типа: на вырождение и на перерождение. В первом случае происходит выпадение из духовного мира, во втором – одержимый остаётся внутри проблемы добра и зла. Первый тип больных легко изымается из общества (по сути, больные делают это сами), второй тип – не то что изъять, но часто и обнаружить необычайно трудно. На западе в течение тысячелетия разрабатывался механизм селекции второй категории сумасшедших. И механизм этот чрезвычайно продуман, разработан. В конце концов возникла известная психологическая ориентированность, среда, прозрачная для выявления сатанизма. Конечно, если бы не чудо инквизиции, Европа погибла бы, подобно Риму (660) (и наоборот, одна из причин гибели Римской империи – отсутствие психологического сыска). Вот хрестоматийный пример строгой западноевропейской оформленности идеи Зла. В начале ХVII века венгерская графиня Елизавета Баторий приказывала своим слугам выкрадывать для неё маленьких девочек. Девочек она убивала, а из их крови делала себе ванны, которые, по её мнению, придавали коже необыкновенную прелесть и способствовали общему омоложению. Таким образом было зарезано более 80 детей. Следствие поймало убийц с поличным. Сама Баторий отравилась (или была отравлена) в тюрьме, а её пособники были сожжены живьём. Простое, ясное, хрестоматийное дело!

У русских же совершенно отсутствовал инструментарий борьбы и инструментарий самого ПРОЯВЛЕНИЯ сатанизма. Бред Ленина не вошел в знакомое русло. К каким жутким последствиям это привело!

Западная, проявленная, форма зла органична и гораздо менее жива, так как, во-первых, легко распознаётся, а во-вторых, сам человек, одержимый дьяволом, вполне понимает себя, что порождает неустойчивость его личности, хрупкость. Он не выносит тяжкого, нечеловеческого груза негативной свободы.

Иными словами, в России не была разработана форма духовного преступления (хотя гений Достоевского предпринял мучительную попытку её создания). Совершивший «материальное преступление» знал, что он преступник. Но совершивший преступление «идеологическое» жил криво, так как на него также распространялись элементарные этические законы, но ОТЧЕГО была эта кривость, он не чувствовал и, следовательно, НЕ МОГ РАСКАЯТЬСЯ.

Интересно, что все русские попытки создания демонологии были моментально и благодарно восприняты Западом. «Доктор Фаустус» Томаса Манна это радостное усвоение роскошной, пышной и широкой западной демонологией нового, экзотического типа сатанизма. Встреча черта с Адрианом Леверкюном есть вариант соответствующей главы из «Братьев Карамазовых». Интересно, что русский опыт Манн воспринял с учётом истории ХХ века, и чёрт является к Леверкюну в кепке и потертом пиджачке, работая «под пролетария». И все это так органично вливается в богатейшее и роскошнейшее германское средневековье с его суккубами и инкубами. Наконец Леверкюн находит у себя в постели примитивную и понятную русалку. Он (как и его прототип Ницше) честно сходит с ума по заботливо подставленной лестнице тысячелетней демонологии. Лучший исход! А Ленин искал лестницу и не находил. Мысль раскалялась, и сам он рос, освещенный красным инфернальным пламенем.

Отличие Ленина от всех предыдущих больных – в его осуществлённости. У прочих в конечном счёте бессилие, погружение в собственные фантазии и оцепенение, смерть. Томазо Кампанелла – его одиночное заключение. Это как наиболее грубый пример. А наиболее тонкий – Ницше, его трагическое одиночество. Ленин же осуществился. И это не вульгарная осуществлённость Марата или Робеспьера. Тут неизмеримо глубже и «удачнее». В Ленине холод сатанинского окаменения души вызвал красное раскаление плоти. (698) Ледяной пламень.

Сталин понятен (715): полутиран-полупадишах (здесь сказалось европейско-азиатское происхождение грузина) – неинтересная личность. Он пришёл на готовое, когда его уже ждали. Ленина тоже ждали, но пришел он вовсе не на готовенькое. В нём русской истории «повезло», и без него, конечно, ничего бы не было, кончилось бы кризисом, но не крахом. Нужен был такой катализатор, биоключ, который отворил бы ворота в ад сатанизма. А ад бушевал, кипел столетиями. Но на поверхности, на корке всё было хорошо. Даже лучше, чем обычно – земля у вулкана удивительно плодородная, тёплая, ласковая. И никаких искусственных скважин, клапанов, отводящих давление, никаких «костров инквизиций». И вот появился буравчик, который эту цельную сплошную кору просверлил. Кора мозга соприкоснулась с его содержимым, и произошёл аннигиляционный взрыв. Этого 1000 лет не было. Как же нужно было изогнуться лентой Мёбиуса, каким в высшей степени странным и необыкновенным человеком нужно было быть, чтобы прийтись в аккурат в углубление, ждущее катализатора молекулярного замка, и вызвать цепную реакцию вырождения. И сколько нужно было потратить сил, энергии, сколько неудачных проб и опытов нужно было сделать, чтобы создать такого вот человека. Это же огромная, циклопическая работа, тут все силы нации были на это брошены. Выращивали сотни тысяч уродов, в секретных подземных фабриках уходили в бесконечность ряды причудливо изогнутых китайских ваз, в каждой из которых выкармливали определенный сорт личинок будущего. И сколько пошло в отвал – тысячи имён. А какая нужна была беззаботность, если только два-три гения додумались приложить ухо к тучному, плодороднейшему чернозёму и услыхать подземный гул будущего архилагеря, готового в любую секунду вырваться на поверхность и погрузить всех и вся в архейский мрак ада. И даже в начале ХХ века, когда «ума большого не надобно было», когда почва уже тряслась так, что падали с ног, все отделывались стилизацией. Мережковский, ясно же, не верил своим пророчествам. И когда летел потом в бездну, еще думал: «Господи, неужели я оказался прав».

Ленин – фигура мифологическая. В нём вся мифология нашего времени воплотилась с угловатой наглостью классического конструктивизма. Кто бы мог предположить, что из Володеньки Ульянова, Мурки Ульянова, кудрявого отличника и любимчика директора, сделают мумию и захоронят оную в пирамидальной гробнице на Красной площади? А как же «реализм», как же «правдивость русской литературы»?! А вот ТАК получилось. А литература наша именно из-за своей «реалистичности» оказалась муторным бредом… Непрошибаемая мифологичность русской литературы в её донельзя утрированном антимифологизме. «Ничего нет, а есть то, что есть». Чернышевский был потрясен «мудростью» Фейербаха: «Человек есть то, что ест». Но афоризм этот принадлежит Парацельсу и первоначально означал совсем иное, ибо под едой подразумевалась пища духовная, книги и мысли. А у нас книги и мысли хотели сделать максимально материальными, чтобы их можно было жрать, да так, чтобы за ушами трещало.

654

Примечание к №653

И я могу даже точно установить, когда торфоразработки запали в голову Ленина.

Впрочем, вот диалог между Войницким и Астровым в «Дяде Ване»:

Войницкий (смеясь) (в ответ на экологические прожекты Астрова – О.): Браво, браво!.. Все это мило, но не убедительно, так что позволь мне, мой друг, продолжать топить печи дровами и строить сараи из дерева.

Астров: Ты можешь топить печи торфом, а сараи строить из камня. Ну, я допускаю, руби леса из нужды, но зачем истреблять их? … у ленивого человека не хватает смысла нагнуться и поднять с земли топливо".