Богатые наследуют. Книга 1, стр. 76

– Ты совсем очарована им, – снисходительно заметила тетушка Мэлоди. – Хотя я должна сказать, что он и впрямь очаровательный молодой человек. А вам ведь было так скучно в последнее время.

Она опять встревоженно посмотрела на Поппи.

– Если ты и вправду считаешь, что с тобой все в порядке, я пойду к себе. Мне так хочется спать. Мои ноги просто убивают меня!

Сунув ноги в пурпурные атласные домашние туфли, она направилась к двери.

– Спокойной ночи, девочки, – окликнула она их весело. – Утро вечера мудренее.

– О, Поппи! – закричала Энджел, когда за тетушкой захлопнулась дверь. – Фелипе такой замечательный. Боюсь, что я по уши влюбилась.

Она бросилась на кровать, смеясь и взбрыкивая ногами в облаке сапфирового шифона.

– А я-то еще думала… я думала, что без толку надевать парижское платье! Помнишь, я говорила тебе, что оно бы понравилось романтичным французам? Конечно, Фелипе не француз, но он так романтичен, что это одно и то же. И у него такое интересное страдальческое лицо, как у гибнущего художника. Ах, Поппи, если б ты только видела, как он смотрел на меня, словно я единственная девушка на всем белом свете… ах, он просто прелесть, прелесть! Парни из Санта-Барбары кажутся такими детьми по сравнению с ним. Она засмеялась радостно.

– Как ты думаешь, Поппи, он ведь и впрямь очень красив? Ты заметила, какие у него глаза – настоящего зеленого цвета, ведь так, Поппи, так? Болотного цвета… словно бархатные – так бы я их описала… Господи, я уже говорю языком сонетов Шекспира… конечно, я влюблена..

Поппи повернулась лицом к стене, изо всех сил сжав зубы, чтобы сдержать подступавшие слезы – совсем как в те времена, когда Папочка не возвращался.

– Поппи? Ты разве не рада за меня? – спросила взволнованно Энджел. – Господи, я такая эгоистка!

Она неожиданно запнулась.

– Конечно, твоя бедная голова! Подожди, я принесу холодный компресс.

Она сложила льняное полотенце и опустила его в кувшин с холодной водой, стоявший на столике у кровати, а потом положила полотенце на лоб Поппи.

– Тебе станет от этого легче, обещаю тебе, – сказала она. – Ах, Поппи, – добавила она со счастливым вздохом. – Кажется, все будет так мило!

Но Энджел совсем не нужно было класть холодный компресс на лоб Поппи – он и так был холоден, как лед. Паутина ее мелкой лжи и фантазий разорвалась в ее ушах, когда она была представлена Фелипе как Поппи Мэллори… это ненавистное, ненавистное имя, ранящее насквозь, позорное имя! «Поппи Констант» не существовало. И никогда она уже не станет, как ей казалось в мечтах, Поппи Ринарди. Вместо нее Фелипе выбрал Энджел. Как может любой мужчина устоять против нее, спрашивала себя с отчаянием Поппи. Она была такой красивой. И конечно, она была Энджел Констант.

ГЛАВА 27

1898, Италия

На следующее утро Поппи лежала в постели, прикрыв одной рукой глаза и стараясь не смотреть на Энджел, которая примеряла свои лучшие наряды – она собиралась встретиться с Фелипе, и Поппи ничего не могла сделать, чтобы остановить ее бесконечную восторженную болтовню.

– Может, мне надеть желтое, Поппи? – нервничала Энджел. – Или в нем я буду очень бледной? Может, розовое будет лучше… А как насчет однотонной белой блузы и темно-голубой юбки? Конечно! Я думаю, после шедевра мсье Вёрса лучше быть такой простой, как только возможно.

Швырнув ворох одежды на кровать, она быстро переоделась.

– О, Господи! – простонала она, садясь напротив зеркала и стараясь убрать свои шелковистые волосы в узел. – Эта влажность делает что-то невообразимое с моими волосами – они просто не слушаются. Поппи, как ты думаешь, будет хорошо, если я просто перевяжу их сзади лентой?

– Ты опоздаешь, – ответила Поппи тихо. – Он уже будет ждать тебя минут пятнадцать.

Энджел в отчаянии посмотрела на часы.

– Значит, ему больше ничего не остается делать. В конце концов, это привилегия женщины – опаздывать, да и потом он ведь с тетушкой Мэлоди. Я хорошо выгляжу?

– Ты выглядишь чудесно, как всегда, – сказала Поппи, зарывшись лицом в подушку, когда нож повернулся в ране – она вспомнила, как она сама беспокоилась, что ей надеть, и выглядит ли она хорошенькой для Фелипе. Энджел присела на кровать рядом с Поппи.

– Как ты думаешь, Поппи, я ему действительно нравлюсь? – спросила она задумчиво. – Действительно? Как жалко, что ты не идешь с нами! Надо же было, чтобы у тебя разболелась голова. Мне будет не хватать тебя.

Она порывисто обняла Поппи, потом встала и поспешила к двери, но на пороге остановилась и оглянулась на Поппи.

– Но я совсем забыла, – воскликнула она. – Конечно! Ты собиралась рассказать мне о человеке, которого ты встретила. О своем тайном возлюбленном. Ах, Поппи, я просто не могу дождаться, когда узнаю о нем все! Как мило, что мы обе влюбились одновременно! Пожалуйста, расскажи мне, как только я вернусь!

И, посылая без конца воздушные поцелуи, она выскользнула из комнаты.

Поппи лежала в полумраке. Принесли завтрак на подносе, но Поппи даже не притронулась к нему. Горечь того, что ее предали, и безысходность ее одиночества вызвали в ней воспоминания детства и она дрожала, словно у нее и впрямь была лихорадка, на которую она жаловалась. Поппи снова и снова вспоминала безудержную возбужденную болтовню Энджел, пытаясь отыскать в ее словах хоть самую малость, которая говорила бы о том, что Фелипе не совсем забыл о ней. Она даже хотела спросить тетушку Мэлоди, упоминал ли о ней Фелипе, но было настолько очевидно, что все его внимание было отдано Энджел, что задавать вопрос было бессмысленно.

Этим утром на подносе с завтраком для Энджел лежал букетик фиалок и записка с напоминанием, что тетушка Мэлоди позволила ему сопровождать Энджел во время ее прогулки – он обещал показать ей чудесные церкви Венеции. Само собой, тетушка тоже была приглашена в качестве дуэньи, но о Поппи не было ни слова.

Одинокие утренние часы шли так же медленно, как похоронная "процессия. Пришла горничная забрать поднос, потом принесла легкий ленч, который велела приготовить для Поппи тетушка Мэлоди, и вернулась за подносом через час. Но ленч тоже остался нетронутым. Наконец Поппи услышала радостный голос Энджел в коридоре и дверь распахнулась.

– Господи, Поппи, ты все еще в темноте! – закричала Энджел, подлетая к окну и отдергивая занавеси. – В такой чудесный день! О, Поппи, это самый-самый чудесный день!

Она быстро присела на краешек кровати Поппи, ее глаза сияли мечтательно, когда она вспоминала:

– Мы видели церковь Сан-Себастьяно, где похоронен Веронезе, и его прелестные картины, потом мы пошли в Санта-Мария делла Салюте на Гранд Канале и на Сан Джорджо Маджope – ты знаешь, это один из тех островов, которые словно плывут на горизонте, и в Санта-Мария делла Пьета, где Вивальди был директором женской консерватории с 1713 года по 1740. Ах, Поппи, Фелипе знает все о Венеции. Знаешь, что он сказал мне, когда не слышала тетушка Мэлоди?

Ее голос понизился до шепота.

– Он сказал: «Венеция – словно возлюбленный, который обнимает тебя и обещает, что никогда не позволит тебе уйти, и даже если ты попытаешься сделать это, ты знаешь, что опять вернешься в его объятия!»

Поппи похолодела и задохнулась от ужаса, когда услышала свои собственные слова, но, казалось, Энджел не заметила этого.

– Ну разве это не романтично? – спросила она. – А после прогулки мы съели такой обильный ленч в одном из его любимых маленьких ресторанчиков – в настоящем трактире, с красными клетчатыми скатертями на столах, но все равно там так очаровательно! А еда, Поппи, еда!.. Настоящее венецианское ризотто!.. и крошечные крабы, и восхитительная шоколадная granita, о которой ты говорила.

Остановившись, чтобы перевести дух, она встревоженно посмотрела на Поппи.

– Тебе уже лучше? Мне так хочется, чтобы ты поскорее поправилась, потому что сегодня вечером мы все идем в Театро Ла Фениче слушать симфонию. Пожалуйста, скажи, что ты пойдешь с нами.